Глава 2Центральные миры, планета Корускант, Сенатский Комплекс.
В апартаментах Падме Наберри как всегда было слишком светло и слишком пусто. Ничего лишнего, что говорило бы о личности той или тех, кто в них проживал. Бейл Органа тронул подушки на диване и едва заметно скривился, полагая, что Падме была слишком зациклена на сокрытии личной жизни, отчего ее дом выглядел так шикарно и никак, словно являлся, хоть и королевским, но перевалочным пунктом.
- Это только подозрения, Бейл. - Падме была холодна и спокойна — годы правления давали о себе знать. Бейл помнил ее в те времена — девочку, которая вела себя ответственно и взросло не по годам. Он восхищался ей. - Мы... Да как ты себе это представляешь? Мы придем к канцлеру и скажем, что подозреваем его на «интуитивном», как ты выразился, «уровне»? Когда он засмеется, Бейл, я тоже буду вынуждена, потому что это смешно.
- Ты слышала джедаев и слышала Дуку! - взвился Бейл Органа. - Что-то неправильно, Падме. И ты это чувствуешь.
- Война — это всегда неправильно. Война означает, что что-то пошло не так. И виноват не один человек. Если ты собираешься обвинить в войне призрачного ситха, мне придется показать тебя медикам.
Бейл беззлобно и от всей души рассмеялся, а Падме чуть нахмурилась, не понимая причины такого неуместного веселья от человека, пришедшего к ней домой, чтобы поговорить о заговорах и хитрых интриганах.
- В чем дело? - не выдержала она.
- В том, что ты живешь с джедаем и не веришь в темную сторону.
Падме моргнула и мигом растеряла свою напускную отрешенность. Бейл взглянул на ее заалевшие уши и подумал, что бросаться такими словами нужно было как-то помягче. Падме хоть и была сенатором, но еще она была женщиной, которая любила.
- Я... не живу ни с кем. И даже если живу, тебя не должно это касаться! - разозлилась она.
- Извини. Но ты так спешно убрала его рубашку с дивана, когда я пришел...
Падме метнула бы в него что-то, если бы под рукой это что-то было — Бейл прочитал это в ее глазах. Ему повезло, что она была сдержанным человеком и сумела успокоить свой антисенаторский порыв.
- Если об этом кто-то узнает, Бейл...
- С каких пор мы стали врагами? - обиделся Бейл Органа.
- С тех пор, как ты стал лезть в мою жизнь. Я заслужила право на личное счастье. У тебя есть жена. Почему у меня никого не может быть? Я знаю, что ты сейчас подумал о его кодексе, но знаешь... - Падме выдохнула. - Если хочешь быть моим другом, не нужно произносить вслух то, чего не надо произносить. Договорились? Я не хочу, чтобы ему что-то угрожало.
Бейлу мгновенно стало стыдно. Он не имел ничего против Скайуокера, с которым видел Падме несколько раз, но ему показалось, что в шутке на эту тему не будет ничего опасного, и Падме расслабится. Однако, вместо этого Падме напряглась еще больше и была уязвлена тем, что ее уличили в связи с джедаем и выставили глупой влюбленной девчонкой.
Бейл этого не хотел. И, разумеется, он собирался молчать до смертного одра, потому что Падме действительно заслужила право быть счастливой.
Внешнее Кольцо, планета Татуин, ферма Ларсов.
Люк думал, что заслужил право познакомиться с отцом. С тем отцом, который умел хмуриться, бунтовать, шутить и изрыгать из себя проклятья сквозь зубы, пока придумывал, как починить крыло звездолета.
В одном из проклятий Люк разобрал желание посжигать все вокруг, а корабль просто купить новый. Но у Энакина не было денег, поэтому он обреченно чинил раненое крыло.
Люк не решался заговорить с ним уже второй день. Голова в вертикальном положении перестала кружиться, равно как и перестал двоиться мир, стоило ему напрячься.
От мыслей, что тот, кто забросил его сюда, может с такой же легкостью и вернуть обратно, ноги сами несли Люка по направлению к покореженному кораблю и своему Крестокрылу, который носом ушел в песок. Однако, Люк выглядывал из-за угла, смотрел на затылок с русыми волосами, на закатанные рукава, и не решался. Пойти прямиком к Императору он решился, а выйти из-за угла не мог.
Люк много, даже слишком много, думал о том, как он сумел сюда попасть, почему именно он и почему именно сюда, но не находил ответа. Сила оставалась глуха к вопросам, хотя Люк старался, умолял и немного злился.
На второй день бесплотных попыток довести свой поток вопросов до ума, Люк махнул на них рукой и решил пользоваться шансом. Раз его забросило настолько далеко от дома, хотя и угодил он прямиком в него — парадокс! — значит так было для чего-то нужно, а для чего, Люк должен был однажды узнать.
Зачем человек мог попасть в прошлое? Посмотреть, поменять, помочь, осознать? Йода сказал бы, что осознать. Люк выбрал бы ответ «поменять». Много чего можно изменить, когда есть козыри и знание. Только вот... Люк читал рассказы о бравых путешественниках во времени и знал, чем чреваты даже крохотные попытки изменить историю.
Выходило, что выигрывал предполагаемый ответ Йоды. У Люка не было причин не доверять мудрости магистра. Хотя руки что-то сделать зудели. И язык зудел. Люк мучился в четырех стенах, бродил по комнате и боролся с желанием выйти к Энакину, проникновенно заглянуть ему в глаза и выложить все как на духу.
Его останавливало множество причин и рыдания Беру, которые он подслушал. Не нарочно. Беру говорила, что никогда не сможет иметь детей, а Оуэн ее успокаивал и обещал, что в их жизни появится ребенок.
Люк в это время стоял у полок, на которых через несколько лет должны были появиться игрушечные модели кораблей, и остервенело кусал губы, потому что он оказался прав в первый день пребывания в этом доме — это была камера пыток. Люк, видимо, сделал что-то ужасное, раз его вынудили это услышать, когда он спокойно мог изменить угол, под которым развивалась история прямо сейчас, одним махом дать себе и Лее родителей, одним махом лишить ее встречи с Ханом, одним махом лишить Беру самого себя, одним махом перерубить и перевязать множество нитей. И никто тогда не смог бы сказать, что бы стало с будущим. Оно бы стало светлым и безоблачным? Люк уже не был наивным фермерским мальчиком, он знал, что зло никогда не имело только одно обличье, и на место знакомому вполне могло прийти ранее неведомое.
Потом Беру пришла к нему и позвала обедать сорванным голосом. Люку кусок в рот не лез, но он согласился.
Его отец был чем-то похож на него: цветом волос, глазами, ямочкой на подбородке, улыбкой. А еще они оба молчали. Только если Люк молчал, чтобы не ляпнуть чего-то эдакого, то Энакин упрямо игнорировал Оуэна, который обиженно и сердито орудовал прибором.
- Люк, чем вы занимаетесь?
«Недавно был пленником, дуэлянтом, свидетелем краха Империи и хоронил отца, который был правой рукой тирана. А вы?», - хотел сказать Люк, но вместо этого сухо ответил:
- Пилот. Я... пилот, да.
- Пилот, который не проверил исправность корабля перед полетом и угробил его, угробив при этом мое средство передвижения тоже, - подал голос Энакин.
- Я торопился к сестре. - Люк и без подсказок знал, что идиот.
- Правильно, о родственниках не нужно забывать, - пробурчал Оуэн, встревая в разговор.
Люку было стыдно за дядю, использующему память Шми Скайуокер, чтобы поиздеваться. Он помнил Оуэна куда более гуманным, хотя и точно таким же строгим.
К чести Энакина, тот сделал вид, что никто ничего не говорил и продолжил обедать. Беру, ожидавшая вспышки, со вздохом облегчения расслабилась.
Рассматривать отца было невежливо и глупо, но Люк ничего не мог с собой поделать, украдкой поглядывая на того и подмечая кое-какие вещи: они одинаково держали в руках приборы, одинаково отхлебывали из стакана, одинаково благодарили Беру за сытный и вкусный обед.
В груди у Люка бушевал пожар, но он вспоминал Лею и изо всех сил старался выглядеть невозмутимо. Его отец был молод — даже шрам на брови не делал его старше, когда он не хмурился. Его отец был... Люк иным представлял его в молодости. Совершенно иным.
- Ну, чего тебе надо, а, беда на мою голову? - спросил Энакин, не оборачиваясь, когда Люк снова не решился подойти.
Люк никогда не был душой компании, но и особой стеснительностью не отличался — даже наоборот, иногда самоуверенность и прыжки в омут очертя голову удивляли его самого. Но сейчас, когда Энакин буднично вытирал грязные руки о штаны и смахивал с лица прилипшие к нему волосы, Люк вдруг вообразил себя глупой бантой, топчущейся на месте.
Знать отца Люк хотел всегда, но теперь засомневался, а голову посетила неожиданная мысль — «А надо ли?». Люк боялся; детские мечты о мудром и добром родителе стали лишь пеплом от того костра, где сгорели останки Дарта Вейдера — оправдалась лишь та вера в последний лучик света, но об отце Люк так толком ничего и не знал. Для него было важно раскопать побольше сведений о родителе, и если повезет, то найти мать. Но одно дело — рыться в старых архивах и Голонете, искать очевидцев краха Старой Республики, и совсем другое — брать у отца интервью, говоря с ним с глазу на глаз. Люк сомневался, что ему хватит выдержки. Он знал, что ждало этого человека, стоящего неподалеку от него. Смотреть и молчать — тяжело, но говорить еще и опасно.
- Эй, ты в порядке? - спросил Энакин, рассматривая Люка. - Люк, да? Скайуокер? Забавно, я никогда не встречал других Скайуокеров.
- Я тоже, - вздохнул Люк и постарался не выдать волнение голосом. После Звезды Смерти, где Вейдер прочитал его страх за сестру, он стал более внимательно относиться к тому, что и в чьем присутствии думать. - Ни одного.
«И моя сестра носит другую фамилию. Я — единственный Скайуокер из остатков нашей семьи. Это угнетает, отец».
Энакин не обратил внимания на интонацию.
- Да, занесло тебя, пилот с Альдераана, - сказал он.
Оба солнца Татуина были в зените, оба палили и жарили и без того сухой песок. Энакину было жарко, и он часто облизывал губы, с неприязнью поглядывая на горизонт.
Песок пылили сапоги. Люк посмотрел на ноги, порадовавшись, что летал в обычной одежде пилота, а световой меч был надежно спрятан в астродроиде — Р3Б3, с которым полетел Люк, оставив верного Р2 с Леей. Как много мелочей могло бы его выдать! Люк поразился, насколько удачно сложились обстоятельства.
Звездолет Энакина был простейшим однопилотником старого образца, что было естественно, учитывая разницу во времени, где жил сам Люк. Часть крыла была повреждена наткнувшимся на него при падении Крестокрылом. Люк прикинул, что падал он с небольшой высоты, иначе попросту не стоял бы здесь сейчас.
- Законцовку снес, - поделился Энакин, увидев, что Люк уходить не собирался, - и элероны. Корпус поцарапал, но это ерунда.
- Помочь? - спросил Люк раньше, чем подумал.
Энакин оценивающе прошелся по Люку цепким взглядом, от которого у второго мурашки прошлись табуном от макушки и до копчика, прищурился, задумавшись, и кивнул.
- Не откажусь. Больше в этой глуши помочь мне некому.
Фюзеляж можно было добыть только что-то разобрав. Как и элероны. Нужно было не так много запчастей, но все, откуда их можно было добыть, — это Крестокрыл либо лавки в Мос-Айсли. Денег у Энакина так и не появилось, а значит, надежды на покупку не было никакой. О краже тот, видимо, даже помыслить не мог.
Люк не собирался оставаться на Татуине, но... Крестокрыл покорежило и поломало. Люк сомневался, что тот сможет взлететь — только если после долгого и основательного ремонта.
- Позаимствуем запчасти у моего корабля? - предложил Люк.
Если бы такое предложили ему, Люк бы благородно отказался и предложил найти иной выход, чем уничтожение чужого средства передвижения. Однако Энакин кивнул, не скрывая довольной улыбки, словно этой идеи и ждал.
- Извини, подбросить не смогу, - заметил он.
Люк с тоской посмотрел на небо, что с детства звало его окунуться в свои черные дали. Его определенно прислали в прошлое не для любования на ферму, не для уборки за бантами или сбором грибов с влагосборников. Сидеть на Татуине, когда была возможность воочию убедиться, как вершилась история, было, по меньшей мере, глупо.
- Да ничего. В конце концов, крыло — это моя вина.
И Крестокрылу был подписан приговор превратиться в запчасти. Корабль умер жестокой смертью — не в поединке, а в песке, зная, что уже не взлетит.
За один вечер Люк и Энакин сделали большую часть работы, взмокли, почти одновременно выругались на «треклятую жару». Энакин тогда усмехнулся, проследив, как Люк, копируя его, вытер лоб. Некрасиво усмехнулся; Люк старался не смотреть на снисходительно искривленные губы.
Заботливая Беру не забывала их подкармливать и напоминать Люку, что бойко скакать после травмы головы не рекомендовалось.
Люк же, возможно, впервые после Эндора чувствовал себя на редкость живым.
