Глава Бьянка"В полночь я вышел на прогулку,
Шел в темноте по переулку
Вдруг вижу — дева в закоулке
Стоит в слезах
Где, — говорю, — тебя я видел?
Кто мне, скажи, тебя обидел?
Забыл тебя?
Ты, Орландина, ты судьба моя,
Признайся мне, ведь я узнал тебя
Да, это я
Да, мое имя — Орландина
Да, Орландина, Орландина,
Знай, Орландина, Орландина
Зовут меня
Где-то, сказал, меня ты видел?
Знаешь, что сам меня обидел?
Забыл меня?
Но для тебя забуду слезы я,
Пойду с тобой, коль позовешь меня,
Буду твоя
Ах, как хочу тебя обнять я,
Поцеловать рукав от платья.
Ну, так приди в мои объятья…
И в этот миг
Шерстью покрылся лоб девичий,
Красен стал глаз, а голос птичий…
И волчий лик
Меня чудовище схватило
И сладострастно испустило
Мерзостный крик
Видишь ли, я не Орландина.
Да, я уже не Орландина.
Знай, я вообще не Орландина.
Я — Люцифер!
Видишь, теперь в моих ты лапах,
Слышишь ужасный серы запах?
И гул огня?
Так завопил он и вонзил свой зуб,
В мой бедный лоб свой древний медный зуб
Сам сатана
Сам сатана " (с)
Хвост и АукцЫон
- Пусть каждый из вас представит белку. Дети, вы помните, как должна выглядеть белка? Мы вчера это обсуждали. Да. Пушистая. С большим длинным хвостом. Цвет? Пусть будет рыжая. Но я не хочу ограничивать вас, дети. Если вы представите белку голубой – на здоровье. У каждого из вас может быть своя белочка...
С этим сомнительным напутствием Бьянка расслабленно откинулась на спинку широкого, с удобными подлокотниками кресла и прикрыла глаза. Но Пьеро знал, что на самом деле Бьянке наплевать на детей и тем более на белочек. Ее беспокоило что-то другое, но Пьеро не мог понять что, хотя догадывался, что Бьянке все тяжелее делать свою фигуру тоненькой, как у какой-нибудь сказочной эльфы. На самом деле Бьянка толстая. Ее лицо покрыто безобразными морщинами, а зубы желтые, но Пьеро иногда казалось, что это видит только он.
***)!(***
Но, в самом деле, возможно ли, чтобы все люди видели одно? Не только Бьянка, но и другие учителя настаивают, что люди видят мир по-разному, а есть и такие, у кого свой собственный мир.
Это Иные. Они избавлены от трудностей и разложения этого мира и пребывают в вечном блаженстве. Но мама говорит, что это не так, что не бывает, чтобы кто-то просто пребывал себе в блаженстве, и Иным еще тяжелее, чем всем прочим, потому что им приходится постоянно придумывать мир для других, а другим легче - им нужно просто научиться верить в чужие миры. Поэтому Бьянка больше всего времени занимается с ними играми, развивающими воображение.
- Если не станете Иными, то хотя бы будете их Чтителями. Все лучше, чем остаться здесь, - наставительно говорила Бьянка, а Пьеро чувствовал, что это тот редкий случай, когда она говорит правду.
- Ну-с... И какие у нас тут вышли белочки? - спросила Бьянка, приподнимаясь со своего сидения-ложа. Пьеро знал, что для всех в классе она очень красивая, высокая эльфийка с длинными белыми волосами и глазами светлыми, как горный хрусталь, в котором отражается синее небо.
Дети сняли с голов этакие похожие на рожки приспособления - благодаря им стимулируется часть мозга, отвечающая за воображение. Хотя этот, материальный мир умирает, а люди частью превратились в киборгов, частью в гниющую дурно воняющую телесную массу, а лучшей, но малочисленной своей частью - в чистую энергию, точнее в энергетические сущности - люди все еще зависели от физического мира. Он не торопился умирать совсем. И в тайне многие боялись, что когда-нибудь он все же умрет.
***)!(***
Питание большинства населения по-прежнему составлял энергетический коктейль, который готовился Зомби на заводах многих оставшихся крупных городов старой эпохи. Коктейль состоял из биомассы и спирта, а для выращивания биомассы тоже требовались рабочие Зомби...
- И ты, Пьеро, станешь тем самым зомби, который не сгодится даже для того, чтобы мыть за другими зомби бараки, настолько ты лишен воображения! Это что, белка? У этой твари даже хвоста нет!
Пьеро стоял, понурив голову, и смотрел в пол. Интересно, кто-нибудь видит, что пол проношен до дыр. Да, до дыр и насквозь! Здание школы сохранилось еще с прошлой эпохи, но держалось оно на честном слове какого-то могучего доисторического зомби. Пьеро, например, не мог понять, как оно на самом деле не разваливается, потому что видел растрескавшиеся и покосившиеся стены, прогнившие балки, растрескавшийся камень и разбитые стекла. Иногда Пьеро с ужасом осознавал, что все это видит только он.
Для мира, который только воображением людей и держится, это было нормальным явлением – кто-то видит одно, кто-то другое. Но он не хотел представлять людей в безобразных мешках вместо одежды, с гниющими зубами и язвами. Такими он видел многих взрослых, а тем более стариков. А еще он видел ходячие, разлагающиеся трупы. Те питались не энергетическим коктейлем, а физ раствором.
***)!(***
Как-то он рассказал матери о том, что видит, но та накричала на него и заткнула ему рукой рот.
- С ума сошел! Чтобы не слышала от тебя больше таких гадких вещей! Таких, как ты, отправляют... И тут мама заткнула себе рот ладонью и больше не говорила на эту тему ничего, но Пьеро помнил ее панику и не хотел ее мучить.
- Итак, что это, я тебя спрашиваю? – вопрошала его Бьянка.
Одноклассники обернулись к нему. Дети не были похожи на гниющие ходячие трупы, но также часто бывали уродливы. С лицами, обезображенными коркой прыщей, с гноящимися глазами... Физические тела требовали здоровой пищи, а где же ее взять в разлагающемся мире? Но как-то к ним с мамой приходил энерготехник и чинил энергетические каналы. Так вот, он был дружен с мамой и, когда подходил к ней, становился красивым. И мама тоже. И очень молодой. Тогда физический мир не был так уродлив, когда они стояли вместе и будто светились, но без всяких там вымышленных лучей. Энерготехник прочистил энергоканалы и ушел в свой низкий мир.
Низкий - потому что успешное большинство жило в высоком мире, где были новехонькие дома и машины и даже летомобили. Где было много огней, а еще больше развлекательных штуковин, вроде таких картин, в которые можно было забраться и жить там. Это были входы в миры Иных, открытые для Пипла. Не передать, как Иные старались угодить своим гостям... А некоторые гости пропадали, желая стать Чтителями Иных, но это не такая и незавидная доля - Иные любили своих Чтителей, дрались из-за них и заботились о тех, кого удавалось отбить.
Так утверждает мама, а Бьянка просто визжит, когда неуважительно отзываешься о Чтителях. "Думаете каждый дурак может Чтителем стать?!" Большинство из вас останется здесь, в качестве Планктона.
***)!(***
Как-то энерготехник взял с собой в низкий мир Пьеро. Мама легко его отпустила, потому что совершенно доверяла энерготехнику со смешным именем Васька. Васька был светлоглазый и светловолосый, с красноватыми щеками, а еще он был удивительный - такой же на самом деле, каким казался. То есть Пьеро его видел так же, как его видели другие, а такое редко случалось. "Вот, Петька, а это картошка, жареная. Ты попробуй" "Я Пьеро" "Да брось ты. Пьеро... Ну а я Василевс, но мы то с тобой знаем, что я Василий. а ты – Петр». И Васька подмигнул синим глазом. Да, картошка оказалась вкусной-вкусной... Васька потом приносил им с мамой ее настоящую, круглую. С тонкой шершавой корочкой. Васька так настроил энергоканалы, что у них плита работала, как встарь - в самом деле жарила. И масло добыли из низкого мира. Кстати, низкого мира Пьеро по этой причине не боялся. Как-то он видел там невиданной красоты явление – настоящие, совсем не вымышлено пахнувшие ягоды...
- Я еще раз тебя спрашиваю, какое отношение это существо имеет к белке, которую я велела вам представлять? Я же четко описывала ее на той неделе. Ты не реагируешь на слова, у тебя плохо работает мыслеобразная связь, полная семантическая глухота...
Бьянка все причитала и причитала в этом духе. А потом выдала свое коронное:
- Да ты знаешь, куда ты попадешь? К зомби ты попадешь! Станешь одним из них или хуже - энерготехником.
- Но зомби и энерготехники - не одно и то же. Зомби не осознают себя, а энерготехники видят мир таким, каким он стал на самом деле.
- Молчать! - взвизгнула Бьянка. - Откуда ты нахватался такой ерунды? И... О, Боги! Да это же муха! Ты сотворил муху! Где ты увидел этакое, негодник?!
***)!(***
Бьянка так рассердилась, даже испугалась, что ее фигура стала расплываться, и некоторые дети уже больше на нее смотрели, чем на Пьеро. А Пьеро смотрел на девочку Викторию, самую красивую в классе. Она не очень тратила по утрам времени, чтобы быть хорошенькой, потому что она была хорошенькой на самом деле, и больше времени она тратила на фантазии. О, у нее были замечательные фантазии. Пьеро иногда видел их четко-четко, а Бьянка еще говорит, что у него нет воображения.
- Где ты увидел эту муху? Кто вообразил ее для тебя?
Виктория слушала с любопытством. Дверь в ее мир закрылась, чтобы не выпустить симпатичных белочек. Она не показала Бьянке свою Белку, а Бьянка этого не заметила. Белок других детей учительница поймала в сачок, а там они становились прозрачными и рассеивались. Куда они там девались потом, никто не знал, но за хорошие фантазии к концу недели выдавали билеты на какое-нибудь представление в мир какого-нибудь Иного, специализирующегося на спектаклях для Пипл детского возраста. Пьеро редко бывал на таких спектаклях, потому что у Бьянки он мало зарабатывал баллов, но тогда, когда попадал - оставался доволен. И там его даже разок едва не утянуло в вымышленный мир. Просто Пьеро очень понравился тем, кто мир населял, и верил в то, что там происходило. Он был тогда очень еще маленьким, Васька его ругал, когда мама смогла добиться вызволения Пьеро. Иного даже оштрафовали за втягивание в мир несовершеннолетнего... Но это все не очень важно.
- Никто не воображал для меня муху! – кричал Пьеро на Бьянку. - Я видел эту муху. Здесь их полно. Вы что не видите? И у вас прыщик лопнул на губе. Вы должны почувствовать кровь. Она соленая. Знаете?
Пьер не был злым мальчиком, он не знал, что на него нашло. Возможно, подействовало то, что на него внимательно смотрела Виктория, чей мир он видел, потому что он ему нравился, а еще Пьеро знал, что Виктория умело свой мир прячет и своих зверьков: всяких там белочек зайчиков с лабораторных работ Бьянки, - если может, хранит у себя и совсем не парится, если ей не удается набрать к концу недели баллов. Пьеро очень нервничал, когда понимал, что его привлекает чужой мир. Он тогда думал, что Бьянка, возможно, права, что он станет во взрослой жизни зомби, хотя против энерготехники он ничего не имел, но будет ли тогда с ним Виктория? А еще он крикнул это, потому что у каждого Пипла, даже маленького, есть своя точка кипения. Неужели эта толстая дура, косящая под тоненькую эльфу, в самом деле не видит мух? И неужели способность видеть чужой мир ценнее способности видеть мир настоящий? И неважно уже, что Васька строго-настрого запретил признаваться, что Пьеро видит мир таким, какой тот есть.
***)!(***
- Это самое опасное признание, которое ты только можешь сделать. Видишь - молодец. Зачем об этом кричать? Да и что такое настоящий? Кто его знает, какой он на самом деле, мир?
Бьянку перекосило от злости и, похоже, ужаса. Другие дети зашушукались и стали по штуковинам, которые им мозг на занятиях стимулируют, обмениваться посланиями в виде бабочек, стрелочек и всяких там конвертиков, да самолетиков.
- Пойдешь со мной, - строго заявила Бьянка, и они вышли из классной комнаты, и долго шли по лестнице с разваливающимися ступенями, но Бьянка уже снова выглядела, как тоненькая эльфа, а под ее ногами возникал толстый ковер с рисунком - сила ее воображения против отсутствия такового у Пьеро.
В кабинете директора с Пьеро долго беседовали, но, к счастью, он вспомнил предупреждение Васьки. "А если застукают - ври. Ври, не стесняйся. Вали на всех, кого знаешь. Хоть на меня, например. Нас, из низкого мира не тронут. Мы им нужны, а вот такие как ты... Ври, в общем, не жалей слов. Да образов подкинь пару - тройку. Ты у меня парень с фантазией, Петька.
***)!(***
Вот Пьеро и наврал, что в книжке в одной видел муху, а сказал про мух в классе, потому что подразнить хотел Бьянку. Не так, конечно же, говорил, но в этом смысле. Бьянка ему совсем не поверила, потому что знала, что страшная и с прыщами, но директор, - толстый боров, вонявший потом и прокисшим энергетическим коктейлем,- поверил. Бьянка же затаила злобу и, облизывая больше не кровоточащую губу, следила на занятиях за Пьеро.
***)!(***
А потом закончилась школа, и Пьеро вскоре понял, что ему следовало внимательнее слушать Бьянку.
Печаль***)!(***
Почему он стал сенсистом? Почему вообще некоторые наделенные воображением люди становятся сенсистами, а не Иными? Пьеро не знал, но считал, что стал сенсистом от тоски. Да, да от постоянно гложащей тоски, поэтому его не остановило то, что именно сенсисты, а не Иные являются объектом пристального внимания спецслужб. Никто толком не знает чего от сенсистов добиваются на обязательных ежемесячных допросах с одинаковыми вопросами типа: - "Где вы подчерпнули этот образ? Не помните? В ваших интересах вспомнить. Ну же, постарайтесь. В шоу миссис Энн? Из мира Дональда Дака? Что-то в последних новостях навело вас на то, чтобы изобразить такую странную вещь?" И вот ты напряженно скрипишь мозгами, припоминая, потому что те, кто не вспоминает, с допроса не выходят.
***)!(***
Итак, тоска. Когда она началась, эта тоска? Наверное, в тот день, когда Пьеро воочию увидел чудо, сотворенное Викторией. Это был обычный урок прикладной иллюзионографии, с которого пролетело уже лет десять... Чудо было простое и потому необъяснимое. Виктория посмотрела на него и улыбнулась, а потом смутилась и отвела глаза, а потом снова посмотрела, но улыбка стала другой - если до этого Виктория просто улыбалась, то теперь она улыбалась именно ему. Тогда-то Пьеро услышал жутковатый хлопок. Ему хлопали чьи-то маленькие детские ручки. А может то были вовсе не дети, но как Пьеро не пытался, он тогда не увидел мир "на самом деле", потому что смотрел на творившую чудо Викторию.
Она ничего не делала, а только смотрела и улыбалась, но Пьеро разглядел в ней особенный свет и понял, что кроме "мира на самом деле" есть еще мир, в котором люди - огоньки пламени, но у каждого свой собственный свет, у кого-то ярче, у кого-то тусклее, у кого-то - неровное мерцание. У Виктории же был совершенно особенный свет, и когда она смотрела на него, она словно зажигала в себе этот свет, специально для него зажигала. Это-то и было чудом. Пьеро все пытался понять и тогда и теперь, как это у нее получалось. Должно быть, она как-то особенно делала глазами, уголки ее губ приподнимались и нечто нежное, неосязаемое, будто ветер, волной проносилось по всему ее телу. Он тосковал по Виктории и, возможно, поэтому стал сенсистом, а не только потому что в детстве ему "прокачали" мозги.
***)!(***
Иные создают свои миры, а потом дарят их всем желающим, сенсисты создают себя, чтобы потом дарить людям их же самих. Иные наполняют свои миры образами, порожденными их фантазиями, но многие Иные любят впускать в свои миры сенсистов, чтобы те играли их героев, потому что сенсисты пропускают через себя то, что видят, ощущают, чувствуют. Но часто сенсисты становятся заложниками миров Иных, не потому что Иные сильнее, а потому что не так-то просто Иной расстанется с хорошим сенсистом, сумевшим проникнуться его фантазиями.
Поэтому Пьеро избегал представлений Иных, хотя слыл одним из лучших сенсистов, а по мнению многих - самым талантливым из своей братии. Сенсисты будто невидимыми органами осязают реальность независимо от того, кем она создана: Отцом или Иным. Каждый сенсист особенный, и их недаром называют звездами, так как каждый из них излучает свой собственный яркий неповторимый свет. Пьеро не знал, как это делают другие. Он же творил то же чудо, что и Виктория. Всколыхнувшаяся в душе волна, некое вдохновение, осознание мгновения - изменившееся выражение лица, глаз... Улыбка или вздох, и вот оно готово - сияние. Надо только проникнуться реальностью, ощутить мгновение, впустить в себя отражение отражений, исполнить их смыслом и выпустить из себя пучками волшебного света. Пьеро думал тогда о Виктории и тоска по ней заставляла его трепетать, истончаясь той оболочкой, которая ныне заменяет человеку тело, а потом он сиял сам по себе и именно это нравилось людям, заставляя их визжать от восторга, потому что Пьеро дарил им радость лицезреть себя и их самих в нем, через него, но уже ослепительно яркими. Он воплощал их мечты через свои мечты, борясь с тоской или забывая о ней и просто мечтая. Неважно. Викторию он не видел много лет, и каждый раз перед исполнением Пьеро думал, что не выдержит напряжения и выдаст свою жажду по миру "на самом деле". И еще хлопки. Он знал, что хлопают загадочные существа, тени под масками Арлекино, Коломбины, Пинокио, но под масками ничего нет, кроме бездны. Хлопки же таили неведомую угрозу, но не как от сущностей, которые уничтожали, высасывая, Иных, а как от существ столь же древних и неведомых.
***)!(***
Пьеро устало улыбнулся. Толпа приветственно загудела, узнавая его, хотя он еще не нацепил никакой маски, ни печальной, ни веселой, а был еще самим собой - разгорающимся пламенем. Сегодня он решил подарить историю любви. О том, как ему было одиноко, как он встретил девушку: обычную девушку, похожую на многих. Она работала на фабрике по представлению хозяйственных вещей - всяких тарелок, чашек, ложек. Она доверяла миру Отца, потому что не знала другого, и Пьеро убедительно воображал ее, так как хорошо эту девушку знал. Когда-то она обратила на него, одинокого сенсиста, внимание и пригласила к себе домой, а он остался, зараженный ее влюбленностью. Он целовал ее глаза, медленно и требовательно, словно хотел погрузиться в открывшуюся для него душу. Он не сразу понял, что из них двоих он более уязвим. По капле он дарил ей себя, пока не оказался во власти ее любви, но тоска по другим глазам стала явной, ощутимой. Он не мог решиться сказать ей об этом, о том, что дарит ничего взамен не получая. За его неизменно ласковой улыбкой ничего не было, кроме невыплаканных слез. Слез о чем-то неведомом, для чего не находилось точных слов и, что хуже, - образов, заменявших отныне слова. Его представление встретили с восторгом. Как ни странно, но поняли и рукоплескали, но маскируя под игру, он только выразил себя, и уходя со сцены привычно ослепительно улыбнулся не ликуя удавшейся проделке, а лишь для того, чтобы сдержать слезы.
***)!(***
- Когда ты забудешь ее? - Она поправила теплое облако, на котором они возлежали обнаженными, махнула ручкой, чтобы к ней по воздуху приплыл халатик из теплой бледно-охровой дымки. Пьеро вдруг подумалось, точнее, представилось, что в низком мире люди занимаются любовью на угловатых грубых конструкциях, на влажных от пота простынях, а за предметами одежды приходится ходить, мучительно борясь с силой притяжения. Он отмахнулся от видения, спросил:
- Кого? - Голос прозвучал удивленно и казался чужим.
- Ту девушку из твоего детства. Ты же не считаешь, что я слепая?
- Нет, не считаю, - мягко ответил он, целуя ее в плечо. Он едва не рассмеялся над бессмысленностью своего ответа, отстранено наблюдая растерянность в ее глазах. И конечно же, он не считал ее слепой. Она не замечает ничего, кроме серебристых шарфиков, крылатых комбинезонов, хрустальных туфель и прочей мишуры, которой окружают себя девушки. Но в его голове она чувствует себя как дома, когда дело касается мелькающих там женских образов. - Ты не понимаешь. Она мечта. Всего лишь мечта.
- Ты сам-то себе веришь?
Он пожал плечами и рассмеялся, видя как она надула губки.
***)!(***
Наверное, поэтому это и случилось. Думая о Виктории, он всегда остро чувствовал нереальность реальности. Если бы он знал, где она, она бы не казалась ему плодом его воображения, как "мир на самом деле", в который они спускались пробовать землянику. И не было бы тревоги и страха услышать хлопки, которые он все равно в конечном счете слышал, как и скрип инвалидной коляски. В голове бы не воцарился хаос, если бы он мог забыть о Виктории, если бы когда-то попробовал ее на вкус, убедившись что она не только выглядит, как единственная настоящая девушка, а в самом деле таковой является. Как бы там ни было, но уже засыпая, он не принадлежал себе. Проснувшись, он сразу понял, что попался.
Знакомство***)!(***
Виктория срывала маленькие красные ягодки с тонких зеленых стебельков. Отправляя их одну за другой в рот, девушка жмурилась от удовольствия, а в ее зеленовато-карих глазах плясали смешинки. Пьеро любовался ею и полянкой, на которую они отправились прогуляться в низком мире. Сквозь сотканный из тонких деревцев лес виднелись серые стены города, в котором жили зомби. Пахло удивительно приятно – влагой сонно нежащейся под солнцем земли. Пьеро, сам не понимая почему, стремился прикоснуться к прелым листьям, когда собирал брызжущие жизнью ароматные ягоды.
- Вкусно? - спросил он смущенно и взволнованно.
Ему самому казались фантастическими эти ягоды, и сколько он ни бывал здесь, он все никак не мог насладиться чудом: ничего не надо представлять, «мир на самом деле» сам дарит себя. Но может ли Иная видеть настоящий мир?
- Они похожи на маленькие капсулы радости. Будто бы...
Она запрокинула голову и показала на солнце изящным пальчиком, белым и тоненьким, совершенным, как веточка окружавших их берез.
- Вот оно кормит их своими лучами.
Они помолчали.
- Я думаю, что это и есть настоящий мир, - признался он. - А твой мир? Мир... Иной?
Почему он тогда так спросил? Ведь он не знал наверняка, что она Иная. Или знал?
Мы всегда знаем друг о друге все и все знаем о самих себе, вот только должна присутствовать безупречная честность, чтобы называть вещи своими именами и понять, кто есть кто. Кто это сказал? С чего он это взял?
Она блеснула глазами, которые показались ему расширяющимися безднами, и потянула за руку. Просто куда-то в сторону и... Стало тихо, запах земли пропал, а потом зазвучала музыка. Много разных мелодий, враждующих одна с другой.
Не было ничего, даже того минимума, к которому он привык, родившись и проведя детство в иллюзорном мире.
- Мы не в низком мире, - прошептал Пьеро. Он оглянулся, но Виктории не было рядом с ним.
***)!(***
Он прикоснулся ко лбу. Горячее и тягучее нечто обожгло пальцы. Он вдруг вспомнил, что давно блуждает здесь без цели в одиночестве, что устал, но рассчитывать отдохнуть не приходилось.
Свое рождение он помнил смутно, но иногда в памяти всплывали обрывки из прошлых его существований до тех пор, пока он не растворялся в котле общего сознания. Те времена кратких жизней до сих пор заставляли его содрогаться от ужаса. О, теперь он существовал уже довольно долго, но он знал, что Тьма следует за ним по пятам. Тьма. Ее цель одна – уничтожать, потому что только так она сможет вернуть первоначальный хаос, растворив в себе обрывки бытия, возникшие из мгновенного общего осознания уставших умирать сущностей, пожелавших Быть.
Он избегал сгустки энергии - громадные светящиеся шары. Эти новорожденные звезды означали, что там, в их глубине притаился один из подобных ему. Сколько их зародилось при взрыве? Столько же сколько этих сгустков слепящей космической пыли.
Но сгустков становилось все меньше, хотя горели они все ярче. Сильнейшие из энергетических вихрей втягивали в свою орбиту слабейших, поглощая. Хаоса вроде бы не было, как это было изначально, но родившиеся продолжали уничтожать друг друга.
Тьма стремилась растворить в себе звезды и искала источник осознания, рассеивавшийся по бескрайним просторам. Временами источник появлялся огненной короной в темноте, но никому из подобных ему не удавалось приблизиться к Золотым вратам.
Он не понимал, как ему пока еще удавалось выживать, но охотящиеся за ним чудовища, чьи морды он мог разглядеть в темноте, не трогали его, шарахаясь. Возможно, сам он был достаточно ярким, пусть и не стремился пожирать себе подобных.
Морды с угрожающим шипением возникали в темноте, искажая мелодии, идущие от звезд и самую звучную из них, к которой он стремился.
Он шел вперед. Нет. Он парил в черном пространстве, озаряемом ослепительными разноцветными вспышками. От одной из далеких звезд вместе с фиолетовым свечением доносилась та самая музыка, которую даже шипение жутких голов в темноте не способно было заглушить.
Однако пока он приближался к цели своего движения, он слабел. Энергию следовало добывать, но он не понимал, есть ли способ добыть ее, не убивая. Сражаться с монстрами в темноте ему казалось противным. Однако как-то он видел, что один из братьев, родившихся вместе с ним, высасывал ночных чудищ.
Наверное, он уже так ослаб, что погибал. Монстры не трогали его, словно брезговали им не меньше, чем он ими. Его поддерживала мелодия, к которой он стремился, едва находя в себе силы двигаться вперед. И вдруг он почувствовал приближение брата. Это означало смерть, ведь они всегда уничтожали один другого.
- Нет, - услышал он голос. – Нас осталось семеро. Мы не в состоянии друг друга пожрать, но бойся остальных. Они твои враги.
- А ты? – прошептал он.
Он видел брата, как сияющую в темноте звезду, сжавшуюся до таких размеров, что его можно было охватить взглядом. Впрочем он и сам был не меньше небольшой звезды. У брата имелись руки и ноги, и бело-золотые крылья за спиной. Он подумал, что крылья – хорошая идея, с их помощью можно быстрее парить. Брат показался ему самым ослепительным из прочих. Он словно нес с собой свет, излучая его из красивых как новорожденные алмазы глаз. Люцифер. Да, он знал, что одного из них, по слухам самого опасного, звали Люцифер. Все остальные браться стремились его уничтожить, но он только становился сильнее и ярче. Его глаза поражали струившейся из них мощной энергией. Он охарактеризовал бы ее как воплощение уверенности, силы и бескрайнего презрения ко всему и вся. Но было что-то еще, кардинально отличавшее этого брата от остальных. Бесконечное любопытство и восторг. Брат как будто не презирал его, как прочих, а восхищался им, что удивляло – ведь основное их чувство друг к другу было пожирающей ненавистью, а тут присутствовало… Что-то невероятное. Этакое насмешливо-снисходительное веселое обожание вперемешку с цинично-бесстрастным изучением его, как явления мироздания. Вместе с ослепляющим сиянием он излучал счастье Быть.
- Я? – спросил Люцифер будто немного удивившись. - Я думаю, наши братья идиоты. Только вместе мы уцелеем. Отведай.
Люцифер протянул ему истекающую энергией оторванную голову одного из самых жутких чудовищ, обитавших в темноте.
- Нет.
- Чем ты можешь питаться? – нисколько не обидевшись задумчиво пробормотал брат.
Он обхватил руками его угасавшее тело и расправив крылья понес куда-то вперед. Его музыка заглушила все остальные звуки. Это была оглушительная симфония ликования.
Они подлетели к одной из многих гибнущих звезд. Ее музыка утихала. Люцифер бросил ей в пасть оторванных в темноте голов чудовищ. Звезда поглотила их тут же, издав чавкающий довольный звук, насытилась и выпустила облегченный вздох, волной отхлынувший от нее. Это оказалось съедобным. Как это называлось? Признательность?
- Забавное ты создание, - заметил Люцифер, выпуская его из своих объятий. - Сам ты охотиться не хочешь, дабы не убивать. Это должен делать кто-то другой? Что ж… Люцифер к твоим услугам, Алтер.
- Алтер?
- Я буду звать тебя так, потому что ты моя противоположность.
Пьеро испытывал к своему спасителю горячую благодарность и хотел сказать, что давно понял, что они не противоположности, что вот только на днях он думал… но…
Он вновь стоял в одиночестве, пытаясь сообразить, в чью он угодил фантазию и почему все чаще последние разы при переходе он вспоминает самый желанный из миров.
Ночные будни***)!(***
Итак, он попался. Нет, не в грезы Виктории, которые вспыхивали в его мозгу время от времени и таким образом он не терял с ней связи, мечтая из прошлых ее мечтаний попасть в настоящие. Так он сможет добраться до нее самой, но надо разгадать ее вселенную. Законы по которым та живет.
Он стоял среди каменных блоков, в залитом прохладным влажным туманом пространстве и сжимал в руках энергопистолет. Главное было понять мужской сон или женский. Если мужской, то ему предстояла длительная стрелялка и жесткий мордобой, с разбрызгиванием преувеличенно черных сгустков энергетического наполнителя, да и самому хорошо достанется. Если женский, то дело плохо. Это значит стать сексуальной игрушкой. Когда-то в древности женщины были сексуальным рабынями мужчин. Так утверждают историки, но они явно что-то путают. Историки, в основном, мужчины. Странное дело, людям нравится видеть представителей противоположного пола в сексуальной зависимости. Так, должно быть, легче почувствовать другого человека. Поэтому женщины для мужчин, мужчины для женщин еще большие вампиры, чем Сущности, охотящиеся за Иными. Пьеро прошел вперед, спрятавшись за угол громадного строения в стиле неуютных безвкусных жилищ низкого мира. Должно быть, сон все же мужской, раз неизвестная опасность и засада. Хотя костюм врезается в тело, обтягивая фигуру до боли в паху. Мужчина извращенец? Только этого не хватало! За углом явно ощущалась угроза. Скорее всего, придется сразиться с Сущностями, принявшими какой-нибудь особенно отвратительный облик, дабы покуситься на мир Отца. Ни на что другое у нынешних Иных фантазии не хватит: сексуальные игрища и космические сражения. Пьеро, преследуя неясную ему цель, прошел вперед. Он оказался на вполне современной улице.
***)!(***
Разнообразные, плавающие по воздуху и теряющиеся в вышине дома, круглые летомобили, суетливо пролетающие по безопасным туннелям люди, движущиеся картины, в которые можно легко проникнуть и поучаствовать в представлении, а то и стать частью Иного мира. Если ты не сенсист, то не опасно - может сильно затянуть, но материальной оболочкой ты останешься снаружи. Картины надежно разделены защитными перегородками, потому что миры Иных имеют тенденцию пожирать друг друга. Пьеро приблизился к одной из картин, привлеченный странным миганием. Да, так и есть - планету завоевали сущности, проникнувшие в мир людей через фантазии Иных. Сущности - в полумасках, с беззубыми уродливыми ртами, зато в лоснящихся черных, по фигуре костюмах - выпрыгивали из разбитых, изъеденных, уничтоженных ими картин и принимались охотиться на людей. Пьеро поморщился, услышав визг, однако его рука помимо воли дернулась, направляя энергопистолет на захватчиков. Естественно, захватчики сразу его заметили, глумливо и жутко рассмеялись и принялись окружать Пьеро. К счастью, все это было только чье-то фантазией, поэтому энергопистолет легко справлялся с полетевшими в сенсиста язычками черного пламени, от которых он успевал виртуозно уворачиваться. Перестрелка длилась долго, явно распаляя автора непритязательного сюжета, но Пьеро не был бы хорошим сенсистом, если бы не увлекся происходящим с ним в чужих фантазиях. Он славно отыгрывал роль героя, отстреливался уже едва ли не от целого войска, пока не был красиво, на вылете из тоннеля, ранен.
***)!(***
Он пытался противостоять потере сознания, – мало ли где и в чьей власти окажешься, очнувшись? – но не справился с романтично настроенной Иной или Иным. Придя в себя, он опасливо открыл глаза. Пьеро лежал на кровати в уютной комнатке в стиле современного века - округлой, вроде яйца изнутри. Стены окутывала дымка, напомнившая бы древнему человеку паутину в капельках сверкающей на солнце росы. Он покачивался в кровати, похожей на лепесток розы. В изножье, оправдывая самые дурные его предчувствия, сидел юноша с золотистыми волосами. Все же Пьеро надеялся, что сон женский, потому что современные женщины обожают соблазнять героев своих фантазий, приняв мужской облик. Все лучше, чем сон мужчины - извращенца, хотя просто мужской сон с добрым славным мордобоем Пьеро бы пережил безболезненно - неплохо и поразмяться время от времени. С другой стороны, от мужчин труднее потом улизнуть.
***)!(***
Златокудрое создание улыбнулось, сверкнув, как и положено соблазнителю, безупречными зубками и протянуло руку, чтобы погладить Пьеро по щеке, затем, явно раздосадованное его полнейшим хладнокровием, провело пальчиками по шее и заскользило ниже, жадно наблюдая реакцию. Пьеро подумалось, что это явно не дама в летах, иначе бы ему пришлось иметь дело с мускулистым грубияном, который мало бы с ним церемонился, или громадными грудями и «ручками», уверенно затискавшими бы его до полусмерти. Если это юноша, а не девушка, то... какая вообще разница, если оно не собирается пока прибегать к насилию и выглядит привлекательно? Пьеро улыбнулся, и горячо впился созданию в бледно-розовые влажные губы, глотая душистый порывистый вздох. Прелестное существо обмякло в его объятиях, сделавшись податливым и ласковым, как теплая река, обнявшая каждую клеточку его тела. Пьеро сладко застонал и уже готов был погрузиться в теплоту и негу сладострастных ощущений, как его внимание привлекла злая искра, пронзавшая сгустившуюся вокруг любовников уютную ауру. Существо под ним тоже почувствовало искру и выкрикнуло в полной панике: "Древний!" А Пьеро бесстрашно выстрелил из бесполезного против Сущностей энергопистолета, но так как сделал это не испытывая страха, Сущность с воем сгинула (сначала страх был, он всегда есть, когда сталкиваешься с энергетическими вампирами, но потом все прошло, потому что Пьеро разглядел, что занимающийся с ним сексом мальчик на самом деле девочка и прехорошенькая, а дальше сработал некий инстинкт защищать). Увидев Иную, Пьеро поцеловал ее в щеку и покинул, потому что показав себя, она неизбежно показала и выход из своего мирка.
Будни***))!((***
Он вернулся домой, обнаружив, что в высоком мире уже утро. Мать заглянула к нему в комнату с энергетическим коктейлем. Когда-то, когда еще не пропал Василий, по утрам она иногда приносила ему тарелку настоящей каши, один раз даже с молоком. Это было так вкусно, что он бы обменял на испытанное блаженство многое.
- Я думала, ты остался у Эйнви, - сказала мать.
Только тогда он понял, что должен был проснуться в другой постели . Он точно не Иной, и его способность перемещаться в пространстве не по законам Отца могла закончиться плохо. Он не Иной и не видит альтернативных каналов передвижения, к тому же местные Иные принятым законам подчиняются, иначе их ждет изгнание в древний мир, а там - смерть или кошмарное одиночество. Так считала мама, они это в спорах вывели с Василием.
Пьеро молчал, в глазах матери мелькнул ужас, и он понял, что она о чем-то догадывается.
- За тобой охотится Иной. Нужно сообщить в полицию, - неуверенно сказала женщина.
- Но ты сама-то в это веришь? Уверена, что нужно сообщать?
- Нет! - тут же иррационально среагировала она. - Не надо. Ты справишься с глупой фантазией глупого Иного.
Больше всего мать боялась, что ее сын пропадет, как Василий. В зоне риска оказывались умственно развитые зомби и сенсисты со свойствами Иных. Что с ними происходило после того, как они не выходили с допроса спецслужб - не известно.
С шуршанием мягко раскрылся энерговизор, похожий на серый бутон цветка, когда был выключен. Энерговизор выпустил световую картинку с девушкой диктором, приветливым голосом начавшую вещание. Она сообщила о новых представлениях Иных, но, в основном, рассказывала о продолжениях полюбившихся старых. Поделилась и милыми, успокоительно бытийными зарисовками из жизни Пипл.
- ...На фабрике по воображению бижутерии открылась выставка, - звучал голос девушки, а в комнате перед матерью и сыном не пересекая границ сферы развернулось пространство ухоженных помещений с удобными креслами, снабженными "рожками", стимулирующими мозговую деятельность. - Юные выпускницы Училищ Высшего Воображения будут демонстрировать свои работы. Иная Валкирия 14-ая планирует посетить выставку, продемонстрировав свои новые туалеты. По опыту посещения подобных мероприятий в прошлом, Валькирия 14-ая высказалась...
- Все нормально, мам. Скорее всего, ты права, - задумчиво произнес Пьеро, который начинал скучать при новостях о знаменитостях.
- Я прошу тебя, выброси из головы Викторию. Ты постоянно думаешь о ней, отчего у тебя так разыгрывается воображение, как и не нужно! Нет.... Как опасно!
"Или это меня хорошо простимулировали в школе. Но вряд ли это входило в планы добряка директора, тем более страхолюдины Бьянки", - подумал Пьеро, но вслух лишь рассмеялся.
- Все нормаль, ма... - мягко отмахнулся молодой сенсист и едва заметно напрягся.
Он услышал скрип рядом с их принявшими форму кресел ложами буквально в шаге от себя. И четко увидел картинку: очень старый мужчина в доисторическом инвалидном кресле на колесиках, снабженном всякими штуками, чтобы взаимодействовать с человеческим сообществом, от которого его отрезало жалкое слабое тело. Промельк воспоминания, как он еще молод, симпатичный студент, мечтающий о карьере в науке, ноги его еще держат, но постепенно предает физическая оболочка. Он умнейший человек погибшего мира, неспособный донести до этого мира свою мысль без помощи родных и друзей. Врачи не смогли определиться с диагнозом, но в один голос пророчили паралич и скорую смерть...
-...Девушка была задержана за злоупотребления фантазиями. Притворяясь юношей с золотыми волосами, она...
- Да, мама. Ты абсолютно права. Именно к ней я чуть и не попался, - подтвердил Пьеро, стараясь не выдать шок от ясности привидившейся ему картинки. Опять ловушка? Или что-то другое?
- ...Нападение Древних сущностный было дислоцировано... - сообщил Отец, который последние дни появлялся в новостях с обаятельной, но усталой улыбкой и тоской в глазах. Он постоянно твердил, что бояться нечего и каждая его речь сопровождалась одобрительным гулом незримых подданных. Отец показался Пьеро странно родным. Но это же нормально? Ведь он видел этого человека с детства. Именно Отец силой своего воображения поддерживал существование всего земного мира после катастрофы.
- И ты видел Древних? - ахнула мама.
- Мельком. Но, ма... Ты знаешь мое мнение - они плод воображение какого-то особо впечатлительного Иного. Нет никаких древних. Не бойся.
Он лгал. И если бы он не боялся сам... Но пот, нормальный человеческий пот, реальнее энерговизора и коктейля, склизко потек по его спине.
***))!((***
Любовь... Что это? Пьро не знал. В картинах Иных Любовь преподносилась, как умопомрачение, состояние муссировалось, снабжалось тысячью переживаний, которые сменялись со скоростью учащенного пульса. Некоторые Чтители почему-то хотели сойти с ума, как особенно романтичные Иные, веря, что это и есть смысл человеческой жизни. Любовь на грани потери рассудка. Пьеро же не находил в себе способности терять голову от любви в кого бы то ни было. Даже от знаменитостей вроде Валкирии-14. Тем более от таких знаменитостей.
Возможно, потому что он уже давно и предано любил. Любовь стала его частью, дыханием, окраской мыслей. Он подолгу думал о связи, которая возникает между любящими. Уже лет десять между ними существовала связь, они не расставались, потому что с мечтой расстаться невозможно. Не значит, что он никогда, ни разу не сомневался. "А что если все это существует только в моем воображении? Но я сенсист, собственного воображения у меня не может быть. Хорошо, может, но не такой силы, чтобы создавать миры. Ее миры! Но что если это только эхо ее погибшей вселенной, сожранной Древними? Жива ли она? А была бы жива, смогла бы подавать мне сигналы? Образы? Этот старик в скрипящем кресле... Откуда он взялся? Это сигнал от нее? Или просто очередной безумный Иной в поисках жертвы?" Нет. Пьеро помнил старика в скрипучем кресле с детства. Это его образ. Но он рассказывал Виктории о скрипе - значит, это их общий образ. Все эти годы он жил между восторгом и отчаянием, когда ему казалось, что он вышел на ее след. Тот экстаз, который он испытывал, ощущая рядом, где-то в параллельном измерении ее вселенную, не мог сравниться ни с чем. Но сомнения изматывали. "А вдруг я ошибаюсь, и все это безумие не связано с ней?" Но он знал, что связано, и негромко смеялся наедине с собой, пугая мать. А Чтители, визжавшие от восторга, когда Валкирия-14 скармливала им очередную историю с влюбленными - законченными идиотами, умерли бы от зависти, увидев Пьеро в такие моменты.
***))!((***
На самом деле он боялся. Есть дикие Иные. То есть те Иные, которые не показывают свои картины Пиплу, потому что их изгнали из мира Отца. "Их пожирают Древние, - утверждал Василий. - Долго они не живут, потому что со всем своим мирком, набитым эльфами, лупоглазыми девицами и прочей чушью, они не могут справиться с сущностями, чье бытие превышает миллиарды лет. Во времена до катастрофы даже самого мечтательного поэта защищали законы всемирного тяготения". Мама сердилась и говорила: "Да с чего вы это в низком мире берете? У вас нет воображения, ни у одного из вас, а судите о вещах, которые и Иной не вообразит!" Но Василий насмешливо щурился и рассказывал о каких-то Физиках, которые во все времена, даже до катастрофы, и не такое еще вычисляли формулами и выявляли логически. Теперь некоторым Физикам, по словам Василия, очень много лет, побольше, чем некоторым Иным. Физики усовершенствовали себя и стали киборгами, меняют себе тело по частям. Пьеро в детстве холодел от ужаса, представляя Физиков этакими монстрами, похуже Древних.
Итак, Пьеро боялся, что Василий был не прав, что на самом деле Древние - плод больного воображения диких Иных, которые уцелели, но сошли с ума и теперь запускают в мир Отца всяких монстров. А еще больше он боялся, что ошибается и что вселенные Иных, в которых он застревает, не имеют к Виктории никакого отношения, а его теория о том, что Виктория не просто изобрела свою вселенную, а открыла некий объединяющий все вселенные закон, - заблуждение влюбленного идиота.
Убедившись, что мать спит, Пьеро уединился в комнате. Он окинул город, видневшийся из окна, которое шло по периметру круглого помещения. Пипл фантазировал на строй-заводах типовые жилища, обычно представляющие собой этакие летающие тарелки. Так как в современном мире координаты как таковые не имели большого значения, население свободно перемещалось по всей планете, как ему было удобно. Везде все было похожим, поэтому, обычно жилища теснились у конвейеров с картинами Иных или неподалеку от фабрик. На работу попадали по энергетическим каналам, но дальность связи сказывалась на энергозатратах, что приводило к понижению зарплаты у любителей далеко улетать от рабочего места.
Город светился в ночной темноте, как громадный бриллиант, колющий ночь иглами света, прицельно отлетавшими от граней к звездам. Пьеро знал, что звезды - из мира "на самом деле", но не смог бы объяснить, откуда знал. Понимание, что спецслужбы на очередном допросе могут неадекватно идентифицировать его догадки, способствовало тому, что он не развивал в себе навыков объяснения подобных идей, дабы они не "выплыли", когда он будет давать представление и, отдавшись вдохновению, может выдать себя.
Он прикрыл глаза, сосредоточившись на мыслях и образах последних дней, причудливо смешавшихся с живыми обрывками прошлого, заставил себя оставить страхи, представил старика в каталке и... услышал шорох.
***))!((***
Шуршал шарик связи. Похожее на энерговизор приспособление, называемое по-разному. Чаще всего, всем понятное - душик. От слова ли "душа" произошло название - никто не знал и не ломал себе над этим вопросом голову. Впрочем, у вещицы имелось много прозвищ, на любой вкус и самую взыскательную компанию. В душике Пьер увидел образ Эйнви, какой она хотела, чтобы он ее сейчас видел: распахнутый розовый халатик, прелестные упругие груди в капельках... гмм... слез? Да, бедняжка плакала в своем воображении. Пьеро замер, чтобы никак не выдать, что он что-то увидел, и усилием мысли осторожно отогнал шарик от себя. Тот погас, обиженно всхлипнув.
Ему не хотелось обидеть Эйнви, но взбудораженное воображение не давало ему покоя. Он неспешно впустил в себя это, как ветер, не позволяя осторожно отворенной двери сознания распахнуться, очередной раз огрев его хорошенько по лбу.
Повестка ночи- Пойдем же. Я познакомлю тебя с Гевурой. Все же ему следует знать, что ты с нами. Один из нас.
- Это тот, кто пожирает звезды? - вежливо уточнил Алтер.
Они парили вперед через звездное пространство. Хотя их осталось семеро, как сообщил Люцифер, это не означало, что похожие на них сущности не встречались повсюду. Но те как-то отличались от них. "Они не из нас", - туманно бросил Люцифер в качестве исчерпывающего пояснения.
- Полагаю, ты видел только его темную сторону, - заметил Люцифер по поводу предстоящей встречи, на которую он, не настаивая на согласии, увлекал за собой Алтера. - У каждого из нас есть своя темная сторона. Даже у тебя. Ее появление зависит от... гммм... от источника ветра - с темной он стороны или исходит от Великого Эона. Знаешь, что те чудища, что выпрыгивают из тьмы, также были звездами? Их изуродовали злые потоки.
- Потоки? – Алтер вспомнил, что временами что-то меняется в нем, но почему - так и не смог объяснить для себя. - Но как различать потоки?
- Вот в том–то и вопрос. Который стоит у нас на повестке ночи, - деловито сообщил Люцифер. - Мы решили объединиться. Шут предположил, что так как изначально мы были одним целым, то и теперь нам следует держаться вместе. Нам надо придумать, как уберечься от их участи.
С этими словами Люцифер, брезгливо поморщившись, пнул ногой одного из чудищ.
Чудище - рогатое одноглазое существо, порожденное больной фантазией древних обитателей хаоса – разозлился и бросился на обидчика. Существо оказалось намного больше, чем Алтер прикинул сначала. Громадный и черный, как сама ночь, он поблескивал в звездном свете мощными мускулами, пытаясь разорвать длинными когтями Люцифера, смотревшегося рядом с ним блесткой света. Алтер хотел помочь, но не представлял, что может противопоставить монстру. О чем только думал Люцифер, когда злил его? И что теперь делать? Но белокрылое создание только смеялось, ловко уворачиваясь от врага. Тот, все сильнее разъяряясь, метался, пропуская цель, а Люцифер откуда-то, будто бы из серебристого света, который струился в бесконечном пространстве вроде тонкого тумана, извлек длинный, тонкий, но весьма плотный предмет. Алтер решил, что предмет красив, как ослепительный луч и возможно, только что на его глазах был сотворен, а Люцифер пронзил этим лучом чудовище. Мрачное создание ночи взвыло и растаяло без следа.
- Мы у цели, - как ни в чем ни бывало, сообщил Люцифер.
Алтер, чувствовавший себя смущенным из-за того, что не смог помочь и только наблюдал за битвой, посмотрел перед собой.
Сначала он увидел фиолетовые пронзительно яркие точки, а потом они вытянули и превратились в оранжевые, желтые и красные огни. Пламя шло по кругу, напоминая громадную корону.
- Что ж, нам похоже везет, - сказал рядом кто-то.
Алтер обернулся. Существо перед ним отличалось удивительной худобой, было длинным и как-то нарочито некрасивым. Их тела еще не приняли законченной формы, но у существа оказались хорошо развитые ноги, руки, а на лице отчетливо проступали морщинки, будто бы застывшие от продолжительного смеха. Глаза существа отличались такой глубиной и ясностью, что даже Люцифер рядом с ним ненадолго терял свою ослепительность. Эти глаза были необыкновенно красивы и грустны, что плохо сочеталось с насмешливым выражением лица, вовсе не уродливого, как сначала показалось Алтеру, а такого прекрасного, как у всех звездных созданий.
- Приветствую тебя, Шут, - Люцифер отвесил поклон длинной сутулой фигуре. При этом алмазно-синие глаза белокрылого красавца сделались ледяными, а черные глаза Шута остро блеснули, но на поклон он ответил не менее элегантно.
Шут внимательно разглядывал Алтера, а потом протянул тому руку, узкую и жесткую, будто свет звезды, из которого все они состояли, сжался в нем до плотности луча Люцифера. Алтер обменялся с Шутом рукопожатием.
- Если мы придем все, нас пустят внутрь, - сказал Шут убежденно, но ухмылка совершенно покинула его лицо, а глаза сделались еще чернее и глубже.
- Очень было бы хорошо. Или это окажется твоей последней шуткой, - презрительно сказал еще один, перед которым все расступились.
Вообще их одновременно прибыло трое. Самый незаметный из них носил серебристый плащ с капюшоном, скрывавшим лицо, и пока Алтер мог сказать о нем только, что если бы не отсветы от его спутников, он бы вряд ли его заметил. Второго с головы до ног усыпали алмазы и еще какие-то камни невиданной красоты. Он будто добыл их, облетев Вселенную, с единственной целью – украсить богатую тунику, сплошь смастеренную из драгоценных всполохов погибших еще при рождении нового мира звезд. Он был недурен собой, но его пристальные серые глазки недобро воззрились на новенького, критически оценивая внешний вид. И был он блеклым, словно всю силу искусства растратил на сотворения одежд и посоха, сиявшего в его руке. Однако предводительствовал ими самый громадный из звездных существ, каких только доводилось видеть Алтеру, который знал о нем только то, что все звезды становились его пищей или клялись добровольно отдавать свою энергию понемногу. Одет он был в пурпурный плащ и поражал чрезмерной худобой, которая не могла объясняться недоеданием. При этом от него исходила незримая волна энергии, проникавшая даже сквозь покровы их тел. Во всяком случае Алтеру почудилось, что он тает, растворяется, а потом ощутил, что его высасывает, но это внезапно прекратилось. Пожиратель звезд сам остановился, а волна, которой он контролировал всех и вся в своем окружении, откатила назад.
- Вот и ты, - сказал он, и по его тонким губам пробежала жутковатая улыбочка, а черные глаза полыхнули красным.
С легким головокружением Алтер рассматривал его, тщетно пытаясь ответить улыбкой на приветствие. Его только что хотели убить? Почему отказались от затеи? Или он так же невкусен для пурпурного существа как для чудовищ, выскакивающих из темноты?
- Меня зовут Гевура. Его, - он ткнул пальцем в сторону серебристого спутника, - Малькут. А это Плутон.
Усыпанное драгоценными каменьями существо вежливо поклонилось.
- Я слышал о тебе, - продолжал Гевура. – Ты брезгуешь убивать, но при этом ты жив.
Это он сказал с нескрываемым удивлением и Алтеру даже показалось, что со скрытой яростью.
- Все наши прозвища лишь попытка как-то обозначить нашу суть, которая непостижима, как Великий Эон, который нас создал. Все, кто оказался недостоин чести Быть, уничтожены или стали нашими слугами.
- Есть еще целые сонмы созданий, которых мы не понимаем, которые никак не поддаются нам и еще миллиарды миллиардов непокоренных звезд, но они заведомо слабее и выживают тем, что прячутся, - мягко пояснил Люцифер.
Гевура гневно дернулся, и Алтер ощутил, как волна ярости понеслась к Люциферу, но тот поднял ладонь, остановив волну, и с легкой улыбкой продолжал:
- …соответственно, из-за своей же трусости и немощи они потеряли право голоса.
Гевура с ненавистью буравил белокрылое создание ставшими огненно-красными глазами, но овладел собой.
- Здесь, - заговорил он снова с сожалением, - как ты видишь, все имеют равное право голоса. Даже ты. Хотя я пока не могу понять, зачем Эон позволил выжить столь… малоприспособленному к жестокому существованию созданию, как ты. Однако… Мудрость Его велика, и я покорно принимаю Его волю.
Тут все, даже Шут, наблюдавший за сценой знакомства с насмешливой улыбочкой, воздели куда-то в пространство над их головами руки и издали звук, напоминавший пение. Это показалось красивым Алтеру и, сам не зная как, он присоединился, отчего звук стал еще прекраснее.
- Звучит хорошо, - восхитился Плутон, когда они закончили. - Вот если бы еще Лилит присоединилась к нам…
- Уверен, мы справимся без нее! – вновь разъяряясь, заметил Гевура. – Она не одна из нас! Каким же слепцом надо быть, чтобы не замечать очевидного?! Она из тех самых непокорных звезд, что прячутся в темноте! О! Они повсюду!
При этих словах со все сторон стали раздаваться хлопки и шипение. Гевура стал оглядываться с видом охотника, выискивающего неуловимую добычу или наоборот – дичи, энергии которой жаждут рыскающие повсюду хищники.
Шут рассмеялся, заскакал вокруг, улюлюкая. Алтер сообразил, кто издавал звуки, а Люцифер и Плутон, обнявшись, всхлипывали от хохота. Серебристый Малькут во всем этом безумии один оставался невозмутимым, но вдруг он медленным движением стянул капюшон, явив прекрасное, спокойное, как свет благополучно парящей в ночи звезды, лицо. На этом светлооком лице промелькнула ласковая улыбка.
- Лилит, - сказал Малькут певуче, - Мы ждали только тебя.
Лилит или СедьмаяЗаписки на полях учебника энергоматики
Глава 7
Лилит или Седьмая из девяти
***)!(***
Она, в самом деле, была особенной. Пьеро зачаровывала ее красота, которую он видел не через флер воображения и преувеличенной прелести, которые девушки умели напускать на себя. Нравилось ему также, что она была ему другом и иногда он забывал, что они не одного пола. В ней совершенно отсутствовало женское кокетство, словно она считала недостойным для себя приукрашать данное от природы обаяние. Ей еще не выдали диплома Иной, но уже все знали, что она – принцесса, королева, госпожа их посткатострафического мира. И если королевы прошлого могли не соответствовать поведением своему положению, потому что по рождению становились избранными, не всегда достойные на равных общаться с некоторыми благородными от природы дочерьми из простонародья, то в их мире подобное недоразумение исключалось. Положение в обществе больше не определялось правом рождения, титулом и никак не зависело от веса кошелька. Можно было родиться в семье Иной и отправиться жить к зомби. Только личная творческая способность определяла все, а так как эта способность не могла быть подделана – человек или умел создавать жизнеспособные миры, или нет – никакие родители не могли отныне обеспечить сыну или дочери место на Олимпе. Вместо денежных знаков в ход вошли кванты энергии, которые когда-то и были прародителями денег. А энергия напрямую зависела от творческих сил. Впрочем, некоторая несправедливость изначально присутствовала и теперь: как правило, сила творчества генетически предопределена, хотя и не абсолютна. Так у отважного рыцаря древности, свершившего великие подвиги, мог родиться убогий трусливый сын. Так часто и случалось, и потому когда-то уничтожили класс, который упорно фигурировал в сценках Иных до сих пор, как воплощение благородства, потому что чаще все же у рыцаря рождался рыцарь, а у торговца – торговец. Но завуалировать недоразумение, когда виллан, крестьянский сын, должен был до смертного часа доказывать, что именно он – прирожденный лидер и защитник, несмотря на рождение, а графский сынок – ничтожество, пользующееся тем, чего добились его предки, стало невозможным. Иных женщин было на порядок больше, чем Иных мужчин, хотя последние часто превосходили талантом многочисленных коллег другого пола, но всегда имели нечто женственное в своей натуре и так повелось, что Иные мужчины брали себе женские имена, выходя в свет. Зато поговаривали, что в низком мире образовалась каста «Физиков», среди которых дамы встречались редко. Физики, вроде как, жили не меньше, а то и дольше Иных и умели противостоять Древним, попросту не поддаваясь им, как собранный человек не поддается сиюминутным порывам. Про Физиков ходили легенды, что они меняют себе органы на механические, практически полностью освобождены от эмоций и необычайно жестоки к тем, кто творит и имеет чувства.
Еще сцену современной действительности населяли сенсисты, как Пьеро. Такие встречались поровну среди обоих полов и постоянно состояли на учете спецслужб. Причина этого официально провозглашалась, как «противодействие с девиантными отклонениями». Поначалу их уничтожали, и только по просьбе Иных оставили в покое и дали некоторый статус, даже выше, чем у заурядного пипла. Сенсисты, по сути, являлись актерами и менестрелями нового мира, гибко подстраиваясь под фантазии Иных, а иногда – что как раз и вызывало интерес спецслужб – ведущие Иных в их же фантазиях.
- Среди сенсистов могут оказаться Сущности, - поделилась своим предположением Виктория в тот день, когда они пошли отмечать вручение ей диплома в модную картину, которую девушка любила, хотя обычно не переносила новомодного.
Они стояли перед входом. Точнее, он стоял, а она сидела рассеянная, как всегда, на нафантазированном Хозяйкой хрустальном бортике фонтана, извергавшего холодное зелено-оранжевое пламя. Билеты им выдали, просканировав чипы в их ладонях. У обоих хватало баллов на представление.
- То есть я могу оказаться Сущностью? – рассмеялся Пьеро.
Он неловко поморщился. Сущности и Древние в ее системе бытия являлись одним и тем же, хотя СМИ старались не упоминать Сущности. А с Древними все было разъяснено пипл. Это чудовища, монстры, порожденные фантазиями докатастрофических психопатов.
- Да. Я думаю, так и есть, - согласилась она, рассеянно кивая.
Ее взор скользил по сияющему всполохами разноцветных огней потолку, а простое платье, выдуманное ею на скорую руку, бесподобно ей шло. Немного постаравшись, она могла переплюнуть любую красотку, утонувшую с головой в броских картинах, посвященных моде. Просто Виктория была самоуверенной лентяйкой, но Пьеро иногда ждал от нее удивительных преображений.
Он нервно огляделся. Иногда откровения Виктории заставали его врасплох. Но прошло время, когда людей всерьез вгоняли в дрожь юродивые. Теперь некоторая неподдельная сумасшедшинка стала почетной меткой.
- Не дергайся, они сейчас не слышат, - негромко сказала она, положив ему на плечо теплую нежную руку. От ее прикосновения он почувствовал, что будто бы безболезненно растворяется, но не стал противиться. - Вы – проводники, - проникновенно прошептала она, глядя на него красивыми полубезумными глазами недавно дипломированной Иной. - Их частички. Знаешь, я прихожу сюда, чтобы встретиться с одной из них. Иногда это удается.
Она вдруг смутилась и отвернулась. Ее темные длинные кудряшки лизнули лебединую шею, совершенной от природы формы, а кожа светилась, загадочным образом затмевая все вспышки вокруг. Он слушал ее тихую музыку и осторожно приобнял ее за плечи, но она вздрогнула и холодно глянула на него, однако спустя секунду уже снова ласково улыбалась, и он, расширив от головокружения глаза, тщетно гадал: она сейчас с ним или уже нет? Он прижался лбом к ее голове. Как-то его ухаживания привели к необычным последствиям. Он и теперь смущенно и нежно улыбался, не смея позволить себе больше, чем просто ощущать ее тепло и смутно - ее видения.
***)!(***
- Так вы, в самом деле, ждали именно меня?
Существо, произнесшее это голосом, от которого мурашки пронеслись по звездному телу Алтера, рассмеялось.
Ее смех напоминал звук, распадавшейся на части звезды - в агонии, когда смерть становится желанной. Внешне же она не походила ни на одного из них. Она также была звездой, как все они по сути, но звездой, живущей по иным законам. Слепящий свет Люцифера резал глаза, блеск одежд Плутона утомлял, свечение Малькута погружало в сон, пурпурные одежды Гевуры заставляли внутренне сжаться, а Шут так иррационально искрился и менялся, что голова шла кругом. Она же сияла ослепительно, но не навязчиво и, словно созданная из другой материи, и тогда, и всегда казалась Алтеру непредсказуемой но в то же время успокаивающей. И сильной. Очень сильной. Надо сказать, что ее особенность еще и в том заключалась, что ее свет был темным, словно ночь, которая окружала их повсюду, из самых своих глубин исторгла альтернативу свету. Алтер понял, что она пришла из Тьмы, что она дочь Тьмы, которую все так боялись, не исключая него, но какая же ослепительная была эта Тьма! Строение ее тела, гибкого, самого сформировавшегося среди них, утонченного и совершенного, также отличалось. Только плавные линии, каждая из которых манила и звала. Но куда? Во Тьму? К погибели? Или первоистоку? Но как бы настороженно ни отнесся к ней Алтер, он почувствовал магнетическое притяжение к ней, желание остаться с ней наедине и слиться в вечном покое или бесконечном веселье. И то, и то не представлялось возможным предсказать, однако его новые знакомые показались вдруг Алтеру лишними.
Люцифер первым подошел к ней и отвесил галантный поклон. Разумеется, тогда никто не понимал, что этот поклон впоследствии назовут галантным, но белокурый демон вдруг засветился так, что Алтер едва его не проклял – так жгло глаза. Плутон неторопливо приблизился и извлек из глубин роскошного одеяния роскошный камень, преподнеся его в дар. Малькут, тихо сияя, приобнял ее за плечи и подвел ее поближе к их компании, а Гевура, сжав губы, также ей поклонился в итоге, при этом его глаза пожирали ее, словно хотели уничтожить или вобрать в себя. Шут скромно кивнул и улыбнулся, получив от нее в ответ такую же загадочную улыбку. На Алтера она посмотрела сама и сама подошла, выслушав от Люцифера торопливо изложенную историю его появления среди них.
- А ты из них лучший, - мягко заметила Лилит и мимолетно, как звездный ветер, провела по его волосам.
Он ей почему-то поверил, и уже возникшее ощущение, что все тут лишние, кроме них двоих, переполнило его настолько, что впервые он ощутил в себе агрессию. Сейчас он без зазрения совести проткнул бы сияющим мечом, сотворенным Люцифером, миллиарды злобных морд из Тьмы, а своих новых приятелей щадил только потому, что нечто в нем противилось отвечать на вежливый прием вероломством. Отстраненно Алтер заметил, с какой испепеляющей ненавистью его созерцает Гевура, а Люцифер вдруг поблек и отступил в сторону. Алтер испытал угрызения совести или нечто подобное, но мимолетная улыбка единственного, кого он на данный момент мог воспринимать, как друга, успокоила его.
- Так что вы затеяли? Создать ловушку для потоков? – спросила Лилит деловито и насмешливо оглядела их, беззаботно воспринимая недобрый взгляд Гевуры.
- Да. Это будет существо или существа, которые станут аккумулировать в себе потоки и отделять темные энергии от светоносных, - мягко пояснил Малькут.
- А с чего вы решили, что нам это по силам? – спросила она, поморщив безупречный лоб. – Разве не Велиий Эон – единственный, кто может творить без ошибок?
- С того, что я вообще тебя не приглашал, что бы сейчас в столь важный момент выслушивать твои темные речи! – сердито выкрикнул Гевура.
- Да, он единственный, но он сотворил нас. Значит, и мы сотворим без ошибок, иначе зачем он нас сотворил? Это его воля. Любое наше деяние – его воля, - сказал Плутон.
- Любое? – она вновь рассмеялась, заставив Плутона насупиться и пощупать свои тяжелые карманы. – Хорошо же. Допустим. Так в чем же суть сего сотворения?
- Мы были одним целым. Если мы снова сможем слиться в одно, то сможем породить существо, которое будет для нас разделять потоки, потому что существо станет подобно Эону, а тому ясно, что за потоки тут протекают, - уточнил Шут, преувеличенно пристально вглядываясь в бесконечное мерцавшее вокруг них пространство.
Шутил он или нет, но Лилит выслушала его серьезно.
- Это нелепо! Мы разбились на миллиарды осколков! – воскликнула она наконец. - Многих пожрала тьма. Процесс распада невозможно остановить. Если только…
- Что? – спросил Плутон.
- Нас не объединит…
Все замерли, ожидая с полной серьезностью ее слов.
- …не объединит общий порыв, нечто... - продолжала Лилит, сияющая, как сама Тьма и глядящая в ее глубины. Она в этот миг всем разом показалась ослепительной, но только на миг. - Нечто, что устранит дефекты, которые, конечно же, неизбежны при таком грубом сценарии.
- О, великий Эол! – простонал Гевура, а Шут захохотал.
- Впрочем, мальчики, - после нескольких мгновений тишины равнодушно продолжила Лилит, - я не навязываюсь. Вы можете попытаться все дружненько что-то там сотворить. Я скромно постою в сторонке.
Ответом ей было возмущенное многоголосье.
Картины открываютсяКогда древние докатастрофические мужчины отправлялись на охоту, от них требовалось очень быстро соображать, а не болтать не по делу. Фантазировать от них тоже не требовалось, потому что в условиях смертельно опасной реальности следовало максимально оперативно реагировать. Древние докатастрофические женщины тем временем оставались в относительной безопасности в пещерах и скучали. Их воображение развивалось, раскрашивая вымышленными картинами стены, языковые навыки развивались, чтобы общаться друг с другом и с детьми, уговаривать разбуянившихся охотников и нашептывать им приятные сказки на ночь. Неспособные защититься физически они защищались речью, подстраивались и придумывали себе миры, чтобы выживать в агрессивной среде. Одна докатастрофическая женщина, Шахерезада, выболтала себе жизнь. Возможно, поэтому в высоком мире женщины и андрогинные мужчины чувствовали себя увереннее прочих.
Виктория, которая недавно получила диплом Иной, могла создать свой собственный мир и зарегистрировать среди картин, движущихся перед ней по конвейеру. Пьеро не вышел к фонтану, как они договаривались, и теперь она испытывала угрызения совести. Вместо того, чтобы создавать свой мир или оберегать Пьеро, она гонялась за мечтой, исследуя одну картину за другой.
В этот раз она не нашла того, за кем охотилась, зато какая-то Иная нашла ее Пьеро. Сенсисты его уровня пользовались необычайной популярностью.
Виктория не создавала свою картину, потому что считала, что она стала Иной по ошибке. Но даже Пьеро воспринимал ее откровения, как сумасшествие. «Я не вижу, как было на самом деле. Я знаю, как оно на самом деле было», - сказала она ему как-то. Они поссорились, а потом помирились. А Пьеро поставил ей диагноз – «дикая Иная». Такие были, их изгоняли из общества и отправляли в тьму космоса, где они погибали без защиты от Древних. Официально это объяснялось «разрушительными фантазиями». То есть фантазиями, которые противоречили официальной картине мира. Ей нужно было создать свой мирок как можно быстрее, сроку ей дали немного – месяц. А если она не успеет, то будет изгнана, но если она покажет картину с Лилит и другими Сущностями, ее тем более не ждет ничего хорошего.
Виктория ухватилась за поручни, вглядываясь в открытые картины. Она приближала их на поисковой панели, увеличивая, но не заходя внутрь. Большинство картин предназначались для уставших в конце дня работяг. Любой кривой от злоупотребления энергетическим коктейлем и недостатка нормальных питательных веществ мужчина, вступая в картину, становился бойцом, стрелком из энергетического пистолета, хозяином гарема или кем-то попроще, вроде терминатора, лихого автогонщика, боксера. Все определяли набранные баллы. Картины для мужчин писали Иные, причем дамы. Иные мужского пола создавали добротные сериалы, на которые ходили пипл не только способные платить, но и имеющие вкус. Иные женского пола создавали шедевры, в которых любая работница фабрики по воображению стульчаков могла насладиться жизнью супермодели, феи, принцессы, роковой красавицы. Некоторые девушки обожали играть в мишек, зайчиков и что-то в этом роде, если разрешалось брать с собой детей. Такие картины с рейтингом 2+ посещали и молодые папаши. Среди этой продукции Виктория никогда не искала того, за кем давно охотилась. Сущность, которая ее интересовала, могла появиться только в картинах с возрастными ограничениями, полулегальных. Их не запрещали, но не каждый пипл мог их увидеть в поисковой панели. Нужно было иметь что-то, кроме баллов. Эти картины посещали Чтители обоего пола, которым следовало вести себя безупречно в частной жизни. Только одно замечание от спецслужб навсегда лишало Чтителя права посещать эти картины. Поэтому Чтители слыли самой законопослушной прослойкой общества.
- Вам что-нибудь посоветовать? – спросила девушка на ресепшн с кожей покрытой коркой кровоточащих прыщиков. Она представляла себя лесной эльфой и умело наводила на себя соответствующий образ.
Виктория показала диплом.
- Я хотела ознакомиться с самыми популярными картинами, но что-то посложнее стрелялок.
- Я вас понимаю, - улыбнулась девушка с ресепшн и провела Викторию в маленький уединенный зальчик. Теперь Виктория могла просматривать картины в покое и почти уединении. Мимо арочного проема проходили пипл, источая смрад гниющих больных тел.
Виктория надела приспособление с присосками, которое на сленге звалось «корона». Как Иная, она могла одновременно перемещаться по картинам, пока, конечно, ее не признают «дикой». Для этого нужно было что-нибудь нарушить, а Виктория пока не планировала ничего нарушать.
- Вот здесь, - девушка с ресепшен протянула карту, - можно ознакомиться с докатастрофическими шедеврами, в том числе снятыми с копий оригинальных докатастрофических фильмов.
- Спасибо, - поблагодарила Виктория и взяла коктейль.
Оставшись одна, она представила, как пахла земляника и попыталась восстановить ее вкус. Теперь коктейль сделался сносным. Но перед ней стояла задача посерьезнее. Найти Пьеро, помочь ему выпутаться, если он попал в плен. Почему она считала, что он попался? Потому что с тех пор, как вышла картина «Ошибка белого мага» Иные помешались на Пьеро, сыгравшем там главную роль. Она это знала, потому что сама охотилась – не на него, а на другого персонажа. Интересно, что Иные инстинктивно держались от преследуемого Викторией сенсиста подальше. Или их обрабатывали спецслужбы? Насколько опасен для нее интерес к тому, кого она подозревала в том, что сенсистом он не являлся? Если она права, то может и не найти его больше. Он и раньше появлялся только в разовых картинах, которые тут же закрывались и оказывались доступны исключительно в режиме просмотра, как фильмы.
Она разглядывала картины, стараясь оставаться незамеченной, когда попадала внутрь. Она решила, что позаботится о друге, а не об удовольствии. Она не станет искать лукавого демона. Но в глубине души, она не сомневалась, что лукавый демон отыщется сам.
///\\\///\\\///\\\///\\\///\\\///\\\///\\\///\\\///\\\///\\\///\\\///\\\///\\\///\\\///\\\///\\\///\\\///\\\
Пьеро вошел в ту картину под руку с Викторией. Он не планировал расставаться с ней. Она будто кого-то искала, и это действовало на нервы. Психаделическая реальность, окружившая их, показалась Пьеро вполне интересной, во всяком случае, здесь можно было прослоняться вечер, безопасно лавируя среди проделывавших головокружительное сальто спасателей мира, девиц с сиреневыми волосами, исполнявшими низшую расу, которой все сочувствовали, и хозяев жизни, ублюдков, обижавших и грубо трахавших сиреневых девушек. Интересно, что на роль рабынь пипл женского рода шло косяками, а ублюдком желал стать каждый второй мачо с завода по воображению кузовов для летомобилей. Картина сопровождалась хорошей озвучкой, местами содержала сцены, наводившие на размышления о смысле человеческого существования.
- Почему девушкам нравится играть рабынь? – осторожно спросил Пьеро Викторию.
- Почему парням нравится роль ублюдков? – спросила его Виктория.
- Не всем, - возразил Пьеро. - Некоторым нравится спасать девушек.
- Да. И девушки выигрывают. Они получают брутальный секс с одной стороны и нежную любовь с другой.
Они посмеялись, довольные друг другом. Виктория не изображала персонажа, а создавала атмосферу тревоги, должную по ее ощущениям заполнять темный квартал, по которому они слонялись. Пьеро исполнял роль тощего грязного пса в надежде, что Иная – автор этого шедевра – им не заинтересуется. Атмосфера тревоги помогала незаметно участвовать в представлении, и он был благодарен Виктории за прикрытие, но тут на сцену вышел необычный персонаж.
На первый взгляд был он типичным спасателем. Стройный красавец, незаурядный – с тем типом внешности, который подразумевает наличие интеллекта и тонкой душевной организации. Умные глаза, интересная складка у губ, говорившая или о тайной печали (неразделенной любви, например), или о том, что новый персонаж любит иронизировать. К нему бежала девушка с сиреневыми волосами за помощью. За ней гнались ублюдки в количестве человек четырех. Наверное, девушка заплатила баллы за менее брутальный секс и даже будучи псом Пьеро рванул было на помощь, но Виктория нафантазировала поводок и накинула другу детства на шею. Ему осталось лишь лаять в темном закоулке. Спасатель вышел ублюдкам навстречу, принял красивую боевую стойку, сразился с негодяями, эффектно уложив одного за другим на асфальт, но когда девушка из благодарности кинулась ему на шею, со скучающим видом отстранился, ухватив ее за запястья. «Не стоит благодарности, мэм», - сказал он, удаляясь со сцены.
Оскорбленная девушка зло смотрела вслед красавчику, который по сценарию должен был пылать от любви к ней, а лже-спасатель на миг посмотрел туда, где создавала тревожную атмосферу Виктория и заглянул прямо в песьи глаза. Вот тут-то и началась чертовщина.
Ремешок, удерживавший Пьеро, растворился, откуда-то выскочила кошка и с хищным «мяу» побежала к нему. Пес хотел цапнуть нахалку, но клацнул зубами по пустоте. Кошки не было, зато в луже крови сидела хрупкая девушка с сиреневыми волосами и жалобно постанывала. Растерявшийся Пьеро перестал прикидываться псом, потеряв осторожность, да и атмосфера тревожности куда-то испарилась. Пьеро приблизился к девушке, но едва он склонился над ней, чтобы помочь подняться, все завертелось у него перед глазами.
Ошибка Белого магаПоследнее, что нужно выдержать, это ощущение силы. Петруха помнил, как это мучительно, когда ты знаешь, что свободен, что наконец принадлежишь себе. Вот тут-то можно сорваться и попасть на крючок одному из демонов, чья сила бесконечна. Он слабо улыбнулся, вспоминая восторг Виты, когда она смогла впервые пройтись по городским улицам незримым духом. Пусть это недолго длилось, она стала гордиться собой, презрительно созерцать «пипл», осуждать их, испытывая попеременно то невыносимый восторг от собственной избранности, то пронзительную боль от их страданий. Она потянулась за модным в их время «дымком», чтобы ослабить ощущения, и потому вылетела из волшебной реальности, а он целовал ее плачущие глаза. «Помни, если получилось раз, то получится еще и еще. Не сдавайся. Но только чистота и целомудрие способны удерживать нас там». «Так больно… Как же это больно…» - шептала она. «Белый маг всегда испытывает боль. Он живет с этим. Потому что если боль пройдет, он перестанет быть белым и испытывать вместе с болью счастье, недоступное мертвым». Вита кивнула, прижалась к нему и задремала, как уставший ребенок.
Таких, как они, становилось все больше, но ненадолго. Выживали единицы. Реальность менялась. Всему виной оказались компьютерные технологии прошлого века, увлечение виртуальной реальностью. И еще то, что на смену поколениям "пепси" вопреки расчетам хитро-мудрых миллиардеров пришло поколение "деньги и все, что на них можно купить - дерьмо для дерьма". Все больше молодых людей уходило в выдуманные миры и оттуда не возвращалось. Их ждало безумие, падение на социальное дно. Те, кто вернулся, обнаружили, что доступы к сети закрыты, якобы из заботы, хотя, естественно, обществу потребления молодежь требовалась исключительно для дальнейшего обогащения верхушки. Но тут выяснилась удивительная вещь – некоторые «мечтатели», из тех, кто выжил, могут общаться без сети. Позже обнаружилось почему – некий Стивен, которого Петруха знал с детских лет, открыл теорию совместного сновидения. Путешественники по виртуальным мирам пользовались особыми медитативными практиками, которые помогали им видеть одно и то же и существовать в вымышленной реальности, собираясь на квартирах или даже в темных заброшенных подвалах. Никаких наркотиков, никакого алкоголя. Полиция бессильна. А потом началась охота на ведьм, ушедшая в будущие эпохи. Но тогда Стивен после многих лет практики сновидений открыл некое вещество, неизвестное ранее, ибо чрезмерно зацикленная на материальном наука оказалась не в состоянии его вычислить. Это вещество, фактор «Х», напрямую взаимодействовало с энергетическими импульсами, выделяемыми мозгом творческих людей и помогавшее материализовывать образы. Юноши и девушки продолжали гибнуть, а потому только тем, кто прошел экзамен целомудрия, позволяли в их тайном сообществе применить фактор «Х». Но раз употребив, человек не становился прежним.
Экзамен целомудрия состоял из пунктов, распространенных во многих практиках самосовершенствования. Среди прочих: не употреблять наркотики, даже кофе, тем более «дымок». Не лгать, больше молчать, чем говорить. Нещадно изживать чувство собственной важности в любых проявлениях, смиренно принимать испытания, предопределенные в этом земном воплощении и так далее и тому подобное. Готовым считался ученик, чья душа становилась легкой и будто звенящей. Даже не Видящие замечали, что глаза этого человека начинают излучать свет, как правило, тело худеет и делается будто бесплотным, а походка - летящей. Вот таких-то и отлавливали спецслужбы. С допросов ни один не вернулся, а физически они исчезали, и родственники безнадежно заламывали руки. Ледяным тоном им цедили о том, что следовало следить за детьми, не позволять увлекаться виртуальными игрушками. «Их отравленные вирусом СДП тела развоплощаются», - сообщали СМИ со стен городов и небесных экранов.
Сегодня он шел на встречу с адептом. Сколько бы он ни встречался с Хэллом, он всегда нервничал. Этот тощий альбинос пугал его своими красными глазами, за которыми не угадывалось чувств. Но Хэлл был его Мастером, а, значит, тем, чьи указания не обсуждаются. Это он позволил отведать фактор «Х».
«Пьеро, я обожаю эту картину! Останемся?» «Это опять «Ошибка Белого мага», - прошептал Пьеро в отчаянии. – «Я был уверен, что картина запрещена!» Они смотрели друг на друга, стараясь не двигаться. Нельзя показывать хозяевам картины, что ты осознал пленение. Вокруг дымкой клубилась захватившая их реальность. Но Виктория могла уйти в любой момент и вытащить его, если бы он попросил. «Как же, - рассмеялась Виктория, паря под сумрачным потолком, подобно духу. – Картина приносит терабайты энергии. Пока это не закончится, ее не снимут». «А еще это хорошая ловушка», - пробормотал Пьеро. Он все ждал, что после одного из представлений его заберут в участок. Она рассеянно взглянула на него. «Возможно».
- Ты всегда общаешься с призраками, когда с тобой заводят разговор о деле? – недовольно спросил Хэлл.
- Нет. Извини. Я немного отвлекся.
- Не увлекайся беседами с неизвестными, все они посланники дьявола. Не то чтобы я заботился о тебе, но ты нам еще нужен, - насмешливо заметил альбинос и подошел то есть, скорее, перетек из одной половины комнаты в другу поближе к Петрухе. В мастере было что-то отталкивающее и притягивающее одновременно. Он был настолько худ, что кости едва не надрывали неестественно белую кожу. Несмотря на высокий рост, он сохранял грацию в движениях. Белые волосы казались сделанными из пересушенной на солнце соломы и никогда не отличались чистотой. Тонкие губы часто кривила брезгливая усмешка, а к тишайшему вкрадчивому голосу приходилось прислушиваться. Хэлл появился не с первых серий «Ошибки», но стал приходить в сериал регулярно.
- Тебе следует помочь одному человеку. Он на пороге открытия.
- В чем суть задания?
- Уничтожить одного из вредоносных пипл.
- Так мы нашли способ отделять просто примитивов от вредоносных?
- Они все вредоносны. Представителей нашей расы они под тем или иным соусом преследуют уже сотни тысяч лет. У них инстинкт, пойми это. То они сжигают на костре ведьм, желая избавить общество от мыслящих женщин. То в газовых камерах истребляют нацию, повинную лишь в том, что среди ее представителей практически отсутствуют алкоголики и дегенераты. То отправляют поэтов в лагеря. Все времена они хором проклинали тех, кто выделялся из толпы. Они с удовольствием подбрасывали хворост в костер, а в недавнем прошлом каждый второй из них становился предпринимательшкой с единственной мечтой жизни – вытирать ноги о тех, кто не умеет или не хочет изворачиваться. Теперь они придумали Синдром девиантного поведения, СДП. Ты знаешь, как мало нас осталось? И тебя тревожит судьба одного из них. Благородство… То что свойственно Белым и свело вашу популяцию на нет.
- Так почему бы тебе не поручить это дело Темному?
- Потому что это твоя миссия. Так предопределено. И когда я обращал тебя, твоей клятвой была - беспрекословно исполнять мои приказы. Будь у меня выбор, я не стал бы обращать Белого. Ваша потребность искать справедливость во всем, включая приказы, всегда действовала мне на нервы. Однако нас остались единицы из тех, кто еще принадлежит миру людей. Даже твоей подружке не достанется лекарства, и ты знаешь, что ее ждет.
Петруха затрепетал. Абсолютно все, кто только практиковали сновидения, сошли с ума или вовсе исчезли. Да, они физически исчезали из этого мира, он видел сам! Стивен чудом успел раздобыть фактор «Х», если он вообще самостоятельно его открыл. Субстанцией мог поделиться кто-то из демонов или древних, населявших миры, в которые попадали сновидцы.
- Но кто тот, кого я должен уничтожить?
- Это женщина. Она желает ввергнуть в пучину семейной жизни нашего магистра. Ты знаешь, только он может создать новую порцию фактора «Х».
- Он может заниматься сновидениями и семейной жизнью, - упрямо сказал Петруха.
Но Хэлл только рассмеялся ему лицо.
Ошибка Белого магаКак отличить бездушного биоробота, рожденного, чтобы сношаться, воспроизводить потомство, охотиться за ведьмами и вкалывать, чтобы вернуть кредит за летомобиль от того, у кого... есть душа? По мнению Хэлла, у пипл нет души по определению, но Стивен говорил, что по древним учениям душа есть даже у закостенелых конформистов. С другой стороны, как вообще возможно покуситься на чужую жизнь? Петруха следил за будущей жертвой уже второй месяц и не мог заставить себя приблизить конец ее бессмысленного существования. Она покупала флакончики с цветочными запахами, яркие шарфики, выкладывала на светящихся по городу стенах свои банальные мыслишки обо всем на свете…
- Ты знаешь, у меня тут проблема возникла, - промямлил Петруха, краснея.
Они сидели со Стивеном в игровом кинотеатре. Классное место – можно представлять себя кем угодно. Плати бабки и ты уже крутой накаченный парень в солнечной стране. Девицы на тебе гроздьями виснут, а программа так достоверно сделана, что прямо всем нутром их поцелуи чувствуешь! Хорошая развлекуха для пипла. Они пока не выбрали себе картину по вкусу, просматривали меню. Петруха сам удивлялся, как ему удалось заманить Стивена на встречу. Теперь он чувствовал неловкость от собственной наглости и угрызения совести. Знал бы Стив, что у него на уме…
Говоря откровенно, Петруха рассчитывал, что Стив придет со своей кралей. Понять, что могло привлечь магистра в обыкновенной смертной. Уничтожать ему, Белому магу, было на самом деле не впервой. Это не сопровождалось фонтанами крови, криками и слезами жертв. Да и жертвами пипл не были. От рождения проживая пустую жизнь, они получали свою пустую предопределенную смерть. Чуть раньше, чем планировалось. Кем? Даже маги не решались ответить на этот вопрос, но каждый пипл и даже человек постоянно проходит тропами, подразумевающими перепутья. Работа мага - подтолкнуть на нужную тропинку.
- Да, что за проблема? – спросил Стив, отпивая энергетического коктейля и нежно сжимая розовую ладошку Мэрри.
Так Мэрри здесь? Да, он же так и планировал, что посмотрит на девицу поближе. И на Стивена. Ну что тот в ней нашел?
- Я рассказывал тебе. Вита. Ей очень тяжело. Ей нужно… - Петруха запнулся, вспоминая искаженное страданиями лицо возлюбленной.
«Не подходи ко мне! – кричала Вита и пятилась к краю крыши. Он знал, что она уже не разобьется, но может испугаться и тогда пропадет. В мире сновидений много злобных паразитов, которые быстро высасывают магов. Фактор «Х» делает мирок мага твердым и помогает какое-то время продержаться - пока не придет мудрость и сила. Последнее не быстро и не со всеми случается.
Интересно, эта кукла донесет спецслужбам? А если и донесет, так и пусть. Вот и будет повод для ненависти. Мэрри удивленно приподнимает бровки. Ее идеально гладкое с медовым отливом личико становится не таким уж сладким. Она касается кончиками тонких пальцев модных ядовито-сиреневых волос. Пипл всегда следуют моде, даже если им не идет то, что она им диктует. Мэрри, на вкус, Петрухи, пошли бы светлые или каштановые локоны и уж никак с ее округлой женственной фигуркой не сочетается резкий мальчишеский стиль.
- О чем ты? – с фальшивым удивлением спрашивает Стив.
Худощавый и бледный, с неровной стрижкой, он почему-то естественно смотрится рядом с Мэрри. И та в ответ также сжимает его пальцы. Обалдеть! Магистр и тупая пипла! Вместе и довольны друг другом.
«Мне не нравится сценарий, давай уйдем».
Вита смотрит на него с непониманием и делает еще шаг назад. «Я прошу тебя, давай уйдем отсюда», - шепчет он умоляюще. Он не смеет дышать и вдруг догадывается по ее глазам, что она забыла о том, что они играют.
- Ты не понимаешь? Я говорю о дозе для Виты, - раздраженно брякает Петруха.
У него рябит перед глазами. Как она могла забыть, что они здесь случайно? Как заставить себя отыграть до конца?
Стивен сузил глаза.
- Ты спятил?
«Я больше не могу… Вчера я так разозлилась, что взрывала лампы над их головами. Они такие все тупые! И все время шарят глазками. Девиантов ищут. Знаешь, теперь же каждый может стать агентом. Ловишь ведьму и получаешь бабки. Чем не подработка?"
Она истерично хохочет, обнимая древнюю кирпичную трубу. К счастью, она отошла от края. А спустя немного времени она спорит с кем-то невидимым. Он, частично воспринимая ее видения, понимает, что это какие-то две зверушки, порождения чьей-то нетрезвой фантазии или мелкие элементали. Он помнит эти состояния и понимает, как же ей тяжело. Материальный мир выпускает тебя, как ветер из ладоней. И тебе вдруг становится страшно. А уже накануне изобретения Стивеном фактора "Х" психологи сумели разделить, даже безвозвратно отделить людей друг от друга на два категорически разных вида. «Девианты» и «конформисты» были взяты политиками на вооружение вроде поверхностных, предварительных ярлыков, но после закрепились, частично потеряв первоначальный смысл. И стало ясно – все проблемы общества от девиантов, которые в принципе не способны быть счастливыми и портят жизнь конформистам, без каприз исполняющими роли, отведенные социумом.
«Просто уйдем отсюда. Мне не нравится сценарий». Он подошел к ней, но не решился прикоснуться. Последнее время это стало проблемой, даже когда они занимали досуг посещением картин.
«Сценарий? С каких это пор сенсисты критикуют сценарий?» - зло рассмеялся голос.
«Кто ты?»
Петруха увидел узкое бледное лицо. Хэлл.
«Ей плохо!»
«Да. И она ничего не помнит. И тебе лучше забыть. Помнишь девятый принцип целомудрия? Тот, кто выходит в материальный мир, обязан любить его. Иначе получит боль. Забудь, что тебе не нравится сценарий».
- Я в самом деле не понимаю о чем он! – недоуменно пробормотал Стивен.
- О лекарстве, над которым ты работаешь. Неужели ты остановил проект?
- Милый, о чем он?
- Я забыл сказать тебе, что раньше, до того как мы познакомились, я разрабатывал витамины для сумасшедших. Разве тебе не жалко всяких дурачков?
Мэрри смотрит на Стивена сначала грустно и обиженно, а потом улыбается. Она верит возлюбленному. Сиреневые волосы развеваются от прохладных потоков, исходящих от фонтана. Она инстинктивно понимает, что если немного склонит голову, станет заметнее, какой трогательный у нее изгиб шеи.
Петруху скручивает рвотный спазм, но он успевает справиться с собой и выбегает из кафе.
Жутко то, что он понимает, что вернулся к фонтану, у которого они расстались, но ее нигде нет.
ОтправлениеПьеро отступил от фонтана, раздраженно стряхивая с рукава ошметки сладкого пуха, которым лакомился шумный ребенок, резвившийся в обществе толстухи-мамаши, косящей под сексапильную блондинку. Они пришли сюда вместе, хотели поиграть, отдохнуть. Почему, Хэлл побери, она не вышла к нему? Она Иная. Она не может пассивно попасться! Или может, если в картине присутствовали древние сущности, например?
- Милый, сыграй снова Белого мага. Ах, я так горжусь, что ты у меня – гений, - проворковала Эйнви.
Пьеро попятился. Ее стройную, безупречную от природы фигурку с крепкими высокими грудками обтягивало серебристое платье, а за спиной поблескивали тончайшего узора крылышки.
- Что ты здесь делаешь?
- Милый, мы пришли сюда после завтрака. Ты обещал, что снова сыграешь Белого мага. Смотри, они ждут.
В самом деле, неподалеку стояла группка странных людей. Они не сидели за удобными столиками, не дремали в сонных гамаках (вид релаксации), не искали картину в меню. Они прохаживались по холлу мимо фонтана и игровых комнат и украдкой бросали взгляды на Пьеро. В большинстве это были девушки. Некоторые из них краснели, когда встречались с ним взглядом, а некоторые нахально улыбались или азартно щурились. Пьеро пару раз угораздило попасть в картины девиц, видевших его в роли сексуальной игрушки. Такое случается с сенсистами, пользующимися популярностью. Когда-то в доисторическом мире были так называемые голливудские звезды. Если бы они знали, что с ними хотят вытворять их горячие поклонницы, не стали бы улыбочки на их смазливых мордашках менее самоуверенными и тошными?
Пьеро прикрыл глаза и сжал кулаки. Он, значит, не просыпался дома? Он проснулся у Эйнви, они позавтракали и пошли на картины. Но как он мог обещать сыграть Белого мага? Он панически боялся даже засыпать последнее время, чтобы не быть втянутым, а тут вдруг пообещал сыграть??? И что эта красивая дурочка с фабрики понимает в картинах, подобных «Ошибке»?
- Прости, милая, я себя неважно чувствую. Последнее время у меня все путается в голове, меняются местами события. Это переутомление.
- Твоя мама говорила мне. Звездная болезнь. Представляешь, когда-то так называли синдром «я самый клевый» у древних людей, которые удостоились счастья стать известными. А теперь это означает перенапряжение воображения у Иных и сенсистов, таких талантливых, как ты.
- Да? И мама советовала тебе предложить мне поиграть в картине??
- Нет. Она не любит, чтобы ты участвовал в представлениях. Но ты мог бы исполнить песню «О сгинувшей в Хаосе Вите». Ты думал, я предлагаю тебе участвовать в картине? Ты в самом деле считаешь меня такой глупой и жестокой? О… ты презираешь таких, как я. И ты не видишь меня, а видишь ее.
Красивое личико Эйнви как-то сжалось, скукожилось в кулачек. По нежным щечкам потекли слезы. Он всегда поражался, как легко примитивы изображают эмоции. Когда он убивал сиренево-волосую Мэрри, он убивал ее еще и за то, что та смела играться в то, что является священным и мучительным для Белых магов.
- Перестань. Милая… Ну что значит таких как ты? Все мы дети Отца. Все равны. Перестань. Ну, иди сюда.
Он прижал ее к груди и ласково принялся гладить по голове. Он наблюдал за собой: как ненависть к ней за то, что из-за ее манипуляций взаправду защемило сердце, подняла голову, но из глубин здорового естества восставала похоть. Ее гибкое тело умело, будто бы случайно прикасалось к самым чувствительным зонам его тела.
- Я пипла. А ты… О... Рано или поздно ты найдешь ее.
«Вот приспичило ей поднять эту тему», - с раздражением думал он, но к этому бестолковому приятному на ощупь существу теперь примешивалась, просачиваясь из щелей его разбитого сердца или разогреваясь забурлившей кровью, нежность.
- Перестань, Эйнви. Давай лучше пойдем в ту картину, которую ты мне недавно показывала на рекламной витрине. Ну ту, где девчонки танцуют на мокром песке.
Она улыбалась. Слезы трогательно блестели на щечках с ямочками, ясные и пустые голубые глаза влажно сияли.
- Давай поженимся, - сказала она.
- Милая…
Она прижалась к нему крепче, стройные колени касались его колен. Приятно. С Викторией все было совсем по-другому. Он неслышно рассмеялся, вспоминая.
- Я согласна на «Пляски на песке»!
Она потянула его за собой. Поклонницы незаметно последовали за ними. Когда Виктория сопровождала его, она их запутывала, и всегда удавалось ускользнуть. Они подошли к картине, пользовавшейся на этой неделе бешеным успехом. Охота за ним, воспоминания о Вите, умелые прикосновения Эйнви заставили его испытывать сексуальное возбуждение. Довольно опасно. Он отдаст ей все заработанные за последние дни баллы, пусть она станет звездой картины. Пьеро протянул ей самый престижный, дорогущий билет. Она радостно вскрикнула и бросилась ему на шею, принялась целоваться и ласкаться. У него немного кружилась голова. Он посидит здесь у фонтана, у которого они семь лет назад расстались с Викторией.
Скрип. Скрип. Снова старик? Просто какой-то уцелевший с докатастрофических времен инвалид, отметивший на днях свое шестисотлетие. Колени укрыты пледом. Глаза красные, наверное, полопались сосуды. Странное лицо. Будто бы старик смеется каждой клеточкой своего немощного тела, а воспаленные глаза создают иллюзию неподвижности, но выдают бури и ураганы, бушующие под старческой оболочкой. Никогда еще он не видел калеку так близко. Настоящий. Не смотреть.
- Какую ты хочешь картину, дедушка? – спросила калеку молоденькая девица. Ничего себе. Нормальный здоровый организм. Она тоже хотела танцевать на песке и представляла себе длинные стройные ноги вместо своих толстых и коротких. «Не выгорит, - подумал Пьеро, уделив ей микросекунду внимания. – Танцевать будет моя Эйнви».
- «Сотворение». Да. Я пришел на него. Молодой человек, вам также нравится «Сотворение»?
- Я не посещал эту картину, - вежливо ответил Пьеро. Голос у старика оказался властный, но умеренно. Приятного тембра и еще в этом голосе ощущалась насмешливая вибрация.
- О напрасно, напрасно. Погодите. Да вы Белый маг? Не надо краснеть, молодой человек. Кстати я от вашей роли не в восторге. Петруха так и не понял, в чем его ошибка. Или понял?
- В том, что маги не имеют права убивать пипл, - пожал плечами Пьеро.
- Нет, дорогой мой. В том, что так называемые пипл не меньшие маги, чем те, кто считает себя Возвышенными, Иными и так далее. Только посмотрите, что наделали поэтические натуры. Был нормальный твердый мир, а они его - пшик. И растворили. Вам определенно нужно посетить «Сотворение».
- У меня нет баллов.
- Вам и не надо. Вас пустят бесплатно, как сенсиста.
- Я предпочитаю не посещать картины.
- Так вы трус? Трусливый сенсист?
- Нет.
- Утомляет слава?
- Приятно было побеседовать.
Он поднялся, чтобы уходить. Но старик невольно притягивал его. Пьеро подумал, что в самом деле струсил. Ведь так он сможет разобраться. Его мир качается. Интересно только он осознает, насколько невыносимо иллюзорна реальность, в которой они все живут. Как она не надежна и на самом деле опасна. Старик смотрел прямо на него. Он уже вкатился на коляске в картину, встал и поманил рукой. Пьеро узнал его. Гевура в пурпурном плаще.
Дитя***)!(***
Пьеро очутился в том же пространстве, где недавно приветствовал Лилит. Если первый раз он четко ассоциировал себя с Алтером, то теперь он будто бы расщепился. Он состоял сразу из них всех, ощущал их всех, но Алтера по-прежнему сильнее, словно тот был его основным ингредиентом, однако он также очень четко, будто свой личный, осознавал смех, переполнявший Шута, и испытывал мучительное, постыдное, но приятно будоражащее сродство с Люцифером, в котором он узнал Хэлла. Он знал, что их связывает что-то общее, тайное, какое-то Очень важное дело (или дела), а может, преступление (преступления?).
Люцифер тревожно смотрел вдаль на гаснувшие галактиками звезды. Черная, чернее самой тьмы волна с рокотом приближалась к ним. У нее имелось много-много глаз – это громадные морды чудищ, скалясь, надвигались на них.
- Проклятие! Сама Тьма нахлынула на нас! Это ты принесла ее! – взревел Гевура, нависая над Лилит.
Только тут Алтер посмел взглянуть на нее. Его сердце затрепетало. Ее рассеянные прекрасные глаза вглядывались в несущуюся на них смертоносную бурю. Но и в эти мгновения ужаса, когда даже Шут перестал смеяться, она будто не ведала страха.
***)!(***
«Можно?» - спросила Виктория, словно не верила, что ей позволят прикоснуться к святыне. «Да», - смущенно прошептал он. О чем он только думал? Но прикоснуться к ней сам, он не смел. Она напоминала ему нежный цветок с поляны, где росла земляника. Ее глаза блестели, восторженно и немного смущенно. Вообще ее способ мышления всегда поражал его. Из-за отсутствия какой-либо рациональности она исключала для трусости сам шанс возникновения. Но тогда она была все же смущена. Она забралась на него, маленькая, легкая, как котенок. Его колотило, словно в ознобе, а она нежно-нежно провела ладошкой по его скуле, а в больших, ребячливых глазах разгоралось пламя.
***)!(***
Он бросился к Лилит, когда шум от смертоносной бури стал невыносимым, но с не меньшей яростью ее пытался защитить и Люцифер, и он опередил Алтера и даже не то чтобы оттолкнул, а как-то запутал, но в итоге, когда на них обрушилась волна, Лилит оказалась в объятиях лучезарного демона. А дальше они словно вновь погрузились в Хаос, из которого вышли когда-то. Их всех, даже смешливого Шута, охватила паника, потому что когда-то Хаос уничтожал их, растворяя в себе снова и снова. Слепящие вспышки, разряды мощной энергии вновь терзали их, а какофония оглушительных звуков сводила с ума, и Алтер едва уже себя помнил, но смутно он осознавал, что Люцифер и Лилит оказались с ним рядом, но и остальные присоединялись к ним. Притягивала ли их Лилит? Вряд ли. Те мгновения или тысячелетия боли и ужаса они действовали инстинктивно. Только они сумели выделить себя из масс разнородных энергий, бурных потоков слепящих частиц с разным мерцанием, когда в Хаосе прозвучал приказ, веление, мольба и утверждение для каждого: Быть.
Теперь им все же было легче, потому что они успели за прошедшие миллионы лет обрести себя и стать относительно твердыми. Самым же основательным оказался серебристый Малькут. Он тоже раскалился, но лучше прочих сохранил подобие тела, и он что-то выкрикивал сквозь вой, грохот и злобное пение, похожее на мерзкий визгливый хохот. Это были слова, это были призывы сохранять веру в твердь. В совершенство уже выдуманных ими форм. Тогда и прочие присоединились, хотя и в пылу их мольбы Гевура продолжал хлыстами из пламени отгонять черный едкий дым, а Люцифер оставил Лилит и взмахивал золотым лучом, из-за чего вокруг них образовывались молнии, вспыхивая сильнее в такт ехидному хохоту Шута, стремившегося пересмеять визгливо хихикавшую Тьму. В пульсирующем, ежесекундно гибнущем и вновь рождающемся мире слышалось монотонное пение Малькута, к которому присоединился Плутон, но не столько звуками, сколько действиями. Он вдруг перестал сжиматься от страха в комок и высыпал из карманов собранные по всей вселенной камни, те из них, которые не успели расплавиться и те, которые успели затвердеть. Он принялся высекать камнями из податливой субстанции вокруг них купол и причудливые фигурки, словно рисовал некий мирок, о котором нашептывал Малькут. Алтер, молившийся вместе с Малькутом, сжимал в объятиях Лилит, думая, что если у них не выйдет спасти себя, то она также исчезнет, но зато теперь они все вместе и заодно. Разве это не чудо? Однако Тьма не желала сдаваться. Она проникала под хрупкий купол, образовавшийся вокруг них, выдолбленный из мягкой породы Плутоном, окруженный пламенем, испускаемым Гевурой и молниями Люцифера. «Похоже, нам суждено погибнуть, - подумал Алтер, но этот миг стоит того, чтобы жить, а сколько он будет длиться - не важно». Она сидела у него на коленях и улыбалась ему, а их братья дружно трудились, чтобы защитить самих себя и друг друга. Пришло ли в голову Алтера тогда, что он довольно своеобразно участвует во всеобщем стремлении сохранить зарождавшийся и умиравший мир? Он не помнил, но заметил, как на мгновение оглянулся на него Люцифер, удивленно расширил алмазно-голубые глаза и негромко мелодично рассмеялся. Как-то совпало, что Лилит именно тогда его поцеловала, хотя, что происходило в ее голове, из них никто так и не понял, однако чудо произошло именно тогда.
Возможно, их беспечность заметила Тьма и ошалела от наглости? Только мгновение длилось осознание каждым из них того, что произошло между Алтером и Лилит, того, что они вместе и скоро навсегда растворятся в небытие, но наступила полная тишина, а потом нечто настолько быстрое и непостижимое, что Алтер не смог бы четко расписать это по отдельным ощущениям - событиям. Это, в общем-то, было одно событие, состоявшее из многих. Лилит вспорхнула с его колен и… Она вспыхнула, как умирающая звезда, а потом раздалась, расширилась, как черное, сияющее только так, как сияют самые глубины Тьмы кольцо, и все словно обезумели. Каждый из них потерял свою форму, превратившись в некий изначальный поток, сияющий разными цветами разной силы ветер. Они пели, стонали каждый на свой манер, и о себе Алтер только смутно помнил, что единственное, чего он хочет и чего всегда хотел, это нырнуть в темное манящее кольцо, соприкоснувшись своим потоком с его краями. Само бытие имело меньше смысла, чем то наслаждение, которое он испытал, погружаясь в кольцо и соприкасаясь с ним, пульсируя в ритме рождения и смерти. Ему не хотелось, чтобы это заканчивалось, хотелось продолжать вечно, но наслаждение возрастало, только усиливаясь из-за жаркой борьбы с другими потоками, и произошел взрыв.
Возможно, тот, первый взрыв был таким же? Как знать? Первого своего рождения Алтер не помнил, но события продолжались и во время и после взрыва. Они, став единой волей, лепили, кто как мог, утробу для того, что родилось. Их никто ничему никогда не учил, а тот, кто их породил, позаботился лишь о том, чтобы наградить их очень разными инстинктами. Когда-нибудь люди попытаются ответить на вопрос, откуда что произошло, и кто создал все, но даже они не смогли бы дать на такой вопрос вразумительного ответа. Потому что не знали, кто породил их и как они породили свое общее детище.
Когда наступило затишье, уже мирное, а не то, жуткое, когда замерла Тьма, они увидели маленькое существо.
Они так жаждали сохранить свое дитя, что каждый постарался на славу. И теперь они думали, что прекраснее, тверже, естественнее, восхитительнее им еще ничего не удавалось помыслить. Они расстелили под ребенком новое изобретение своего ума – изумрудную густую свежую травку. Они согрели свежий воздух одной из звезд, состоявшей на деле из жара их сердец. Там же в звезде спрятались их тайные желания насчет ребенка, но тогда это еще было не важно. Малькут сделал небо голубым, как ясные глаза дитяти, а Плутон добавил золотистых искорок в ее черные кудри и облачил в платье, сотканное из нежного пуха новорожденных душистых цветов.
Лилит куда-то пропала, и духи делали вид, что не замечают ее исчезновения. Каждый по-своему стремился позаботиться о маленькой девочке. Только Шут, обратившийся для развлечения малышки в шелкового на ощупь, красиво мерцавшего чешуйками змея, насмешливо заметил:
- Воля ваша, братья. Но ума не приложу, как будет она разделять для нас злые и добрые потоки. Скорее, она разделит нас, и мы не достигли изначальной цели, если кто-то еще помнит, какая была та цель.
- Без нее мы бы не получили это, - мягко заметил Малькут, сжимая в ладони тонкий цветок.
- О да! И не только это, - негромко рассмеялся змей и скрылся в траве.
Алтер же переглянулся с Люцифером. Им обоим не нравилось все ужесточавшееся лицо Гевуры и то, что Плутон таскал ребенку все более и более красивые камушки, пока не приучил ее требовать только новенькое. Кроме того только они смели вспоминать о Лилит, но между собой, и оба скучали, пытаясь понять, как можно ее найти и не случилось ли с ней что-нибудь.
Арест- Пройдемте, - сказал Малькут.
Нет, не Малькут. Человек в серо-серебристом костюме, действительно имевший некоторое сходство с Малькутом, насколько коротко стриженный тип из службы безопасности может походить на звездного демона из картины неизвестного Иного.
Этот человек не выглядел рассерженным, но Пьеро сделалось жутко. Картина «Сотворение» закрылась за его спиной, издав напоследок долгий грустный звук. Он стоял в пустом коридоре. Такие пустые серые коридоры находились позади каждой картины и выводили они не к фонтанам. В перчатках на руках и специальном экранирующем мыслительные импульсы шлеме его вели к полицейскому летомобилю. Не все поклонницы разбежались. Одна из них смотрела на Пьеро, словно теперь он стал для нее идолом, а другая послала воздушный поцелуй и растворилась в толпе до того, как один из одетых в серые костюмы мужчин успел заметить легкомысленный жест. В «Ошибке» маги испускали из кончиков пальцев сгустки энергии, иногда обретавшие формы животных или просто напоминавшие огненные шары, лазерные лучи, мячи на резинке, что угодно, в зависимости от фантазии и предпочтений мага. Пьеро подозревал, что когда-то так и происходило в действительности, а автор «Ошибки» только использовал исторические файлы. Иначе как объяснить, что в участок сенсистов и Иных забирают в перчатках, исполняющих, впрочем, еще и роль наручников?
Они пролетали по городу, освещенному приятным полуденным солнцем. Значит, Эйнви сказала правду? По времени как раз выходило около часа дня. Хотя, когда попадаешь в картину, можно здорово потеряться во времени, но Пьеро приспособился и до последних событий не страдал сдвигами реальностей.
Город был хорош, сияющий отполированными гранями похожих на летящие тарелки домов, роями зависавших над скоплениями фабрик по воображению бытовых вещей. Внизу гуляли по просторным тротуарам старики и мамочки с младенцами, путешествовавшими в маленьких летательных аппаратах, не сковывавших движения и задуманных так, что далеко от родителя не улетишь. Ребята постарше носились наперегонки на летательных снарядах, но более изысканные натуры предпочитали крылышки. Солидные мужчины перемещались в офисных креслах. Всюду внизу росли цветы, очень крупные, намного ярче и крупнее, чем в мире «на самом деле». Пьеро всегда считал, что в низком мире цветы красивее. По прозрачным трубам перемещались сонные тела рабочих фабрик. Некоторые из них прямо в спальных костюмах, потому что на каждой фабрике предписывалась своя униформа. Абсолютно все люди оставляли свои записи на тянущихся по городу витринах. На них же рисовали, писали стихи и оставляли небольшие ролики о себе, своих близких и своей жизни. Можно было писать от своего имени, а можно – инкогнито. Простой пипл мог писать, что ему взбредет в голову. Пьеро знал, что неугодные или неприличные изображения просто стираются. Воздействовать на общественное мнение простой пипл не может, поэтому самых упрямых нежно лечили в санаториях, если уж совсем зашкаливало желание самовыражаться. Картины внизу привычно медленно двигались, но Иные в большинстве еще спали, поэтому только некоторые экраны сражались разноцветными огоньками с дневным светом.
Они летели в зону пустоши, над которой парил огромный черный шар с мелкими круглыми окнами. Они уже подлетали, когда Пьеро заметил, как внизу из-под мраморной плитки стандартного тротуара вылезла, будто бы просочившись через иллюзорную материю, черная фигура, за ней другая. Мирные граждане в панике стали разбегаться, но фигура, напоминавшая человека в капюшоне, создала черное облако вокруг себя и в радиусе метров пяти иллюзорная ткань их мира стала растворяться. Пьеро ожидал увидеть дыру, но увидел серое полотно под ногами падавших навзничь разевающих в беззвучном вопле рты людей. К ним быстро примчалась стайка серебристых полицейских летомобилей и выпустила в сторону несчастных густой пар, туманом окутавший проблемное место. Буквально секунду спустя там восстановилась мирная картинка с мраморным неповрежденным тротуаром и цветами, размером с капусту. А людей не было.
Пьеро, который молча наблюдал все это, поднял голову на спутников. Он, естественно, не ждал, что те убиваются по поводу случившегося, но реакция его интересовала, точнее наличие или отсутствие таковой.
Серый, похожий на Малькута, повернул к нему голову.
- Да, это не первый случай. Они проникают повсюду и растворяют реальность.
- И вы что-то предпринимаете?
- Да. Например, арестовываем вас, - мягко улыбнулся лже-Малькут.
- Но при чем тут я?!
- Поверь, парень, такие как ты всегда были и остаются при чем.
Пьеро расхотелось расспрашивать дальше, да и серый охранник равнодушно отвернулся, явно не желая продолжать бессмысленный разговор. Товарищи серого охранника также хранили умиротворенное молчание, а в глазах их читалось полное отсутствие интереса к внешним факторам.
Они подлетели к черному шару, вблизи оказавшемуся размером с маленькую планету. Так во всяком случае показалось Пьеро. Окна, которые издалека напоминали россыпь мелких блесток, на деле в диаметре превосходили средний человеческий рост, а одно из них оказалось дверью.
Они долго шли по длинному узкому коридору с умеренно светящимися серыми стенами. Время от времени им преграждала путь энергетическая заслонка, полыхавшая впереди радужными всполохами. Охранник гасил преграду, они проходили и шли до новой преграды. Пьеро вдруг сообразил, что шар и преграды не иллюзорные. Они «на самом деле». Должно быть, коридор шел спиралеобразно, неким сложнейшим лабиринтом, потому что никогда еще Пьеро не доводилось преодолевать такие громадные расстояния настоящими человеческими ногами. В картинах дороги сами двигаются тебе навстречу, декорации меняются, а в любую точку планеты можно быстро переместиться по трубе.
Наконец они оказались в просторной зале округлой формы. Помещение, должно быть, находилось посередине шара, потому что окон не наблюдалось, но было очень широким, таким, что едва виднелись теряющиеся в неярком освещении стены. Пьеро подвели к пьедесталу, на котором стояли обычные в старинном стиле стулья и добротный письменный стол. Но не это поражало Пьеро, который расстояние до стола преодолевал на подгибавшихся от липкого ужаса ногах. Эта большая комната вся сплошь была уставлена креслами, снабженными присосками. На этих креслах сидели люди, больше напоминавшие трупы, потому что их лица выглядели изможденными, измученными. «Короны», украшавшие их головы, выглядели массивными, с большим набором проводков, всевозможных отростков и трубочек, чем было, когда Пьеро пользовался ими в школе или иногда по необходимости на некоторых картинах, чтобы наблюдать отстраненно, не погружаясь в сюжет. Он заметил, что некоторые трубочки воткнуты в тела людей. Наверное, по ним доставлялись питательные вещества и что-то необходимое для жизнеобеспечения. Под потолком клубилась сияющая субстанция, издававшая трещащие звуки, гул и музыкальные трели. В этой субстанции Пьеро уловил пару нечетких образов. Его мутило. Он посмотрел на человека, сидевшего за столом.
Это был Отец, каким его принято показывать на домашних экранах и в лентах новостей, протянутых по всему городу. Однако теперь Пьеро узнал его и вскрикнул.
- Стив!
- Да, когда-то был и им. Присаживайся, приятель.
Пьеро сел на стул, с отвращением замечая, что его коленки подпрыгивают. Ему вдруг захотелось умолять Стива отпустить его, дать клятву, что никогда он больше не будет думать о мире «на самом деле», перестанет заниматься сенсизмом и поступит на фабрику по воображению обогревателей или там… тротуарной плитки. Он не был удивлен, что Отец рассмеялся. Разве не ясно, что его мысли здесь не тайна?
- Нет, Петро. Ты не сможешь измениться. Не ты. И не такие, как ты. Ты мне нужен здесь.
Тут Пьеро сообразил, человек перед ним не может быть Стивом.
- Постой… Как ты можешь быть Стивом? Стив из картины «Ошибка Белого мага». Это вымышленный персонаж, - пробормотал сенсист.
У него кружилась голова от мыслей и впечатлений. Когда он раньше попадал на допросы спецслужб, все было проще, яснее. Его спрашивали. Он отвечал. По правилу еще Василием внушенному отвечал. «Не признавайся, что видишь». Отпускали быстро. Работало. Стивену, если этого Стивена вообразили на основе исторических файлов, сейчас где-то около семисот-пятисот лет. Пьеро не знал, как и многие его современники, точное время катастрофы и как долго восстанавливался мир.
- И все же я Стив. Более того. Ты – Петруха, - улыбаясь, сказал Отец.
Теперь он больше напоминал старика с красными глазами. Злыми, колкими несмотря на улыбку. Его молодое лицо напоминало воображаемую маску, но Пьеро не удавалось заглянуть за нее.
- Это в смысле того, что фантазии отражают суть? – спросил Пьеро, замечая с удивлением, что тряска проходит. Собственно, что ему грозит? «О, нет… вот об этом лучше не думать».
- И в этом смысле тоже. Но на самом деле все сложнее, друг мой. Это тот случай, когда в двух словах не объяснишь. Тогда приходится прибегать к образам. Ты видел достаточно, чтобы примерно понять то, что я тебе скажу. Готов?
- Ну… Да, - неуверенно пробормотал Пьеро.
- Ты, как я, как еще некоторые здесь… Гммм… Я имею в виду под «здесь» - в нашем современном мире, а в этой комнате как раз только подобные нам с тобой. Так вот мы – Отсеянные. А ты и такие, как ты - Дети Люцифера.
Пьеро рассмеялся. У него прошла дрожь. Так он узнал сегодня, что современным обществом управляет какая-то маньячная секта? Люцифер – дьявол. И сатанисты, извращенцы и прочие ублюдки всех времен и народов часто собирались под его знаменем. Что ж его ждет? О нет… Его распнут на камне, проткнут трубочками, наденут корону и заставят воображать для них оргии?
- Знаешь, я так и не понял, почему лучезарный отсеивал идиотов, вроде тебя, - брезгливо заметил Отец, теперь снова похожий на Стива. - Неудивительно, что тысячелетия его преследовали неприятности. Ты не пытался применить кроме воображения мозги и хотя бы логически ответить на вопрос: почему - дьявол тебя побери! – ты, именно ты видишь мир «на самом деле»?!
- Я не вижу…
- Заткнись! Я убеждался в этом на каждом допросе! Меня уже тошнит от образа твоего придурочного Василия, твердящего тебе «не признавайся». Я знаю, что ты видишь мир «на самом деле». Ты это можешь уяснить? Не то, что этот гребаный мир видишь ты, а то, что об этом знаю я?! Понятно?
- Да.
- Люди всегда делились на касты, общества, расы, религиозные предпочтения. Это ты знаешь. Однако ни ты, ни другие не замечали, что среди смешения племен выделяется особый тип людей. В разные времена их называли по-разному, но именно среди них рождались звезды. В танце, музыке, живописи, поэзии и даже в политике и финансах. Звездные дети. Их жизнь вечно бывала исполнена страданий. Да. Это их главное отличие. Ни один из них не умер в богатстве и процветании за крайне редким исключением, но у тех путь закончен и предрешен. Так что я здесь, Петруша, чтобы позаботиться о тебе, - насмешливо закончил Отец и перевел дыхание.
- Прости, но я так и не понял. Ты, я… Ты также дитя Люцифера? В каком, пардон, смысле?
- Был им, - отмахнулся Стив, игнорируя насмешливый тон Пьеро. - но я выбрал себе другого господина. Он сильнее. Между прочим, миром вечно правил он, а Люцифер постоянно находился в опале. Забавно, но даже у тебя главный… гммм… почти главный защитник людишек первым порывом вызывает гнев.
- Хорошо. Что означает быть дитем Люцифера помимо трагической жизни и мучительной смерти?
Теперь Пьеро абсолютно успокоился. У него складывалось впечатление, что они снова беседуют на излюбленные Стивом темы: «Чем отличаются Иные, воображающие для Пипла, от «Иных» нелегалов, а тем более Диких?»; «Что ожидает Иных, если те начнут воображать миры не по правилам?»; «Как с ними расправляются Древние, почему в их картинах часто присутствует образ демона-искусителя, и почему этот демон явно симпатичен опальным Иным?» и так далее.
- Ну… Жизнь у них временами блестяща, - почти мечтательно произнес Стивен, и Пьер украдкой осмотрелся, потому что ему чудилось, что они встретились пропустить бокальчик-другой энергококтейля в кафе, но сейчас им помешает сиреневолосая Мэрри, которую придется убить, в этот раз за навязчивость. - Причем только у его детишек выходит не просто встать в красивую позу, скажем, со шпагой в руке – любимое им оружие, кстати, как вообще колюще-режущие предметы, - Стивен махнул рукой в воздухе. Он обожал шпаги и те времена, когда считалось за честь пронзить сердце какому-нибудь «негодяю», – но и в самом деле великолепно ею отмахать, повергнув противника. Так же, как шпагой, они владели речью, формулами, логикой. Другие из них – кистью или пером. Его детей отличает блеск. Великолепие! Превосходство! До поры до времени…
- Погоди. Мы остановились на блестящей жизни, - осторожно заметил Пьеро. - Я, однако, не заметил особого блеска в своем скромном существовании.
- О, все еще впереди. Мы же только начали! – рассмеялся Отец очень по-Стивенски.
- Стивен… Ммм…Отец. Что меня ждет?
- Ты много раз рождался, - вновь задумчиво протянул Отец. - У человека после смерти выбор не велик. Или его энергия уходит к тому, кого даже я не посмею назвать. К светлейшему началу, очистившись от гордыни и страстей. Или… Вот тут масса вариантов. Ты и представить себе не можешь, сколько их. Однако для таких, как ты, вариантов не было. Все же Люцифер, даром что ваш защитник, но он дьявол. Причем чистейшей воды. Он отслеживал определенных людей, сопровождал их весь их жизненный путь и… забирал себе. Некоторые из них просились обратно - пожить. У него скукота там невообразимая. Я сам не помню, но мне господин мой рассказывал. Так вот. Такие, как ты, возвращались. Жили своей блестящей с муками жизнью, чтобы вновь угодить в его царство, потому что не желал он вас отдавать.
- Отдавать кому?
- Даже своему приятелю, Алтеру.
- А тот, что делает с людьми?
- Алтер… Самую чистейшую энергию много раз рожденных он без зазрения совести возвращает свету. Личность при этом теряется.
- А твой господин, что делает?
- Много чего. Я вот живу уже пятьсот лет.
- А я тебе нужен, чтобы принять твою сторону?
- Ты все-таки очень глуп… - утомленно произнес Отец. Чем больший интерес беседа вызывала у Пьеро, тем меньше интереса к ней оставалось у его собеседника.
Отец взмахнул рукой. Пьеро поднялся с вновь закружившейся головой. К нему направлялись люди в серых костюмах. Один из них вез по ковровой дорожке коляску с рыжеволосым мужчиной.
СмертьПьеро сразу узнал Василия, хотя тот очень исхудал, кожа приобрела серый оттенок, а подбородок зарос рыжей бородой. Сенсист подбежал к креслу, склонился над энерготехником, с тревогой вглядываясь в измученное лицо.
- Василий, Василий, - позвал Пьеро.
Его никто не трогал. Было тихо, только чуть потрескивало энергетическое облако над ними и вспышками возникали в нем образы. Василий открыл глаза. Сначала в них была пустота, будто смотрели не глаза, а бельма. Потом синие теплые искорки проступили в них, как вода сквозь талый лед.
- Петька? – беззвучно шлепнул губами энерготехник. Звук зародился, но влажно поскользнулся в отвыкшем напрягаться горле.
- Что они с тобой сделали? Что вы с ним сделали?! – спрашивал Пьеро.
Его трясло. Он осмотрелся. Шансов бежать – никаких. Это не картина, и он не крутой парень, одной левой крушащий челюсти десятку бравых бойцов. Он один, в сердцевине шара, где-то в центре лабиринта. Со стариком, которого не сможет защитить. Странно, но трясло его от гнева и ярости больше, чем от страха. Он обернулся к Стивену.
- Ты серьезно думаешь, что сейчас я тебе расскажу все, что я тут с кем делал? – насмешливо и удивленно спросил Отец.
Он стоял со скрещенными на груди руками, точно так, как помнил Пьеро из одной из своих многих жизней, если ублюдок не наврал ему насчет детей Люцифера и прочего.
- Ты мне только что много рассказал.
- Нам некогда больше болтать. Главное ты знаешь: ты практически полубог, избранный самим Люцифером гений. Ты должен быть польщен. Блеск у тебя был. Ты не успел посмаковать свое величие. От твоего Белого мага писает кипятком каждая вторая студентка с высших курсов воображения. А теперь не отнимай у меня время. Твоя очередь занять почетное место атланта современного мира, который такие, как ты, разрушили вместе со своим лучезарным бесом.
- Я не понимаю, о чем ты. Может, уж расскажешь свою версию до конца?
- Нет времени.
Его схватили за руки. С Василия сняли «корону», вытащили трубочки из шеи и откуда-то из-под мышек. Потекла кровь.
- Вы его убьете! – в ужасе вскричал Пьеро, дернувшись в руках серых, но его держали так крепко, что он лишь почувствовал боль от сжавшихся на предплечьях пальцев.
- О себе позаботься, - посоветовал Отец и отвернулся.
Василия положили на пол. Пьеро слышал, как забулькало в горле мужчины, ноги задергались на ковре. Мутные, некогда голубые глаза, закрылись, с тихим стоном вырвался последний вздох, похожий на вздох облегчения, а потом Василий застыл. Пьеро не заметил, как самого его уже подвели к освободившемуся месту. Он слизнул соленую жидкость с губ, - «Василий был моим отцом, мать так и не призналась», - когда ощутил прикосновение к спине и ягодицам жестких объятий кресла. Или трона?
«Это все?»
Он часто задышал, перед глазами все плыло. Внезапно он подумал, что обязан не сдаваться до последнего. Это явно было поздно, и он слышал негромкий смех Стивена, когда наносил удары серым, а те его скрутили, не ударив в ответ – берегли голову. Он еще подергался, отчаянно, яростно, но только потерял последние силы. Возможно, и к лучшему. Когда на него надели «корону», он уже ничего не чувствовал, кроме глухого отчаяния. В шею сделали укол с каким-то лекарством. Он не чувствовал боли, когда стали присоединять трубочки ко всему телу.
Теперь он умер. Что нужно человеку после смерти? Покой. Он прислушался к себе. Не происходило ничего болезненного. Его окружала темнота. «Если я открою глаза?» «Открой».
Он открыл глаза. Он стоял на вершине большого сине-зеленого шара, великан с раскинувшимся над ним небом. Осторожно он сделал несколько вдохов. Больно не было, дискомфорт заключался лишь в невозможности шевелиться, принадлежать себе. Но его дыхание принадлежало ему. И он обнаружил, что может управлять дыханием, а потом и зрением. Его глаза смотрели во все стороны, а вскоре он убедился, что его взгляд проникает всюду, до дна муравьиной норы и еще глубже. Потом он начал осознавать, как по его жилам циркулирует кровь. Эта кровь разогревала до нужной температуры воздух, а сердце заставляло биться другие сердца. Он наполнил жизнью траву, которую видел, потом смог разглядеть мелких зверюшек, ожившими, потому что он вдохнул в них жизнь. Так, понемногу продвигаясь, он дошел до города, в котором заставил забиться сердца ненадолго потерявших сознание людей.
Сколько прошло времени? Он не знал, да и некогда было задумываться об этом. Своими мыслями, самим своим существованием, воображением, он создавал мир, разрушенный катастрофой. Он знал, что создаваемый им мир – мир «на самом деле». В этой реальности только слишком много было фантазий, а те люди, которые имели земной, простой талант любить бытие с естественной благодарностью птиц, обитали в Низком мире. Там Пьеро больше всего любил бывать, потому что там он немного восстанавливал силы, которые, как он понимал, рано или поздно у него кончатся, и его заменят, как износившуюся деталь.
Как-то он нашел Эйнви. Он приснил ей сладкий сон и любовался ее успокоившимся личиком. Она лежала, закрыв глаза, выплакавшаяся накануне в подушку. Он сначала решил, что о нем, потом понял, что страдала она от неразделенной любви к другому знаменитому сенсисту. Это рассмешило Пьеро и придало ему сил. Вообще даже пипл из высокого мира если не восстанавливали его силы, то хотя бы не отнимали. Он не мог понять, почему с Иными и сенсистами ему тяжело соприкасаться, хотя и те и другие нуждались в его помощи, но словно противились, когда он регулировал их расстроенные жизненные системы.
Еще одной проблемой стали черные демоны, проникавшие в поддерживаемый им мир. Те пронзали Пьеро мучительной болью. Они стремились уничтожить, растворить реальность. Понять их не представлялось возможным, потом что вся их логика состояла из жгучей ненависти к бытию. Казалось, даже полевую мышь они ненавидят только за то, что та с аппетитом поедает зернышко. Пьеро вскоре понял, что идущее от черных фигур зло проникает и на более тонком уровне. Флюиды ненависти порождали все болезни, зависть, жадность и другие негативные эмоции, чьей сутью является разрушать. Ненависть к бытию, к совершенству воображенных кем-то безупречных форм, оказавшихся жизнеспособными. Люди из высокого мира жили недолго. Их больные тела черная нечисть подтачивала с особенным остервенением, а с Иными вела странную, изнуряющую борьбу, законы которой Пьеро только начинал осмысливать, но у него не было сил вникать досконально, потому что постепенно он стал уставать.
Сколько прошло столетий? Он не знал. Только успел уже похоронить маму и проводить взглядом в последний путь постаревшую Эйнви, недавно оплакавшую седьмого своего мужа-сенсиста. Отец жесткой политикой сумел немного восстановить баланс их медленно гибнувшей реальности. Он отлавливал талантливых сенсистов, и Пьеро чувствовал, как и их энергия вливается в общий поток, поддерживавший жизнь. Инакомыслящих Иных, которые на ментальном уровне сражались с Тьмой, Отец отправлял сражаться подальше от планеты живых людей. Должно быть, Иные гибли. В этом Пьеро не сомневался и подозревал, что смерть их была страшной. Но он все меньше и меньше задумывался о справедливости бытия, и прошли времена, когда он спускался в Низкий мир и слушал Физиков. Это оказалось племя киборгов, которые посвятили себя познанию вселенной. Их тела практически полностью состояли из искусственных деталей, и Пьеро приходил посмотреть на них, потому что не мог сообразить, куда, в какое место к ним проникает зло? Ведь их мозг также заменяли синтетические материалы.
Итак, время шло, и сменялись столетия. Он привык к своей смерти настолько, что стал замечать и кое-что, чему он не придавал поначалу значение, считая шумом своей крови. Хлопки. Негромкие хлопки. Они не относились ни к кому на земле. Ни к зомби, ни к пипл, ни к Иным, ни к сенсистам, ни к физикам. Хлопали незримые духи. Иногда он возвращался к тому, что прислушивался к ним. И только однажды, прогоняя воспоминание о Виктории – иногда он вспоминал о ней, но старался изгнать саму мысль о своей юношеской любви – в памяти всплыло одно ее рассуждение. Коломбина, Арлекино… Пьеро.
«Они были всегда, Пьеро. Правда. Ну смотри. Когда-то люди не умели фантазировать. Или фантазировали примитивно. Вроде того, что по этой сухой земле потечет река. А потом к ним пришли сущности и научили их фантазировать по-взрослому».
«О, нет! Опять ты со своими сущностями. Впрочем, продолжай, я люблю тебя слушать. Подожди. Садись сюда. Ммм… Вот так. И что там с сущностями?»
«Они приходили к людям в разных образах. Появились менестрели, поэты, писатели и художники. Музыканты и артисты, но те, кто приходил, приходили в похожих образах, преломляясь через личность того, кто пытался их показать через свое произведение людям. Я одного из них вычислила. Смотри. Мефистофель. Он же был Ланселотом, он же – Печориным, Онегиным, Ставрогиным - у русских. Он же всякими там Лестатами и Люциусами, виконтами де Вальмонами - у западных авторов. Недаром, кстати, в его имени почти всегда есть буква «Ль». Это только из того докатастрофического периода, который мы изучали. Но его ликов немыслимое множество. К примеру Оскару Уайльду он вовсе явился живьем в виде соблазнившего его мальчишки, а потом смеялся над всеми невнимательными со страниц «Портрета Дориана Грея», а еще…»
«Тссс… Тебе так идет эта кофточка… Ммм… Не хочешь еще коктейля? Я сейчас налью… Да, сладкий… хммм… как ты».
«Подожди… Среди них еще один, не утруждающийся маскировкой. Шут. Ну его-то легче всего проследить! Ты только попробуй! Правда, это забавно».
Она много еще тогда фантазировала, приводила аналогий, утверждая, что иногда они являются всей бандой и окружают одну личность, вселяясь в нее по очереди. Вот так, по ее мнению, случилось с Моцартом. А еще был один экономист Джон Ло. Тоже их игрушка. «На деле все мы их игрушки, только некоторых они особенно предпочитают», - сообщила она, засыпая в его объятьях. Если с некоторыми ее утверждениями он мягко спорил, то тут он согласился, и они погрузились в блаженный сон.
Хлоп. Хлоп. Тшшш… Смех. Если он сойдет с ума, что станется с миром?
Ответом ему был странно знакомый смех. И тут он увидел их.
ОсвобождениеОни явились к нему в масках. В колпаке с колокольчиками - длинный нарумяненный Шут. Красавица Коломбина - в пестром платье, сотканном из лоскутков разноцветных тканей; грустный с нарисованными слезами Пьеро, чьи длинные белые рукава болтались над пропастью, так как они ступали по канату. Коломбина, сверкнув карими веселыми глазами, подпрыгнула и скрылась в голубом воздухе, едва сенсист успел заметить, что она кого-то ему напоминает. Ближе всех к нему стоял клоун в маске с длиннющим носом. Доктор Смерть. С такими носами во времена чумы ходили лекари, а также на карнавале появлялись те, кто не желал после празднеств очутиться в гробу. Носатый протянул Пьеро руку, когда, осознав, что висит над пропастью, сенсист попробовал присесть, потому что закружилась голова.
- Тссс. Так. Ты волен рухнуть вниз или устоять. Тебе решать, - очень знакомым тоном произнес доктор. Пьеро вспомнил циничного Хэлла.
- Но что будет с миром?
Пьеро взглянул вниз, наблюдая зеленую планету, с жилами рек и глазами озер, влажными зеркалами морей и океанов.
- Который «на самом деле»? Смотри.
Пьеро сосредоточил внимание. Он отыскал черный шар. Там, с «короной» на голове, сидел худощавый брюнет, устало откинувшись на спинку кресла. Строгая решимость его позы указывала на то, что он осмысленно выбрал пленение. Это был бледноликий Алтер из фантазий Вероники.
- Он позаботится о мире людей. Ему не впервой приносить себя в жертву, верь мне.
- Это значит…
- Что ты свободен. Идем со мной.
- Кто ты? Ты должен носить не эту маску.
Но «доктор» знаком приказал молчать. И отпустил руку Пьеро. Остальные фигуры пошли вперед в полнейшей тишине, только Шут ехидным смехом отогнал какое-то подозрительное облако и недовольно буркнул: «Скорее».
Сквозь купол неба они вышли в звездную черноту.
На них тут же накинулись уродливые морды, клацавшие гнилыми клыками, и черные смердящие тени. Доктор и фигуры с каната молча сражались с ними золотыми мечами, прокладывая себе по звездной тропе путь. На помощь прискакали отряды воинов на светящихся в темноте конях. Наверное, это были какие-то очень древние солдаты, потому что сражались они стрелами и булавами. Умерший Пьеро равнодушно наблюдал битву, отмечая, что все же они продвигаются куда-то вперед по звездной дороге.
- Там есть свободный туннель. Вас не остановят, мессир, - уважительно склонив в знак приветствия голову, сказал высокий всадник на белом коне. Виктория определила бы его эпоху и народность по шлему, но Пьеро только привычно запомнил для нее: «Ну а этот чувак был в таком круглом шлеме. Для глаз – щель. Угу. Продолговатая».
- Хорошо, - удовлетворенно сказал «доктор», оказавшийся также «мессиром».
Он снял маску. Пьеро увидел, что это молодой человек, сейчас напомнивший ему Дориана Грея из-за небольших аккуратных бакенбард. Словно сошел с роковой картины Бэзила или шагнул со страницы романа Уальда.
- Ты… - пробормотал Пьеро. Впрочем, сущности могут играть любые роли. Это не означало, что Виктория права. С другой стороны, какой смысл морочить голову покойным сенсистам?
- Я, - согласился демон, немного тут же изменив облик. Он принял образ античного бога – более привычный для него, должно быть. - Идем.
Впереди показалась воронка. В нее они и нырнули один за другим, далее передвигались, как по трубе утром на фабрику. Наконец они оказались в красивой зале, как в фантазиях Иных, увлекающихся средневековыми сагами. Готические колонны, мозаичный пол, теряющийся в мерцающей полутьме неф, свечи, витражи, скамьи и скульптуры воинственных королей. Они проходили через многие залы, потому что это был просторный замок, и в некоторых залах Пьеро видел полупрозрачных существ. Это, похоже, были души людей. Некоторых из них он узнавал, хотя они имели мало общего с оригиналами. Так один – светлый и легкий, похожий на моль - приветливо улыбнулся ему, когда Пьеро прошептал: «Моцарт». Дух человечка вернулся к клавесину, и зала вновь наполнилась чудесной музыкой.
- Присаживайся, - предложил Люцифер.
Они оказались в белокаменном кабинете. Огромный камин, украшенный разгневанными драконами, вспыхнул, едва они вошли. За окнами мерцали галактики, и струился потрескивавший космической свежестью звездный ветер. Пьеро уселся в удобное кресло из какого-то зеленого камня. Но ему было приятно сидеть, потому что на сидении лежали подушки. Да и просто приятно сидеть, когда ты не пристегнут ремнями, не проткнут трубками, и голову не сжимает «корона».
- Что теперь будет с Алтером? Зачем ты привел меня сюда?
- Отведай вина. Ты устал. Ужасно выглядишь, - рассеянно отозвался демон.
Он щелкнул пальцами. Из воздуха выплыл кувшин с кроваво-красным вином. К Пьеро подбежали красивые девушки в прозрачных тогах, поднесли зеркало. Одна из них напоминала ту, которая послала ему воздушный поцелуй в день ареста. Пьеро посмотрел на себя. Почему-то он не был прозрачным, как прочие местные обитатели, за исключением их хозяина. Значило ли это, что он не умер? Выглядел он худым и изможденным, но немногим старше себя прежнего.
- Пей.
Пьеро взял бокал и глотнул вина. О… Он смутно помнил, что когда-то такое же вино он пробовал, но не смог бы сказать, в каком это было веке и кем он был тогда. Кровь тепло потекла по его жилам. В звездном ветре, мерцая, развевались белые волосы демона, а алмазно-голубые глаза печально смотрели в гудящий камин.
- Так Стивен говорил мне правду? – спросил Пьеро, чувствуя, как силы возвращаются к нему. Даже накануне смерти он не чувствовал себя настолько бодрым.
Демон невесело рассмеялся.
- О какой правде ты говоришь? Стивен поделился с тобой своей версией. Ни одна версия не есть правда, ибо зависит от точки зрения, по части которой вы, люди, большие мастера. Если о твоем происхождении… Ты мой, да. Отчасти. Не знаю, какой ты вкладываешь в это смысл, но пока не советую и пытаться понять. Однако больше в тебе ветра Алтера, да и Малькута немного. Впрочем… Не важно. Алтер сказал бы тебе, что любит тебя, Малькут – что ты научился осознавать. Я же говорю тебе, что ты мне нужен.
- Господи, что же, черт возьми, происходит?!
- Давай договоримся, что ты не будешь чертыхаться и упоминать Всемогущего всуе. Я сам не смею его называть. А сейчас даже думать о нем не следует, не собравшись. У меня к тебе дело.
- Я слушаю, - сказал Пьеро, надеясь, что это прозвучало не слишком пафосно, но Люцифер и не думал его высмеивать. Он выглядел серьезным и очень обеспокоенным. Хотя… Как вообще можно анализировать эмоции демона?
Тем временем демон не спешил объясняться. Он смотрел в пустоту взором, который можно было бы назвать затравленным, если бы речь шла не о Люцифере, а Пьеро решил, что он тем более никуда не торопится. И не мог определиться, чего бы хотел больше – остаться здесь в качестве экспоната или отправляться куда-то. Куда? Куда черт пошлет. Пока же он наблюдал, как безупречной алебастрово-белой рукой Люцифер сжимал подлокотник, а тонкие длинные пальцы другой руки в задумчивости постукивали по хрустальной ножке бокала. Пьеро испытывал что-то вроде дежавю. Он видел это существо таким же и не раз. А может то был Алтер на его месте… Как бы там ни было, некоторые ниточки в его глубинной памяти потянули за скрытые рычажки, и он решил, что сейчас лукавому созданию вполне можно верить. А, по правде говоря, другого ему все равно не оставалось.
- Хорошо, - произнес Люцифер, поворачиваясь к Пьеро. - Вкратце ты знаешь, что произошло.
- Нет, - честно признался Пьеро, продолжая невольно рассматривая сидящего перед собой демона, как роскошную скульптуру в музее древних искусств.
- Отлично, - нахмурился Люцифер. - Была катастрофа. Это ты знаешь?
- Да, - согласился Пьеро.
- Отчего это случилось? Не понимаешь? Так вот…
С этими словами Люцифер вскочил с места и закружил по комнате, будто услышал некий мотив. Пьеро следил за ним, смутно осознавая, что это опасное существо, возможно, просто морочит ему голову. Скольким юношам белокурый бес обещал веселье, учил жить беспечно, но выходило кратко? Скольких испортил циничными выходками? С лучезарной улыбкой манил в табачный дым питейных и прочих заведений, в темные закоулки, ощерившихся остриями шпаг и глазевших дулами пистолетов, обещал райские наслаждения, но дарил лишь смерть? Скольких девушек он выманил из уютных гнездышек благопристойных семейств?
- Да! – воскликнул Люцифер, словно услышав его мысли.
Пьеро отпрянул и смутился, когда демон встал перед ним на колени и взял за руку.
- Дитя, я никому никогда не желал зла. Не веришь?
Пьеро неожиданно для себя рассмеялся, а демон лишь сильнее сжал его пальцы. Пьеро подумал, что в белой изящной руке много дьявольской силы и чувствовал себя странно: будто его поймало красивое насекомое и сейчас начнет поедать. Их лица оказались на одном уровне, потому что Люцифер был значительно выше. Когда же страх и смущение немного прошли, Пьеро заметил, что демон выглядит правдоподобно расстроенным. Он снова ощутил дежавю. И это между ними было. Вообще много было, но вспоминать не хотелось. Тяжело и больно, а Люцифер все сильнее сжимал его пальцы, пока боль не заставила Пьеро потерять над собой контроль и…
***)!(***
Они шли вдвоем, по родной зеленой земле, впереди паслось овечье стадо. Его белокурый невысокий спутник был облачен в синий с алым шитьем хитон. Он обернулся, глянув уверенно и дружелюбно. Глаза у него были разными. Его звали Александр, и он знал, что имеет неограниченную власть над многими и над ним в том числе, пусть эта власть самого его пока немного пугала.
Сон Александра- Мать призналась мне, что я рожден от Зевса, - беспечно сообщил Александр.
Если бы нечто подобное сказал любой другой мальчишка, он бы возмутился и даже, возможно, побил бы. Тем более, бежавший впереди паренек был значительно ниже его. Но стройное обвитое мускулами тело, облаченное в тонкий короткий хитон, притягивало его, как ручей русло. Он помнил, как первый раз увидел царевича – в окровавленном от порки хитоне. Отец объяснил, что это сын царя Филлипа и наследник.
Тогда мальчик казался хрупким, маленьким, но он не заметил и следа слез после перенесенного наказания – наставник царевича воспитывал мальчика в спартанском духе. В худеньком тельце бился мощный дух и притягивал княжеского сына, как явленное пред его очами божественное чудо. Каждое движение Александра, характерный, насмешливо-любопытствующий поворот головы – чуть влево, даже пряный, дурманящий запах его тела, сложенного безупречно, - все манило к себе. Должно быть, так бабочка кружит вокруг огня, наконец узрев смысл своей пустой жизни. Не то чтобы жизнь княжеского сына была бессмысленна до встречи с царевичем, но именно в тот день сердце его забилось в том ритме, в котором он инстинктивно желал, чтобы оно так и билось до конца. Они были неразлучны, уже несколько лет дыша одним воздухом, делая одни открытия и признаваясь друг другу во всем. Почти. Он не рассказывал, что его страсть уже приняла форму одержимости.
- Так и есть, - ни секунды не колеблясь, согласился он с утверждением Александра, насчет его божественного происхождения.
- Ты веришь в это?
- Да.
- Тогда, когда я умру, я попаду на Олимп. И тебя возьму с собой, - беззаботно сказал Александр и улыбнулся.
Царевич развернулся и шел теперь спиной назад, упруго ступая, ловко обходя каждую кочку и ямку, словно у него на затылке имелись глаза. Его движения напоминали изящный танец, стройное тело пульсировало силой, уверенностью, и он шел за Александром, будто зачарованный. «О чем он говорит? Об Олимпе? О том, что возьмет с собой».
- О. Это было бы прекрасно, - рассеянно ответил он. - Но там, должно быть, скучно.
- Ты тоже так думаешь? – удивился Александр. В разноцветных глазах вспыхнули веселые искорки, незримыми лучами засияв вокруг белобрового лица. Красноватые пятна на молочно-белой коже стали заметнее. Светлая кожа царевича плохо реагировала на солнце, так считал лекарь, но княжеский сын подозревал, что это тлеет циркулирующее по жилам пламя.
- Да, - он с трудом заставлял себя говорить. Ему хотелось дальше разглядывать с лукавой белозубой улыбкой лицо и поражаться, как можно так долго и беспечно идти задом наперед. – Они только пьют нектар. Тоска.
- Верно. Но мы попросимся обратно. Отец разрешит. Только, что мы тут будем делать? Ведь я завоюю все земли, даже Персию, и тут тоже сделается скучно.
- Всегда найдется непокорный народ, который придется завоевывать. А тут и мы, - поддержал он, зная, что желает слышать Александр.
Царевич удовлетворенно рассмеялся и развернулся, чтобы спуститься с холма. Они устроились на траве. Немного отдохнут и направятся к видневшимся в строгой зелени олив белым колоннам. Солнце мягко грело их завитые головы, вспыхивая в волосах Александра золотыми искрами.
- Значит, договорились? – уточнил царевич. - Только долго жить не будем. Я не хочу становиться стариком. Только бы не дожить до тридцати!
- Зевс не допустит такого.
- Думаешь? Он многое допускает. Зачем он допускает, что люди болеют и старятся? Зачем он создал женщин? Они не могут защитить себя. Моя мать не может защитить себя от отца и меня не может.
В голосе Александра прозвучала горечь. Его мать вечно жаловать сыну на несправедливость со стороны супруга, на его бесконечные измены – с мальчиками равно как с женщинами. К последним она ревновала особенно мучительно и так страдала, что Александр в такие периоды выглядел больным.
- Женщины созданы, чтобы ублажать мужчин. Они делают приятно мужчинам, - озвучил он то, что знал от отца.
- Как, интересно? – скривился Александр, пытаясь скрыть смущение.
- Целуются, - негромко пояснил он.
Смущение царевича ударило теплой волной и пронеслось по телу. На несколько мгновений он словно ослеп, а потом ясно увидел, какие нежные эти пухлые упрямые губы, а смелые разноцветные глаза на мгновение спрятались за светлыми пушистыми ресницами.
- И что в этом приятного? – спросил Александр, с вызовом наклонив голову немного влево.
Тогда он решился. Обхватил его затылок двумя ладонями и прикоснулся губами к его губам, сильно, так что ощутил горячую влагу, похоже на то, как если бы он поцеловал извлеченный из горна клинок, а сам стал пламенем.
- Да, это приятно, - прошептал Александр, удивленно проведя по губам.
Его темный глаз вспыхнул, а светлый - затуманился, он рывком приблизился и поцеловал в ответ - неожиданно мягко, словно пробуя на вкус вино. Он застонал и несколько мгновений слушал, как бешено стучит в висках кровь.
- С женщиной вряд ли так приятно, - задумчиво произнес Александр. - Они слабые. То же, что мечом колоть воду.
- Тебя заставят жениться, - хрипло заметил он, тоже искусно делая вид, что ничего не произошло.
- Ну, нет. Я буду с тобой. Меня никто не заставит. Знаешь, мне приснился сон.
- Какой же?
- Словно мы были там, на Олимпе.
- И что? Как там?
- Нам было скучно.
- Ну это понятно. Что же ты замолчал, Александр?
- Я доверяю тебе. Никому никогда не рассказывай, слышишь?
- Я скорее умру, чем расскажу кому-нибудь о том, что ты мне когда либо говорил, о том, что… О нас.
Он не имел в виду поцелуй, а то, что между ними происходило. И то, что Александр принимал его невинные ласки, и сравнивал их с парой легендарных влюбленных – Ахиллом и Патроклом – не просто так, а потому что между ними что-то росло и крепло, не находя выхода, но скрепляя их, связывая между собой день ото дня все крепче.
- До конца дней? Даже если тебя будут пытать или ты будешь пьян?
- Да.
Он осознавал, что Александр не слепой, что его страсть ему прекрасно известна. Он понимал, что с ним играют. Когда-то это перестало быть тайной для обоих. И сейчас Александр пил его желание, струившееся из глаз, как боги – нектар. Пил, давая понять, что взамен не дарует ничего, кроме позволения обожать себя. Но он также осознавал, что и сам Александр вязнет в этой игре и чувствует, что загнал сам себя в угол.
- Мы были там, наверху, - сказал Александр, следя за его губами. - И смотрели на людей. Мне было их жалко. И тебе. Да, они смертны, но почему так мучительно их существование? Почему их не выпускать в мир, чтобы они сразу становились воинами? А потом красивая смерть в бою!
Александр вскочил и глянул в небо, с вызовом вперившись в прозрачную пустоту, слепившую ему глаза. Он зажмурился.
- Но тогда не было бы нашей встречи, уроков учителя, - успокоительно, словно беседует с ребенком, заметил он. - Ты же тоже любишь слушать его.
- Ты там тоже примерно такое сказал, - пробормотал Александр, усаживаясь обратно на траву и подтягивая колени к подбородку. Он обнял крепкие колени тонкими мускулистыми руками. – Ты сказал, что маленькие люди похожи на растения. Сначала нежные, ласковые, и это хорошо.
- Не было бы любви твоей матери…
- Ты будто, в самом деле, был в том сне!
- Может, и был. И что же дальше?
- С нами были другие боги. Они были не похожи на нас. Не так относились к людям. Один из них сказал, что когда люди страдают, он получает удовольствие. Он насыщается.
В глазах Александра отобразился ужас, будто на ясное небо нашла туча. Он вдруг почувствовал злость. Хотелось услышать другое, но он не улавливал, что именно.
- Но чем же лучше ты? А тебе приятно, когда они гибнут в бою.
- А тебе?
- Когда они счастливы. Как мы сейчас, Александр. Разве это тебе не нравится. А когда твоя мать довольна и гордится тобой, разве тебе это не нравится? А когда учитель хвалит тебя и в его глазах появляется такой особенный блеск… Разве это тебе не нравится?
Александр задумался.
- Да. Это приятно, но какой в этом смысл? Мне нравится, когда Элио играет на арфе так, что все исчезает, становится игрушечным. И всех он заставляет смеяться и плакать. Вот его бы я тоже взял на Олимп. Я думаю, что те, кто так талантлив, тоже рождены богами. А остальные… Мне бы только не хотелось, чтобы они мучились. Но они ниже нас. Тех, кто умеет биться, тех, кто умеет играть на арфе и танцевать, тех, кто, как учитель, знает все истины и так пользуется словами, что его противники оказываются немы.
- Но учитель старик. Возможно, чтобы так пользоваться словами, нужно много жить. А еще есть те, кто умеет лучше всех любить. Их ты не пустишь на Олимп?
- Ну тебя, ты как этот… Там еще один был. Он все говорил, что люди должны пребывать в любви и созерцании, тогда они копят нектар. Да, я вспомнил, что нектар там делают из людей. Представляешь? Из таких как мы сейчас. Но влияет ли человек на качество нектара? Вот если ты сражаешься, как достойный воин, верен войску, любишь мать и защищаешь слабых женщин, стариков, то твой нектар одного качества, а если искусно вонзаешь нож в спину друга, то что же это выходит? Или плетешь интриги, как эти ублюдки против отца, то что же это выходит? Там на Олимпе есть выбор, каким питаться нектаром?
- Может мы и пришли сюда, чтобы понять, как люди делают этот нектар. И тогда мы сможем определить, что есть благое, а что – отрава.
- А того бы я отравил.
- Которого?
- Который страданиями питается. Мне приснилось, что это он нас сюда отправил.
- Ах, Александр, как такое может быть? Ты же сын Зевса.
- А что если отец и отправил нас сюда?
- Он был старый?
- Нет.
- Тогда он был не твой отец.
- Дуралей ты, Гефестион! Боги всегда молодые!
Он не стал спорить, только молча любовался гибким сильным телом и вглядывался в разноцветнее глаза. К тому же он верил тому, что говорил ему Александр. Только его возлюбленный, скорее всего, все как обычно перепутал. Гефестион не сомневался, что здесь они из-за того, что так взбрело в голову Александру. Он же никогда толком не думает, с разбегу, прыгая в пропасть. Так они, должно быть, и соскочили с Олимпа. Ну ничего, рядом с Александром они вряд ли долго тут задержатся.
Хэлл открывает страницу 1- Мне не нравится сценарий! – вскричал Пьеро.
Часто это помогало: Иные воспринимали возглас, как кодовое слово. Удовольствие больше не взаимно. Случалось, что это не работало, но все же оскорбленные авторы обычно выпускали сенсистов на волю. Невозможно заставить играть против воли, только если изначально не подразумевалось насилие. У Пьеро остались плохие воспоминания о таких эпизодах. В их мире не существовало психологов, но имелись серые. Он не стремился жаловаться спецслужбам, а теперь самое страшное уже произошло. Он мертв и находится во власти Люцифера.
«Почему меня еще что-то беспокоит, если я мертв?»
Ему казалось, что его губы все еще греет солнце, и он чувствовал влагу, словно поцелуй запечатлелся на коже, как клеймо. Он огляделся. Теплая солнечная травка пропала. Он обнаружил себя в плохо освещенной знакомой комнате. Выцветшие обои с мелкими розочками, старинная люстра с цилиндрическими плафонами, тускло поблескивавшая в прохладном дневном свете. Устройство связи – продолговатая коробочка с блестящим экраном - на стеклянном столе. Да, он здесь встречался с Хэллом.
- Знаешь, что случилось с теми из нас, кому не нравился сценарий? – спросил его насмешливый голос из угла.
В старинном кресле у зашторенного окна на месте Хэлла сидел Люцифер. Бледный, со светлыми длинными волосами, которые казались немытыми, он теперь напоминал магистра, даже облачился в потертые блекло-незабудковые джинсы и охровую рубашку с распахнутым воротом.
- Они растворились во тьме, - сказал Люцифер, не дождавшись ответа от Пьеро.
- Мне нравятся женщины, - с некоторым вызовом предупредил сенсист. Он не собирался злить демона, но испытывал тревогу. Случившееся всколыхнуло воспоминания, которые он тут же постарался заглушить.
- Если бы мне взбрело в голову соблазнить тебя, поверь, ты бы забыл, кто тебе нравится, - отозвался Люцифер, мимолетно нахмурившись.
- Это уже было и тебе наскучило? – холодно спросил Пьеро.
- С тобой? Тысячу раз. Но то, чему вы, люди, придаете столь большое значение, давно уже мало интересно мне. Не сейчас. Да, это хороший способ получить энергию, наверное, я так и выжил. Это было нашей пищей.
- Секс?
- Не совсем. Само по себе плотское удовольствие мало дает, если не является катарсисом. Энергия – для меня - черпается во влюбленности, соблазнении, флирте. Кроме того мы оба предпочитали женщин. Они удивительные существа. Одни меньше боятся чувствовать, другие более насыщены энергетически.
Пьеро понемногу успокаивался. В этой комнате с протертым паркетом, пыльными полками, старинным телевизором, занимавшем всю стену, он чувствовал себя уверенно.
- Так у демонов все же есть пол? То есть… Ты не можешь принять образ женщины?
- Я могу принять любой образ, как ты в картине Иной можешь превратиться хоть в ежика. Но я, конечно же, мужчина. Ммм… - он задумчиво прищурился. – Однако свойственные вашим самцам черты в нас отсутствуют. В сознании обывателя этого века, - он махнул рукой в сторону окна, занавешенного пыльной тюлевой занавеской, - быть мужчиной означало агрессию, насилие и тому подобное. Временами мы меняли ваши стереотипы, но все же животное начало брало верх. Я мужской дух, но мне свойственны черты, которые вы часто считаете женскими.
- И я всегда был мужчиной?
- Почему «и ты»? Вообразил себя демоном? Не заблуждайся. Тут только один демон.
- Не понимаю.
- Этот вопрос полов сейчас не важен, верь мне.
- Итак, твоей пищей была страсть?
- Соблазн. А того, чей ветер ты носишь – любовь.
- А Гевуры?
- Страдание. Но мы говорим только об одной стороне медали. Азарт – тоже его конек. Но и мой. И он также влюбчив. В том-то все и дело. Мы ветры. Вы направляете наше движение. Даже из Гевуры человек может сделать отважного славного парня. Поэтому мы приходили к вам и приносили вам учения. Смысл учений состоял в том, чтобы не направлять нас в дурные стороны. Однако выяснилось, что люди весьма своенравны в смысле понимания учений. Все очень длинно. Как мы создали рыцарство, например, дабы возвысить ваш убогий человечий дух. Я пытаюсь тебе рассказать настолько кратко насколько возможно. Имей же терпение!
Люцифер помолчал. Теперь Пьеро испытывал смутное сочувствие. Что-то случилось, если Люцифер в состоянии похвалить даже Гевуру. Но откуда он знает, что они враги? Ах, да. В нем ветер Алтера.
- Выходит, я не самостоятельная личность? Лишь ветер Алтера?
Люцифер устало вздохнул.
- Ты человек. Много раз рожденный. Алтер – ветер. Ты… ловушка для его ветра. Или проводник его ветра. Как тебе больше нравится.
- Не понимаю.
- Поймешь. Вспоминай.
С этими словами Люцифер перевел на покойного сенсиста глаза, ставшие из алмазных красными, и слетел с места, подобный вихрю. Пьеро инстинктивно отступил назад, и все же оказался в объятиях, но не демона, а волны. Так, словно комната сделалась текучей, а красные глаза магистра расплавили ее и подчинили себе все молекулы пространства. В горячем водовороте Пьеро плыл куда-то, отстраненно отмечая, что не чувствует ни боли, ни тревоги. Впрочем, с тех пор, как он умер, он позабыл об эмоциях.
Открыв глаза, он обнаружил себя на дороге, черной от опавшей листвы. Вороные кони с красными кожаными уздечками, украшенными серебром и золотом, неторопливо шли под мелким дождем. Люди в туниках с траурными лицами, худощавые, скуластые, гладко бритые. Ни одной женщины, только мужчины и юноши. Один из них - все еще прекрасный, но разные глаза смотрят в пустоту, будто бы оба незрячи. Пьеро вдруг сообразил – это похороны, возвращаются назад. Царственный возлюбленный усилием воли заставляет себя передвигать ноги. Он перебирал в памяти эпизоды их дружбы или любви длиною в короткую человеческую жизнь. Он хотел погладить пальцами опаленную загаром щеку, залитую слезами и дождем, но протянув руку, понял, что руки у него нет.
На ОлимпеЦаря качнуло. Возможно, он ощутил ветер? А, может, дыхание смерти? Бледный Александр вглядывался в дождь, его колени коснулись земли, потому что дух покидал его, подоспел высокий юноша из свиты, но Алтера не интересовал человек. Только слабая нить, дающая жизнь, еще осталась, протянутая к светловолосому затылку, как луч света. Тот, кто был нужен, взмыл с ним вверх, туда, где люди в своем воображении рисовали Олимп.
Впрочем, это место в самом деле напоминало Олимп, потому что люди являлись их творением, их частью, а также загадкой, которую они не могли разгадать. Загадкой вроде наличия во вселенной абсолютного Добра и Зла, а также есть ли у них родитель или они результат некой космической аномалии. Ярко сияло солнце над их головами, потому что они поселили сотворенного человека на планете, согретой нужной по температурным и прочим параметрам звездой, и для людей солнце означало жизнь. Солнце также означало Бога и повод для жестоких жертвоприношений.
- И что ты увидел глазами человека, что понял? Кто они и в самом ли деле различают Темные и Светлые потоки? – спросил Алтер, заметив, что Люциферу стало лучше, что алмазно-синим глазам вернулся знакомый блеск.
Зазвучала, сначала неуверенно, легкая, но сильная музыка. Она звенела и будоражила, смеялась и завораживала. За эту музыку златокудрого демона любили все звезды, с ней он проникал в мозг созданных существ. Алтера сейчас, как и всегда, поразила красота этой сущности, красота и сияние, которые Люцифер нес с собой, озаряя светом всех и вся, а также невыносимая сверхуверенность в себе, которая проявлялась импульсивностью, отсутствием контроля у тех, кого он успевал полюбить и сделать своими проводниками.
- Они очень своенравны и несчастны, а их жизнь такая краткая, что они не успевают ее осознать, не то чтобы поднять глаза к небу. А еще...
Когда-то у них имелось в распоряжении достаточно красок, чтобы раскрасить траву, но они методом проб и ошибок приняли этот цвет для Рая. Люцифер погладил изумрудную траву, неестественно задумчивый для себя. Недавно он впервые видел глазами человека. В самом деле видел через это устройство для ловли ветров и энергий. Алтер смотрел на него, терпеливо ожидая ответа.
- Да, Лелий?
- Знаешь, похоже, мы опоздали.
Люцифер взглянул на то, что они оба видели под защитным куполом «Олимпа» - на пожирающие друг друга звезды и затаившуюся в злобном нетерпении Тьму. Рано или поздно она их уничтожит, если они не успеют разобраться. Рано или поздно вновь придет Хаос. Они оба отвели взгляды от купола, не желая думать о том, что их ждет.
- В каком смысле опоздали?
- Помнишь всякое зверье, которое наплодилось в начале начал? Мы еще не стали участвовать в их создании. А Малькут утверждал, что важна только энергия, а ты спросил его: «Любая?», а Гевура расхохотался и продемонстрировал, сколько он накопил сил.
- Ну да. Я помню. Он сжег лес одним дыханием, а потом вырастил на пепле новый, еще чудеснее предыдущего.
- Так вот, люди остались зверьем, как мы заключили с тобой поначалу. Нет им дела до твоих Добра и Зла. Но они полюбили игры в накопление энергии. Путем унижения и травли друг друга.
Люцифер брезгливо поморщился, но тут же улыбнулся, словно его посетила некая прямо противоположная мысль, что с ним случалось каждое бессмертное мгновение.
- Все так, - кротко произнес Алтер. - Но ты как-то сказал, что в них есть возвышенные порывы. И мы все участвовали в творении. Это было счастьем, и теперь они питают энергией и нас.
- Мы опоздали. Они научились ощущать через них, видеть их глазами, чувствовать их членами. Они больше завладели людьми. Нас в них немного и у многих для нас в строении их ловушек почти нет места. Мы… несем что-то другое, не энергию или другого рода энергию, от которой, простой, дикой мы сами зависим. Они же от нас, кажется, почти не зависят. Можно прожить без мысли, идеи, тяги к знанию, главное уметь чувствовать.
- Чувствовать? Что такое чувствовать? – спросил Алтер заинтересовано.
Он выдал свою, тихую ласковую волну, гармоничную настолько, что Люцифер только пожал плечами вместо ответа.
- Смотреть, слушать, нюхать… - пробормотал он наконец, встал и зашагал по траве.
- Гадить, трахаться… - насмешливо подсказал кто-то.
Они оба повернулись к говорившему. Когда-то, когда они еще были звездами, они очень были похожи друг на друга. Теперь они сильно отличались. Вновь прибывший был очень тощим, все его лицо прорезали морщины от смеха. Его появление сопровождалось набором резких звуков, имевших, если в них вникнуть, необыкновенную гармонию. И сейчас он завораживал своей музыкой. Алтер зажмурился и нахмурился одновременно, Люцифер рассмеялся и принялся беспечно раскачиваться в такт музыке. Он словно забыл, что только что видел глазами человека и был обеспокоен.
- Проголодался? – спросил Алтер.
Он провел рукой над травой, собирая из нее сок, но пришедший брезгливо отмахнулся.
- Ты когда-нибудь объяснишь ему, что такой ботвой питается только он? – спросил он у Люцифера.
- Бесполезно. Он вообще неизвестно чем питается. Смотри, какой тощий. Скоро растает и останемся мы с тобой вдвоем.
Шут вполне серьезно стал разглядывать Алтера. В самом деле из них троих он был самым бледным и менее четким, твердым, словно так и остался звездным сиянием. Только его глаза ослепительно сияли. Шут был убежден, что глаза люди взяли у Алтера и только благодаря им оказались существами осознанными, способными к знанию.
- Я поглощаю их редкие, раз в сто лет, всплески интеллекта, но что берешь себе ты, друг мой?
Алтер вспыхнул, словно от сильнейшего смущения и отвернулся от обоих братьев. Те переглянулись.
Но тут со стороны Черной дыры, которая будто следила за ними злобным слепым глазом, быстро, ловко выскользнула, словно выстрел или меткий бросок черная лента, она успела коснуться кисти Люцифера, отскочившего назад с разворотом и привычно выхватившего огненный меч. Язычок смертельно опасного пламени растаял от смеха Шута.
ПадениеНаступила тишина, словно все потоки остановились, только Шут насмешливо насвистывал себе под нос свежесочиненный мотив.
- И чего это тебе взбрело в голову спускаться? - спросил вдруг кто-то не очень приветливым тоном.
К их компании присоединилась, соткавшись из будто бы ненадолго прекративших вибрировать серебристых нитей, еще одна фигура. Это был Малькут, ставший со временем очень мощным, высоким. По сравнению с любым из троих недавних собеседников, он казался представительнее, солиднее, старше, словно приходился им отцом или дядюшкой. Даже Шут с его морщинками на фоне Малькута производил впечатление тощего, чрезмерно смешливого паренька с дерзкими глазами, хотя его строение являлось относительно плотным. Плечи Малькута покрывал плащ из густой волчьей шкуры, а пышные серые волосы украшала диадема из неброских каменьев.
Облаченный в светлое допотопное подобие тоги, закрывавшее изящное тело из непрестанно мерцавших лучей света, Люцифер взвился:
- С какого вселенского переполоху мне нельзя спускаться к людям? Кто мне станет указывать?
- Допустим тот, кто наладил порядок, научил людей выживать, кто сделал возможным их существование, хотя бы на протяжении мгновения. Знаешь, что такое мгновение, Лючи? Это что-то вроде того, чтобы хотя бы миг не мутить вселенские волны.
Это говорил еще один брат, воплотившийся из волн полегче и побыстрее тех, из которых соткался Малькут. Это был Плутон, теперь уже солидная персона, с перстнями на холеных пальцах, также облаченный в сверкающие шкуры, но дорогие и изысканные, как сама роскошь, которой он пел песнь каждым своим жестом и вздохом.
Люцифер замер, сохраняя совершенную неподвижность и белея от гнева.
- Благодаря мне, - заговорил он сквозь стиснутые зубы, - они встали на ноги, поняв, что недостойно человека, как зверям, бегать на четвереньках, благодаря ему, - он указал на Алтера, вдохновляясь, - они, некоторые из них, стали заботиться о своих стариках, лечить больных. Благодаря ему, - он кивнул на Шута, - они стали не просто жрать, как животные, а задумываться о том, что они едят, и что это недавно было живой плотью!
- Да! – перебил его Гевура, обдав всех жаром. Он воплотился будто бы из самой энергии их окружавшей, из энергии, которая пульсировала в каждой нити света и во всех ветрах. – Но благодаря вам, бездельникам, они потеряли покой! Люди… Они оправдали все ожидания. Они ловят потоки вселенной, сдерживают их в себе и питают энергией, идущей к ним отовсюду, как по волшебству.
- Какой энергией? Энергия не вся от нашего Отца, - мягко заметил Алтер. – Верно ли то, что в них поступает как Добро, так и Зло. Ведь сначала они были бессмертны, и теперь твоя жадность заставила их принимать в себя все, что пронизывает мироздание, и вот они болеют, гибнут и гниют, причем зачастую гниют заживо. Для того ли мы создавали их?
- Ах ты глупый мальчишка! Как ты не понял до сих пор, что энергия и есть самое основное! Она и определяет твердь! Она застывает в них, воплощается, копится!
- Чтобы потом ты пожрал ее вместе с ними? – невозмутимо уточнил Шут. – Но не вредно ли это для твоего желудка? Смотри, ты видел лик свой в прозрачных водах земных озер? Если бы ты не так обжигал жаром, я бы принял тебя за монстра из Тьмы.
В самом деле Гевура также претерпел изменения во внешности, как и прочие, но если остальные сохранили звездное очарование, даже Малькут – пусть и приглушенное солидностью, которую он напускал на себя, - старший из братьев выглядел неважно. Его лицо сделалось красным и грубым, хотя и самым выразительным, самым четким, безупречно вылепленным из всех лиц. Он единственный имел свой запах, который не чуяли, впрочем, трое младших, но от которого воротили нос Малькут и Плутон. Брутальные черты постоянно искажала судорога, придавая ему жуткий вид, хотя в редкие мгновения покоя он поражал удивительной, живой, яркой привлекательностью, вроде той, которая бывает у зверя, отдыхающего после битвы и сытного обеда. Он был всех выше на голову и шире, мощнее.
- Когда-то мы мечтали о том, чтобы мечта застыла. Разве нет? Чтобы созданное единожды оставалось, не растворяясь в Хаосе. Ни один из нас, даже ты, любознательный брат мой, - он кивнул Шуту, - не знает, по каким законам существует все это, - он спокойно обвел взглядом черноту, притаившуюся над куполом, - но выжили мы потому, что лучше иных умели постоять за себя. Только соединившись, мы создали ловушку. Почему? Потому что энергии у нас разные и энергии не бывает много, когда речь идет о том, чтобы Быть. А ты, Люцифер, твой полупризрачный братишка, вы дали людям осознание. Дали еще при рождении. Для чего? Чтобы им больнее было умирать?
- Ты сам же говоришь, что дали при рождении, как искру. Так почему ты не подпускаешь нас к ним? Словно даже те туннели, которые принадлежат нам, собираешь перекрыть.
- Я не говорил про искру. Это твоя склонность к фантазиям? Довольно! Они остались в Хаосе!
- Так я прав?! Ты желаешь загасить в них то немногое, что принадлежит нам?
- Да. Хотя бы потому что ваши перворожденные мгновенно нахватались тьмы, не прожив и тысячи лет! Такие возвышенные создания! Запутавшись в явлениях, которые и мы не понимаем, они превратились в монстров, которыми кишит теперь вселенная!
- И потому проще сделать людей подобными зверям? А болезни – разве не та ли эта Тьма?
- Без Тьмы нет тверди, глупцы. Мой земной мир жив уже миллион лет, и я не позволю тебе спускаться и смущать их разум!
- И как ты мне запретишь? – прищурился Люцифер.
- Уже запретил. Они отныне воспримут, как горячечный бред все твои идеи. Разве что огонь… Он оказался полезен.
- Посмотрим!
Люцифер вспыхнул, вроде разгоревшейся звезды. Стали видны миллиарды тончайших исходящих от него нитей. Нити эти потянулись к земле, но прошли только через воздух. На земле же стало светло, выбежали люди и подобно малым детям смеялись и тянули к небу руки. И тут грянул гром, обрывая нити. Люди бросились врассыпную, кто пошустрее спрятались в пещерах. Жрецы умоляли громовержца пощадить их.
- Но чем он будет питаться? – уточнил Шут. - И выживут ли люди, лишенные одной из своих составляющих?
- Какой интересно? Непомерной гордыни? – осклабился Гевура. – И это непоследовательное создание упрекает меня во взаимодействии с Тьмой…
- Человеческого достоинства, - возразил Люцифер. - Но не бывать этому.
- Гевура, что за жизнь у них будет? Без сострадания, без тяги к знанию? Без… - Алтер смущенно и сочувственно уставился на пылающего от гнева Люцифера, пытаясь придумать, что помимо гордыни тот подарил людям. Когда-то они создали эльфов. Те были более их творениями по распределению энергий, то есть его, Шута и Люцифера, но эльфы так стремились в космос, так желали изведать все, включая Тьму, так презирали земное и свое неизбежно неидеальное твердое воплощение, что мечта о совершенной ловушке и любимом детище обернулась кошмарным провалом. Хаос вновь замаячил страшным призраком, грозясь поглотить сумевших отвоевать право Быть.
Тем временем Люцифер не терял времени даром, он все пытался спуститься к людям, но его легкая воздушная энергия наткнулась на мощное противостояние энергии плотной. Он подобно светлой тени сражался с камнепадом и единственное, что выигрывал, так это то, что оставался невредим, пока его противнику на подмогу из Тьмы не выскользнули чернее ночи тени. Люцифер вскрикнул, падая на землю под тяжестью уже знакомого после воплощения в человеческом теле страдания. Алтер бросил вслед за ним, в глазах потемнело, а когда он смог оглядеться, обнаружил себя в комнате Хэлла. Сам Хэлл сидел перед ним, отсутствующим взглядом глядя перед собой.
ЯблочкоВиктория бежала за высокой фигурой героя чужой картины, бежала, натыкаясь на гостей и участников развлечения, на сиреневолосых девушек и агрессивных ублюдков, но для них она была не более чем резким порывом ветра, поэтому ничто не мешало ей продолжать свой безумный бег, при том, что молодой человек (хотя человеком он, скорее всего, не был), которого она преследовала, шагал неспешно. Она осознавала, что персонажи картин перестали попадаться ей навстречу, но заметила это краем глаза, потому что, хотя уже слезы от напряжения лились, высыхая от ветра, по ее щекам, не желала выпускать преследуемого из поля зрения. Она бежала по раскаленной пустыне и по ледяному настилу, она теряла сознание, продолжая бежать, но не понимала уже в какой она реальности. Наконец она стала падать, полностью обессиленная. Ужас охватил ее, вцепившись в глотку и разрывая сердце, при этом она видела страшную морду Древнего без привычных очертаний – тьма во тьме и оскал - растянувшая незримые губы бесконечно злобная усмешка. Она поняла, что все кончилось. Навсегда. Но тут ее вырвала из темноты чья-то крепкая рука, блеснувшая перед ее гаснувшим взором вроде золотого провода.
Они стояли в вестибюле. Он молча предложил ей присесть. Сам уселся рядом. У него оказались серо-русые коротко стриженные волосы и продолговатые светлые глаза с темными ресницами. На подбородке ямочка, черты вытянутого лица не идеальные, кривоватый тонкогубый рот, но она не сомневалась, что нашла того, кого искала. Она жадно смотрела на него, невольно представляя, вплетая его в свою очередную картину, потому что ее картины оживали лишь когда в них входил он. Но он мягко коснулся ее руки, приводя таким образом в чувство. Эта рука оказалась обычной – теплой, сухой.
- Человек, ты думаешь управлять мной?
- Нет. Ни в коем случае, - пробормотала Виктория смущенно.
Странно, но ни напряжения, ни скованности она не испытывала, хотя это, должно быть, было его заслугой.
- У тебя парень потерялся, а ты все мечтаешь о чем-то. Чокнутая.
- Пьеро! Что с ним?
- Гммм… Я не знаю. Какой момент времени ты имеешь в виду? В вашей реальности это имеет значение.
- В настоящий.
- Все в порядке. Им Хэлл занимается.
- Хэлл? Это из «Ошибки белого мага»?
- Да.
- Но разве ты это не он?
- У меня нет единой точки дислокации и единого воплощения. Начнем с того, что и здесь меня нет.
- Ты мне кажешься?
- Да. Тебе все кажется. Однако зачем ты преследуешь меня? Я терплю лишь потому, что ты мое дитя, иначе бы я тебя уничтожил. Но все же хотелось бы уловить крупицу смысла в действиях человека твоей породы.
- Да. Поэтому. Я хочу понять. Кто они, дети Люцифера? Иные. Кто мы?
- Я не смогу рассказать тебе историю в триллион лет. Не хватит твоей короткой жизни, а когда я возьму тебя в вечность, тебе будет не до этого, а многое станет итак ясно. Так чего тебе неймется? Живи свой краткий миг спокойно.
- Пожалуйста… Я хочу знать, как это было. Это было ошибкой? Почему мир исчез? Что случилось?
Она осторожно прикоснулась к его руке и зажмурилась. Удивительно, но ее не ударило током, не обожгло. Наоборот, на нее нашел покой, и было ощущение, что теперь она нашла ответы на все вопросы.
***)!(***
В этом райском месте росли деревья с нежно-изумрудной листвой, благоухали цветы от белых, розовых до фиолетовых и темно-бордовых. Пели птицы всех расцветок от скромно-серых до оглушающе-алых, янтарно-золотых и белоснежных, как видневшиеся вдали горные вершины. Звенели мирные водопады и благородно гудели их величественные собратья. Порхали бабочки размером с ладонь, степенно прогуливались лани и прочая живность, не ведавшая опасностей и страха. Воздух благоухал, а ароматы – один другого пленительнее – постоянно менялись.
Однако имелся в этом дивном месте один недовольный демон. В то время как его братья в блаженном оцепенении грелись на солнышке или дремали в тени, он шагал взад вперед, топча нежную траву. Златовласый с глазами хрусталя, в котором отразилось и залюбовалось собой небо, он хмурил густые пшеничные брови, о чем-то мучительно размышляя.
- Все вы как… как эти дубы! – вокликнул он наконец, останавливаясь перед очень красивым, больше похожим на взрослого мужчину, чем на юношу, демоном. Крупные, безупречно вылепленные черты его отливали бронзой. Умные крупные глаза сверкнули и от огня, который будто беспрестанно тлел в нем, вспыхнули высокие скулы. - Такие же самодовольные и тупые! Неужели тебе не скучно, Гевура? Итак, тебя устраивает греть им ладошки по вечерам, когда они присаживаются к тебе, прикидывающемуся костром? Неужели никто из вас не заметил, что небо истончается век от века, а яблоки стали кисловаты на вкус? Ты же знаешь, что огонь не может гореть вечно, ему нужны ветки, хворост, что-нибудь, чтобы поддерживать горение!
- И что ты хочешь? Обратно туда? – нахмурился Гевура. Его красивое лицо омрачилось, а в облике неожиданно, буквально на несколько мгновений появилось нечто жестокое, потому, должно быть, что он сжал зубы.
Люцифер замер, вспомнив ледяные глаза-дыры существ, выскакивавших из тьмы, как они окружили его, как заставили испугаться, создав иллюзию, что он сломал меч. «И ты погаснешь. Даже ты. Все вы погасните рано или поздно». Но он справился тогда со своим страхом и засиял ярче. Только от соприкосновений с ними и его облик стал меняться. Те твари стремились изуродовать их всех. Так у Плутона один глаз сделался меньше другого, появились залысины, а Малькут сгорбился. К счастью, постепенно это прошло.
- Нет, - ответил Люцифер хмуро. - Там скучно. Тоска.
Гевура презрительно махнул на него рукой и принялся расправлять складки шелковой оранжевой тоги.
Рядом раздался смешок. Это подошел Шут. Он стоял, вертя в длинных костлявых пальцах яблоко. Надкусив фрукт, Шут поморщился.
- В самом деле, кислятина. Так ты полагаешь, что все это, - он показал рукой на изумрудные цветущие холмы и водопады в белых вуалях из капель, - исчезнет, если не подпитывать, как костер? Развеется, как мимолетный туман и не останется ничего?
- Я не знаю, но у меня такое чувство… - Люцифер вновь вспомнил ледяные пустые глаза и оскал, лишенный даже злорадства. Это была ухмылка, от которой он тогда едва не погиб, потому что стал терять волю к борьбе. – Не знаю, как объяснить.
- Удивил, - пожал плечами Шут и пошел на полянку.
Он приблизился к прелестной девочке, которая играла с яблоком. Она сама была будто бы одна из них, словно самый юный демон, но к ней бы больше подошло слово «ангел». Ее фигура еще толком не развилась, но уже была она высока и стройна, и спокойной нежной красотой больше всего напоминала темноволосого белоликого Алтера.
Шут знал, что дети еще могут видеть его, хотя ему пришлось изменить форму.
- Почему ты не попробуешь яблочко на вкус, детка?
- Потому что оно кислое, - призналась девочка.
К ним приблизился Алтер.
- О, великий Эол! Что ты задумал?! – прошептал он, с опаской следя за Шутом.
Люцифер стоял за его плечом.
- Ровным счетом ничего, - отмахнулся от него Шут. – Тебе и Тьма не страшна, а у нас, похоже, проблема.
- Что бы вам ни почудилось, не смейте их трогать!
- Ты здесь совсем не главный.
- Оно невкусное, - сказала девочка, которая видела только Шута и не в человеческом облике, а как одну из привычных ей тварей. Ее не пугало, что она может с тварью говорить, потому что она не знала, что такое страх.
- Но разве яблочки бывают кислые? Что ты, крошка! Они всегда сладкие. Слаще меда.
Он взял яблоко из рук девочки и откусил от него, жмурясь от удовольствия.
Девочка забрала у него яблоко и надкусила с другой стороны.
- Оно кислое! – вскричала она с обидой и отвращением.
Со слезами девочка бросилась бежать к самому любимому местечку на самой любимой поляне.
Ее слезы очень расстроили мальчика, который к ней подошел и стал ее гладить по голове. В его глазах появилось выражение сочувствия, и одна слезинка покатилась по щеке. Мальчика они сотворили для нее, вновь объединившись, но Лилит не стала участвовать. «Могу представить, что вы сотворите», - фыркнула она и рассеялась во Тьме. Однако после сотворения мальчика всякие твари, зарождавшиеся на земле, имели пару. Они множились, а Люцифер как-то заявил, что они пожирают друг друга, но ему предложили заткнуться.
- О нет… - простонал Алтер, падая на колени и хватаясь за голову. Он словно что-то почувствовал, когда по щеке мальчика покатилась слеза и теперь дрожал с головы до ног.
Девочка вытерла слезы и улыбнулась мальчику. Она долго смотрела на него с нежностью, но вдруг смутилась и скрестила на груди руки. Щеки мальчика вспыхнули, словно под его бледно-персиковой кожей затлели угли. Глаза Гевуры жадно заблестели. Уродливая морщина прорезала лоб, а красивые глаза приобрели хищное выражение, как в те времена, когда он пожирал звезды.
К детям незаметно подошел Малькут и накинул им на плечи серебристые плащи. Плутон пошуршал ветвями позолоченных солнцем деревьев и подсунул под руку мальчика сияющий камешек. Его губы почему-то стали более пухлыми, а уголок рта влажно блеснул.
Люцифер беспокойно наблюдал за происходящим, испытывая тревогу.
- И конечно потом во всем обвинят меня, - пробормотал он, разводя руками.
- А кого еще? – усмехнулся Шут. - На, попробуй. Они снова сладкие. Вот ведь фокус.
Шут вмешивается- А теперь представь, сколько мы здесь просидим, если я дальше стану тебе рассказывать, - сказал Люцифер.
- Так и было? – отозвалась Виктория, очнувшись от созерцания заповедного сада.
- Как оно было зависит от точки зрения. От того, как ты способна видеть, как ты можешь себе представить.
- Но разве правда не одна?
- О люди…
Он бережно взял ее за руку и подвел к зеркалу. Это зеркало отражало фигуры вытянутыми. Зато рядом зеркало делало фигуры сплюснутыми. Люцифер не отразился ни в одном из зеркал, а Виктория полюбовалась на себя долговязую и тощую и на себя же толстую и короткую.
- Но есть зеркала, которые не искажают.
- Все зеркала искажают в той или иной степени, однако, да. Есть. Есть зеркала, стремящиеся отразить правду. Но ваш мир плоский и простой. В нем всего три измерения понятные для ваших глаз. То же, о чем ты спрашиваешь, имеет столько измерений, что в вашем языке нет названия для этого числа. А время вовсе течет по-своему. Прошлое, настоящее, будущее – все едино, но и разобщено и постоянно меняется. Твой рассудок, пусть и безумный, ибо ты Иная, не выдержит нагрузки, начни я тебе рассказывать все, что для меня в данный момент имеет значение. А многое ты и сама знаешь, а что не знаешь, то придумаешь! Мне пора. Не ходи за мной. Это опасно.
- Но куда ты спешишь? Ведь время для тебя не важно!
- В самом деле… Попадая к вам, к людям, я теряю рассудок. Однако если я не стану подчиняться вашим законам, меня можно будет легко вычислить.
- Так ты и в этой эпохе вне закона?
- Что значит «в этой эпохе»?
- Я предполагала, что теперь ты правишь балом. Разве не ты сделал наделенных воображением людей хозяевами жизни? А Гевура этому всегда препятствовал. И однажды приковал тебя к скале. А еще повесил тебя кверху ногами между небом и землей. Так говорят докатастрофические мифы.
- Что за дикие фантазии!
- Так не было ничего? А я думала, что тебя преследуют за помощь людям. А ты все равно нам помогаешь.
Люцифер, который с холодным любопытством гипнотизировал ее светло-серыми глазами, вдруг рассмеялся.
- Удивительно наивная и наглая провокация! Я чуть не попался.
- Ничего удивительного, - сказал голос рядом с ними.
Виктория тихонько вскрикнула, потому что узнала в высокой сухощавой фигуре Шута.
Сущность отбрасывала преувеличенно четкую тень на мраморный пол у светящегося фонтана, и тень эта напоминала змею, приготовившуюся к броску.
- Ты спрашиваешь, что отличает детей Люцифера от прочих? Я тебе отвечу. Непомерная гордыня и самомнение.
- Ты явился изобличать мои пороки перед этой прекрасной девой или по делу? – нахмурился Люцифер.
- Погоди! – Шут приподнял руку, требуя тишины. Он уселся рядом с Викторией. – У нас есть немного времени для любознательной девушки. К тому же я непосредственный участник тех событий. Я приковал его к скале.
- Он был в восторге, что изобрел цепи, способные удержать бессмертный дух, и ему не терпелось опробовать шедевр, - пояснил Люцифер со скучающим видом. Он вышел из образа героя картины, защитника сиреневоволосых девиц, волосы его опустились на плечи сияющими локонами, в алмазно-синих глазах мерцали огненные искры.
- Значит Люцифер вовсе не самый сильный из ангелов? – беспечно спросила Виктория.
- О! Мы надолго застряли! – простонал белокурый демон.
- Смотря в каком смысле и в какой плоскости, красавица, - вежливо отвечал Шут, мрачно-насмешливо мерцая черными, как бездны, глазами. - На деле он самый высокий, но после Алтера. Однако учитывая, что Алтер тоньше звездного ветра и даже в нашем бытие оторван от намеков на реальность, ну вроде тебя здесь, только много хуже, то самым высоким и сильным духом в самом деле является вот этот.
Шут пренебрежительно кивнул на Люцифера, который, как показалось Виктории, все пытался заглянуть брату в глаза, но терпел неудачу.
- А ростом он с тебя.
- Нет. Я чуть ниже. Увы, но это так. У Алтера и Люцифера самые высокие волны, вибрации. Как бы тебе объяснить… Ты же не очень уважаешь физику?
- Физика тут не при чем, - поморщился Люцифер. – Прекрасная дева морочит нам голову.
- Дело в близости к земле или небу? В плотности энергии? - восторженно уточнила Виктория. Ее немного знобило, а голова шла кругом, но она желала все выяснить, бросая на пробу свои теории. – Там где Гевура и Малькут – там мир уплотняется, и тела обретают плотность, но чем дальше от земли и ближе к небу, тем более эфемерные образы. «Земля» и «небо» я употребляю условно.
- Напрасно. В каком-то смысле так и есть. На земле хозяева Малькут, Гевура, Плутон, который взял на себя роль посредника, потому что он легче на подъем первых двух. Высокие духи не желательные гости на земле. Однако меня они приняли.
- Ну еще бы! – заметил Люцифер. - Никогда мир не становился таким плотным, как когда твоя чертова физика вытеснила религии.
- Но разве дух не может проникнуть всюду? – удивилась Виктория.
- Верно. Некоторые и проникали, - согласился Шут. – Но цепи…
- Так ты встречался с Лилит! – вскричал вдруг Люцифер, которому удалось таки поймать взгляд Шута.
- Да, - отозвался Шут, поворачиваясь к брату с недовольным видом.
- Она нашла ее?
- Да.
- Какого дьявола мы теряем время!
- Мы беседуем с дамой. Прости, красавица. Иногда я сам удивляюсь, что именно этот невежа изобрел куртуазность и прочую рыцарственную… гммм… культуру.
- Сочини картину о прикованном к скале защитнике людей. Начни сегодня. Твой месяц подходит к концу, - торопливо сказал Люцифер. Он ласково прикоснулся к ее плечу и вскочил на ноги.
- Но о Прометее итак много историй. Это не пойдет, - пробормотала Виктория с отчаянием.
- А ты сочини, как оно на самом деле было. Введи это чудовище в качестве главного персонажа, - он кивнул на Шута. - Успех гарантирован. У него поклонников на порядок больше, чем у меня. Я утомляю своей чрезмерной красотой.
- Красивостью, - презрительно поправил Шут.
- Что делать? – недобро глянув на брата, согласился Люцифер. - Это трагедия всей моей жизни. Пойдем же!
- Красавица пойдет с нами. Я дам ей доступ к нужным материалам.
- Я… С вами?! И я… О! Я хотела как раз об этом написать и так, как оно было на самом деле! Но я успею? Так много всего хотела рассказать… - залепетала Виктория. У нее онемели конечности, сердце пугающе замирало, темнело в глазах, но при этом она никогда не чувствовала себя еще такой счастливой. Так, наверное, бывает, когда умираешь и видишь вдруг туннель, о котором пишут фантасты.
- Успеешь, - успокоил Шут. - У тебя будет столько времени, что и представить себе не можешь.
- Я не возьму ее с собой. Она остается здесь.
- В чем дело, Лелий? Ты отказываешь даме? Как раз ее тебе придется взять.
- Ее?! – с непонятным отчаянием вскричал Люцифер.
Но Виктория теряла сознание и рассудок от красоты Люцифера. Растерянность ему очень шла. Почти человеческая эмоция, которую, впрочем, она не могла идентифицировать, сделала его лицо дивно прекрасным. Возможно, потому что он нисколько больше не играл, и она это осознавала. Она видела его таким, каким он был на самом деле, когда не ослеплял. Эмоция напоминала сдерживаемое страдание. Виктория совершенно позабыла, что потеряла Пьеро. А потом ей показалось, что тень Шута упала на нее, черная, похожая на змею. И в тот же миг фонтан, люди, ставшие для нее скучными тенями в процессе разговора, - все померкло, погасло, исчезло.
Древний требует даньВиктория открыла глаза. Ее взору предстало бесконечное пространство, будто бы она парит в космосе. Но постепенно, когда прошел первый шок, она поняла, что сидит в хрустальном кресле посередине необъятной залы. Пол был черный и блестящий, будто бы из мрамора. Потолка не было. Вместо него над ее головой раскинулась бескрайняя бездна, мерцающая далекими звездами. Справа и слева присутствовали некие источники света, причем правый значительно ярче левого. Сначала Виктория решила, что это некие светящиеся субстанции, а потом разглядела две знакомые фигуры. Ни Шут, ни Люцифер не обращали на нее внимания, сама же она не могла к ним обратиться, потому что у нее сжималось горло. «Я умерла», - подумала Виктория. От осознания собственной смерти она чувствовала не страх, ужас или еще что-то в этом роде. Она испытывала обиду, злость и отчаяние. «За что?! Зачем?! Я бы могла еще пожить!»
Вдалеке показалась светлая точка. Их было много – светлых точек – на периферии, они двигались, исчезали и появлялись, но эта точка была больше прочих, потому что она приближалась. Прошло много времени, Виктория стала различать звуки и научилась распознавать разные мелодии. Точнее, стала узнавать разные мелодии. Она их слышала когда-то, кода была здесь в прошлые разы. Отсюда многие души улетают во тьму, чтобы больше не вернуться. А некоторые, очень немногие, вспыхивают, как свечи и исчезают. Их забирает Алтер. Точка приближалась, теперь вытянувшись, а после разбившись на два белых огонька. Когда прошло еще время, огоньки подступили так близко, что стало видно, что это две фигуры. Они светились по-разному. Правая даже с большого расстояния было заметно, что будет издавать свет ярче, чем у Люцифера, а левая светилась необычно – внутрь себя.
Наконец фигуры подошли к Виктории. Это был прекрасный белоликий темноволосый юноша и женщина. Юноша не слепил, как Люцифер и не вспыхивал мощными волнами насмешливо-зловещей энергетики, как Шут, но был ярче их обоих и излучал необычайную силу. Женщина была молодой и красивой, более резкой жесткой красотой, чем у обычных земных женщин. Она казалась плотнее прочих сущностей, сияла странным темным светом, а ее большие серые глаза с густыми белесыми ресницами смотрели властно и спокойно.
- Добро пожаловать, Блесс! Вот ты снова с нами, - сказала женщина и взяла насупившуюся Викторию за подбородок.
- Ну же, расправь плечи. Ты дома, - отпуская девушку, сказала женщина.
- Я хочу вернуться! – вскричала Виктория, которая при произнесении своего настоящего имени, то есть того, которое она носила здесь, вспомнила, как сидела в этом кресле последний раз и просила возвратить ее к живым. Она клялась, что безропотно будет играть свою роль, какой бы та ни была незавидной. Люцифер тогда вступился за нее и обещал не морочить, не путать и вообще не беспокоить, не подозревая, что это сама Виктория станет преследовать его.
- Куда именно? – насмешливо приподняв брови, поинтересовалась женщина. - Туда, где тебя сжигали на костре? Где тебя до смерти забил муж? Где ты рожала пятнадцать детей, а потом умерла, истекая кровью? Где тебя растерзала толпа обезумевших женщин, потому что ты «странно смотришь куда-то в небо»? Куда именно ты хочешь, дитя мое?
- Я хочу жить! Я еще не прожила эту жизнь!
- Тссс… Я понимаю тебя, дитя. Все вы артисты. Пусти вас обратно на подмостки! Пусть хоть на роль плешивого калеки. Но там вы так быстро забываете любить то, что играете… Вы фантазируете, мечтаете, умирая от голода, извлекаете из головы новые вселенные, когда перед глазами реальная, сопротивляетесь бытию, глотаете и нюхаете всякую дрянь, причем вы больше, чем обычные здравомыслящие смертные. Все вы, возвращающиеся сюда в конце ваших больше похожих на недоразумение жизней. Дети лучезарного упрямого демона, которому неймется выяснить, он сам не знает что!
- У меня получалось! У меня бы вышло!
- А что бы ты выбрала, если бы вышло? Покинула бы нас и ушла бы с Алтером?
- Да!
- Как, прекрасный Лелий больше совсем тебя не привлекает? – рассмеялась Лилит, лже сочувственно уставившись на Люцифера.
- Я сам ее отпустил! – возмутился тот.
Он сидел с угрюмым видом в кресле, напоминавшем трон из золота. Теперь Блесс видела все больше фигур в зале, оказавшейся переполненной. Время от времени над ними хлопая крыльями пролетали громадные птицы, по полу копошились яркие ящерки, похожие на драгоценные камни насекомые, проползали роскошной окраски змеи, горделиво вышагивали поодиночке и небольшими стадами единороги. Старцы и старухи проходили с задумчивым видом мимо, буквально шагах в тридцати от кресла Блесс, молодые мужчины и женщины в одеждах всех времен, но чаще в удобных здесь белых тогах, ходили, взявшись за руки, одиноко бродили и даже устраивали неподалеку у мраморных колонн танцы, смеялись, грустили или мелодично пели.
- О! – воскликнула в той же насмешливой манере Лилит, обращаясь к Люциферу. - Поэтому ты даже не вышел поприветствовать меня? Или ты начал понимать, какую заварил кашу?
- Пусть хоть все уходят… - прошептал лучезарный демон, не желая смотреть на Лилит.
Блесс быстро взглянула на него.
- Все не уйдут. А я еще не решила. Может, я и останусь.
- О, великий Эол! – пробормотал Люцифер, поморщившись.
Лилит рассмеялась.
- Я все же предлагаю не драматизировать. Видишь ли, дитя, в новой нашей пьесе ты вполне еще может оказаться живой. Вас же куда-то забирают, то есть выгоняют? Диких Иных? Никто не знает куда. Но почему бы не сюда? В конечном счете, большинство из вас оказывается здесь, на вечном гостевом пайке вашего господина. И Блесс. У тебя много работы. Ты же славная девочка, неужели там ты так расслабилась, что собираешься отлынивать?
- Так я в роли?
- Да. Несколько за кулисами до поры до времени, но вполне в роли. Повторяю же. Нужно чтобы ты немного поработала здесь.
«Поработать здесь» означало адский труд, но Блесс немного успокаивало, что она еще жива, а, значит, может вернуться обратно на живую землю, то есть на то, что осталось от планеты после взрыва. Ответственным за катастрофу в кругу Люцифера было принято считать Гевуру, но он же и сумел на некоторое время восстановить солнечную систему. Однако на этом беды не закончились, и Блесс горестно застонала, увидев свидетельство этого. Пока они беседовали с Лилит, Люцифер и Шут уже успели заметить, как потемнело звездное небо, так что ни одной звездочки не осталось. Фигуры людей, животных и даже змеи – все куда-то разбежались, погасли огоньки удаленных костров. От фигур Люцифера и Шута шлейфами из многих-многих слоев протянулись их эфемерные подобия так, словно оба демона постоянно отражались в миллиарде незримых до поры зеркал. Некоторые из подобий проявили самостоятельность и бросились в бой. Более яркие махали золотыми мечами или лучами, а те, что потемнее, но погуще, в черных плащах сражались, хлестая кнутами. Бились они с подобием черного многоголового дракона. Отражения Лилит также отделились от нее и взлетели ввысь, принявшись латать незримые для зрения Блесс дыры. Некоторые из отражений проявляли самостоятельность и даже немало отличались от оригиналов. Так у Люцифера самыми активными на момент этой битвы оказались двое: юноша в мешковатых штанах и шапочке по нелепой моде 21-ого века и похожий на профессора из английских ужастиков красноглазый Хэлл. У Шута копии выходили не менее впечатляющими. Один из них древний, но все еще ловкий и прыгучий Арлекин и два мрачного вида типа: первый чем-то смахивал на профессора Мариарти, а другой на какого-нибудь угрюмого экспериментатора доктора, любителя конструировать человеческие тела. Сражение длились долго, до земли, населенной людьми, должно быть не донеслось ни звука, ни вспышки. Где-то там внизу предсказатели погоды сообщали о магнитных бурях. Но победа оказалась сомнительной. К ним приближалось нечто мало похожее на человеческий силуэт.
Оно напоминало змею с развевающимся капюшоном, только очень большую. «Змея» представляла собой сгусток пустоты, но не просто этакая дыра в видимом пространстве, а плотная жадно пульсирующая пустота. Миллионы лет оно прорывалось через защитные барьеры и всегда требовало жертв. Вот и сейчас оно пришло за данью. Существо зашипело, вроде как смеясь, и скинуло капюшон. Каким оно было на самом деле не знал ни один из присутствовавших демонов, однако из удобства оно принимало человеческую форму. Омерзительный черный человек из сгустка пустоты, постоянно ухмыляющийся и причмокивающий губами. Оно не говорило, а свистело и клацало, но все эти звуки складывались в понятные звуки. Впрочем, не много выходило из зловонной глотки (а от этого чудища смердело нещадно) слов:
- Тесссяттть тысяц сфешшшиххх туш, - проклацало оно.
- Пять, - возразил Шут.
Монстр угрожающе зашипел и выпустил нечто вроде щупалец. Этими щупальцами оно захватило с сотню отражений Люцифера и столько же отражений Шута. Отражения пытались сопротивляться, кто как мог. Но гибли все, кого коснулось щупальце. Облик же самого Люцифера изменился. Глаза его сделались красными, щеки впали, желтые зубы оскалились в болезненной гримасе. Шута, чье лицо изрезали глубокие морщины, а глаза закатились бельмами, скрутила судорога смеха, которым он то ли пытался замаскировать боль, то ли такая у него на боль была реакция. Лилит монстр не тронул, не трогал он и Алтера, который стоял, закрыв глаза, что-то беззвучно шептал и сиянием своим обжигал щупальца. Его сила при том, что он не сдвинулся с места, оказалась самой эффективной. Монстр убрал щупальца, но продолжил торг:
- Тесссяттть тысяц туш!
- Как скоро? – спросил Люцифер.
- По одной за один оборот, - тыкая вновь выползшим щупальцем в сторону земли, потребовало чудовище.
- Будет. Убирайся, - ответил Шут.
Тварь зашипела, вроде как от довольного смеха и взмыла вверх, растворившись в космосе, снова взиравшем на них миллиардами звезд.
- Блесс, слушай меня, - произнесла в тишине Лилит, словно ничего не было. - Я привела эту девушку. Ты узнаешь ее?
- Да, - ответила Блесс.
Стоявшая перед ней девушка, которую она сразу не заметила, была похожа на блеклую тень померкшей тени, но ее черты Блесс припоминала.
- Эта Хлоя. Но что с ней? Я думала ее забрали Древние.
- Они не нашли ее. Не заинтересовались, и душа ее парила в биллионах лет от родной земли, подобная крошечной точке.
- Она помнит что-нибудь?
- Вряд ли. Она мертва. Но ты можешь вернуть ее.
- Но каким образом?
- Но ты же у нас фантазерка. Придумай. Наведи здесь порядок и возвращайся с ней на свою орбиту. Ты живая. Это сейчас очень важно.
Блесс согласно кивнула. Она стала смиряться со своей участью. Украдкой она взглянула на Люцифера. Тот все еще оставался обезображенным. С трагическим видом он поплелся к своим «детям». К завтрашней ночи следует найти годного к вечной смерти - одного из тех, кому он хотел подарить бессмертие.
Хэлл продолжаетВильям протянул ознобшие пальцы к огню. Он так продрог за последнюю неделю, что ему пришлось остановить себя, чтобы не засунуть в камин руки по локоть. Зато Джон прекрасно спал, раскинувшись на соломенном матрасе, укрытом дырявыми простынями и рогожками. Вильяму бы тоже следовало улечься на соседний матрас, но взбудораженный ум не позволял ему расслабиться. К тому же их все еще преследовали представители закона. Ведь Джон Ло, старший брат Вильяма и авантюрист от рождения, дерзнул сбежать из тюрьмы, спрыгнув с башни, на которую заключенных вывели прогуляться. Эта прогулка должна была стать для Джона последней – на следующий день его собирались вздернуть на виселице за убийство одного подвернувшегося молодому повесе под руку аристократа. Высота прыжка футов тридцать! До сих пор Вильям не понимал, как Джону удалось сломать лишь ногу, а не шею. А потом они скитались и прятались, а Джон не издал ни стона, белея от боли, которую нормальный человек не смог бы вынести, не лишившись рассудка. Хотя Джон вряд ли человек, как последнее время убеждался Вильям.
Они спали последние ночи у канав, прячась в кустарники, забирались подобно червям во владения сквайров, чтобы забиться в стог сена. И, не прекращая, лил дождь. Впервые они осмелились переночевать на постоялом дворе в надежде, что преследователи станут искать их в противоположной стороне, а до границы оставалось немного. Тут Джону даже помогли с ногой. Наверное, будет прихрамывать до конца своих дней.
Вильям почувствовал, что руки согрелись, к тому же наконец дошло вино. Кислое и мерзкое на вкус, оно поначалу казалось братьям божественным нектаром… Вильям прошел к своей постели, поправил горевшую на пятнистом от восковых капель и сырости сундуке свечу. Огонек поднялся, приплясывая, должно быть, от сквозняка. Вильям прилег, созерцая коричневые потолочные балки – символ уюта в их неприкаянной жизни. И что дальше? Как ужасно, что отсюда снова придется вступить в холодный промозглый дождь, а дома было так хорошо. Мать стелила к ужину чистейшую скатерть и каждый вечер рассказывала удивительную историю, то ли быль, то ли небыль. Вильям мучительно пытался заснуть и уже почти убедил себя, что ему это удастся, когда услышал негромкий смех. Он мгновенно сел и огляделся. Смеялся Джон.
- У тебя такой кислый вид, будто мы снова собрались переночевать на конюшне в компании парочки прокаженных и страдающих поносом бродяг. Расслабься. Мы в тепле и даже сыты.
- Сейчас – да. Но что будет завтра? У нас нет денег. Завтра мы снова будем спать с прокаженными и дай Бог, что от нас не будут вскоре шарахаться, как мы от них.
- Но это будет завтра, если будет. А сегодня – это сегодня. Так чего тебе не спится?
- Я вспоминаю, как… О нет!
- Это в прошлом. Расслабься и спи уже.
- Не понимаю, как ты так можешь. В чем секрет?
Джон пожал плечами. Он скользил глазами по балкам потолка и, казалось, в самом деле ни о чем не думал. Тонкое умное лицо его выражало лишь веселое удовлетворение от того, что телу его тепло и все, в сущности, идет по плану. Хотя какие планы могут быть у безумца, которому неймется попробовать жизнь на вкус во всем ее многообразии и ежедневно найти себе приключение? И Вильяму заодно. Младший брат вздохнул.
- Завтра нам придется спать в канаве, - тоскливо заметил он, продолжая по-прежнему следить за Джоном со смесью раздражения, возмущения и невольного непреходящего восхищения. Так же он смотрел на огонь, когда разводишь его в лесу, а не в камине.
- Ах, ну какой же ты зануда! – отозвался Джон. - Откуда тебе знать, что будет завтра?
- Любой здравомыслящий человек скажет тебе, что завтра мы будем спать в канаве. Это простая логика.
- Мы и эту ночь должны были спать в канаве, но вместо этого вкусно поужинали и нежимся на чистых простынях.
- Кто же знал, что нам подвернется богатый идиот, согласившийся поиграть в кости с парочкой бродяг?
- А что ты знаешь о завтра? Ты его уже придумал самому себе. И как же скучно ты живешь! Ты полагаешь, что можешь предсказать свое завтра? От того у тебя и происходят недоразумения. Ты все стремишься переиграть того, кого переиграть невозможно. Продиктовать свои условия и устроить накануне падучую от того, что мир несправедлив. В твоей задаче одни минусы, а плюсы достаются тем, кто ничего не расписывает наперед.
- И это говоришь мне ты? Да у тебя просчитаны все ходы в картах!
- Ничего у меня не просчитано. В том то и фокус.
- Как так? Тебя признают великим аналитиком.
- Они дураки. Вроде тебя. Фокус в том, что…
Джон задумался, вскинул в рваном кружеве красивую руку, встал и быстро зашагал по комнате. Светло-серые глаза его искрились от какого-то тайного веселья. Он будто забыл о брате и улыбнулся самому себе.
- В чем черт возьми фокус?? – не выдержал Вильям.
- В том, что просчитывать ничего не нужно, - откликнулся Джон. У него был несколько рассеянный вид, словно он только что дошел до сей сомнительной гениальности мысли. Он удовлетворенно тряхнул головой, так что грязные локоны проскользили по поношенным плечам сюртука.
- То есть жить без головы. Вроде дурачка Билла? – спросил Вильям. Билл был их слугой. Хороший паренек, безвредный, но умственно неполноценный от рождения.
- А чем тебе Билл не угодил? На свой манер он счастлив и свое имеет.
- И ты бы хотел жить как Билл?
- Нет. Но это потому, что у меня другие предпочтения.
- То есть не думать? Как дядя Питер?
- Нет… Ему не нравится то, что он делает и как он живет.
- То есть надо делать то, что тебе нравится? А если мне нравится пить по пять пинт пива ежедневно?
- Тебе не нравится и Питеру не нравится. Он делает то, что ему не нравится. В том то и проблема. Никому не нравится обкрадывать вдов, пить, опускаться на дно, калечить ближнего, купаться в роскоши, когда твоя жена прикидывает, не подлить ли тебе в бокал яду. Все бы хотели быть благородными, сильными и щедрыми. Люди делают подлости, потому что они не умеют делать то, что им нравится. Некоторые лгут себе и изображают великодушие, но это всего хуже. Дядя Питер хотя бы простодушно запутался и думает, что делает то, что ему нравится, хотя ему это не нравится. Даже тебе не нравится нудно думать о завтрашнем дне. Ты зачем-то это делаешь. Но зачем? Ну скажи, тебе нравится думать о том, что у нас нет денег?
- Нет.
- Так зачем ты об этом думаешь?
- Потому что это разумно, - неуверенно пробормотал Вильям.
Джон с большим сочувствием посмотрел на него. Вильям выдержал его взгляд. Его каре-зеленые глаза строго смотрели в ответ, и Джон в итоге с улыбкой отвел взгляд.
- Так. Теперь мне ясно. Ты ни о чем не думаешь и потому ты стал убийцей! – воскликнул Вильям, которому временами казалось, что старший брат он, и до конца дней вынужден присматривать за безумным Джоном.
- Я и не думал его убивать! Это он что-то выдумал себе и напоролся на шпагу.
- А тебя чуть не повесили. Хорошенький совет! Ни о чем не думать.
- Но ведь не повесили.
- Потому что я устроил твой побег!
- Да. Потому что я о нем и не помышлял.
- О нет… - простонал Вильям. Он еще хотел сказать, что убийству не может быть оправдания, что…. Но он понимал, что каким-то непостижимым образом Джон прав. Что он знает, сам того не зная, некую тайну и потому Вильям следует за братом по пятам, непрестанно осуждая за безответственность.
- Однако у нас закончилось вино, - пробормотал Джон.
Вильям вздрогнул. Как он мог настолько расслабиться, что поверить на самом деле, что приключения на сегодня закончились? С ужасом он посмотрел на Джона, но что-то в весело блестевших глазах заставило его будто бы внутренне остановиться. Что-то смутно знакомое… Нет, глаза, скорее синие с красными искрами... Это Хэлл.
Петруха дернулся. Он огляделся. Внимательно, словно очнувшись от сна. Но он не был уверен, что не спит снова. Та же комнатка. Старые бумажные обои. Приглушенный свет из окна с тюлевыми занавесками, каменные спокойные стены города сквозь прозрачную ткань. Хэлл в потертых джинсах и неновом свитере - сидит на деревянном стуле, облокотившись локтем о стол с клеенкой, и внимательно смотрит. Гул железных машин, далекие гудки каких-то механических штуковин и нескончаемый воняющий асфальтом и резиной рокот человеческого муравейника.
- Итак, - произнес Петруха, то есть Пьеро… Впрочем, он сам уже не знал, кто он. – Я - отражение Алтера?
Он криво усмехнулся.
- Что ж… Мне оказана немыслимая честь, я кажется, догадываюсь, кто такой ваш Алтер…
Люцифер вздрогнул и очень убедительно прижал к губам палец.
- Тебе все нужно поставить точку. Но точки нет, я, во всяком случае, ее пока не нашел. И обойдемся без имен. Не все его имена следует называть. Ты мой. У Алтера нет принадлежащих ему отражений. Свой Свет он весь отдает Отцу. Почти весь. А часть моих отражений утеряна. Драгоценная часть. Самые ранние из уцелевших - это Александр и Гефестион, которого Алтер подарил мне.
- Дети Люцифера… Итак, нас нет. Мы лишь отражения, - шептал Пьер. По его щекам текли тихие слезы. Впервые после смерти ему стало не все равно.
Он с неясным ужасом уставился на свои руки, дивясь, что те не становятся прозрачными и что он даже слышит стук собственного сердца. Классная иллюзия…
- Это не так, - отозвался Люцифер. – Просто некоторых из вас мы с Алтером используем, чтобы смотреть вашими глазами.
- Это… чудовищно.
- Да? Ты прав. Это чудовищно. Но могу тебя немного утешить, - Люцифер вновь был собой. Лицо его белело здоровым светом, будто из струящегося золота волосы кудрями разметались по плечам, облаченным в тогу, но комнатка и обстановка оставались те же. – Дело в том, что через всех людей смотрит кто-то из нас. Гевура, Малькут, Шут, Плутон а, иногда, и Лилит.
- От чего это зависит? – с отвращением спросил Пьеро. – Кто будет смотреть?
- От конфигурации. Вы не только разные телесно, но и внутренне.
- Значит, как таковых, как личностей нас нет?
- Не совсем так. То есть вообще не так. Но что вы такое по своей сути – загадка и предмет спора между нами всеми. Алтер считает, что вы частички Великого Эола. Я считаю, что он прав, но не совсем. Скорее, вы фильтр. Видишь ли, все мы страшно больны. Я демон, но многие из вас не даром путают меня с дьяволом. Он есть и может действовать через меня. Через любого из нас.
С этими словами Люцифер сильно побледнел, то есть несколько померк и с откровенным, тщетно скрываемым ужасом быстро огляделся.
Работа БлессБлесс с неприязнью взглянула на полупрозрачную фигуру. Последнее время то, что осталось от Хлои, ходило за ней по пятам. Иногда королева спрашивала себя, помнит ли это создание хотя бы что-нибудь из прошлых воплощений. Иначе бы Хлоя не стала бы хвостиком следовать за ней, как теленок за мамкой. Но Лилит велела позаботиться о покойнице и восстановить ей память. Особенно о тех временах, когда Хлоя была Мэрри, роковой любовью Стивена. Где они могли познакомиться? Должно быть в Оксворде?
- Да, я права? Это было в Оксворде? – хмуро спросила Блесс, заглядывая в тихие глаза призрака.
Существо моргнуло бесцветными ресницами, будто это слово оно где-то слышало. Однако Блесс не смогла добиться от Хлои четких воспоминаний. Самой же ей пока не хотелось погружаться в те времена. Там она умерла, а в этом воплощении она еще была жива. О! Сколько раз Блесс умирала! И как часто Хлоя была из тех, кто с удовольствием кидал в нее последний камень. Сейчас Блесс хотела вернуться обратно, дать знать Пьеро, что она жива, что любит его и всегда любила. Тысячелетие за тысячелетием они встречались, и каждый раз теряли друг от друга голову. Вернее, терял голову Пьеро, а она испытывала его и таких как он во имя служения своему господину. Белокурому демону. Люциферу. Но она не всегда знала при жизни, что в самом деле ведьма. Не знала и о том, что способна любить.
Блесс зажмурилась. Возможно, холодные пустые глаза Хлои всколыхнули в ней это воспоминание. Дождь. Целый день с утра шел дождь. Ее измученное, избитое тело, облаченное в грязную рубаху, тряслось в повозке по неровной мостовой. По ногам из разорванного чрева стекали струи крови и сливались со струями дождя. Блесс улыбалась. Тогда, впрочем, она звалась Адель. В той телеге ее везли к столбу, обложенному соломой. Адель должны были сжечь, что и произошло спустя какой-то час с того момента, как она, улыбаясь, обводила взглядом влажные стены двухэтажных зданий, прямоугольники неровно расположенных окон в узоре деревянных ставень, нависающие над узкими улочками живописные надстройки, темную бахрому шпилей, башенок и осколков развалившихся укреплений. За всю ту короткую жизнь она не чувствовала себя такой счастливой. Свободной. Она качалась на повозке, как на качелях среди дождя, соединившего небо и землю. Как может под таким дождем разгореться костер? Рядом с повозкой скакал на породистом жеребце юноша, сын бургомистра, высокий, изящный и очень мокрый. Время от времени она смотрела на него и пила его лицо глазами, его слезы, смешавшиеся со струями воды. Она видела, что ее улыбка причиняет ему боль, видела, как дрожат его губы. У верхней губы – родинка. Адель любила эту родинку целовать…»
- Там много книг, - прошептала бледная тень рядом с ее лицом. - И сад с цветами. А еще пруд.
Блесс вздрогнула.
- Где там? – холодно спросила она Хлою.
«- Для осветления желе я положила белки, - угодливо улыбаясь, сказала Адель. – Получилось, как вы говорили мне.
Она очень хотела понравиться Мэгг, соседке. Во всяком случае, эту женщину она боялась меньше остальных. После того, как мать утопили – проверяли, не ведьма ли, а так как утопла, то решили, что не ведьма – Адель с ужасом ждала, когда возьмутся за нее.
Мэгг удовлетворенно кивнула. Ее холодные светло-серые глаза посмотрели почти одобрительно, но с внезапно вспыхнувшей яростью Адель осознала, что ее презирают и никогда не примут за свою. Она неправильная, она ведьма. И ни один из них при том не верил, что она или ее несчастная мать в самом деле способны кому-то навредить. Но они смели отличаться, смели просто быть немного другими».
- И башни. Высокие башни. Красивые завитки. Как у торта.
- О чем ты толкуешь? Башни?
- Это прекрасно. Как там. Колонны.
Хлоя указала рукой вперед. Она, похоже, начала видеть. Значит, ее сознание восстанавливается. Теперь важно, чтобы она вспомнила себя в нужном времени и не успела сообразить, что сейчас она в чистилище. Или как эти вечно правильные идиотки называют место, которое для Блесс является родным домом?
Наконец она сама увидела то, о чем нашептывала Хлоя. Паренек. Высокий, стройный. Некрасивый, наверное, но более, чем красивый. В нем угадывалась сила и смелость. Некий вызов. Бархатный пиджак и красная бабочка. Светлая жилетка, обтягивавшая изящное тело. Умные жадные глаза. Серо-голубые, но огненные. Огонь, который сжигал изнутри. Но взгляд его удивительным образом сочетал в себе колкость с мягкостью и теплотой. Блесс сразу влюбилась в него. Таких, как он, она чувствовала за милю. Беззащитных и отчаянно смелых. Уязвимых, но совершенно неуловимых, гордых. Он постигал законы мироздания и отвергал веру в Бога. Для того он и появился там у стены невысокого охрово-каменного изрезанного готичными арками корпуса.
Но он ее будто боялся. Почему? Ведь он провожал ее взглядом и краснел, когда она смотрела на него! Однако предпочел эту пустоголовую зануду Мэрри.
«Тебе плохо? Обопрись на мое плечо». Он кивнул и неуклюже вцепился в нее. Она помогла ему дойти до скамейки. Неуверенно провела пальцами по щеке, он поймал ее руку. Вышло грубо, потому что ее ладонь тонула в его, а мышцы подводили Стивена. «Не надо». «Почему? Я останусь с тобой... до конца». Он мотнул головой. Лучистые глаза уставились в одну точку. В них росли ужас и боль. Мимо, совершенно не замечая их, прошла влюбленная пара. Мэрри смеялась, крутилась перед парнем на высоких каблуках, вертелась, пританцовывала и производила слишком много ненужных движений. «Она уже не помнит о тебе», - жестоко заметила Блесс, в тогдашней жизни Беатрис или Бесси. «Я знаю. Зато она счастлива. Они приходят сюда гулять». «И ты сюда приходишь. И смотришь на них. Почему?» В голосе Бесси послышались слезы. Потому что на деле ее вопрос означал: «Почему не я? Я буду с тобой до конца, а эта не очень-то красивая грудастая мерзавка уже завела себе нового ухажера. Здорового дебила ей под стать!» Он улыбнулся ей. Как, чувствуя унижение, поняла Бесси почти с жалостью. «Потому, принцесса, что Мари никогда не спрашивала «почему». Знаешь, она даже не знает, что такое слово есть. Ну разве не чудо?» Он сжал ее ладонь, но он ничего ей не говорил, он подумал, а она услышала. Лучистые глаза Стивена смеялись, он не хотел причинять ей боль. И просил не провожать его. Она с тоской, злостью и горем наблюдала его удалявшуюся прихрамывающую фигуру».
Блесс устало выскользнула из воспоминания.
- Довольно, - почти благодушно сказала она Хлое. - Теперь отдохни.
Блесс провела рукой перед лицом призрака. Хлоя блаженно зажмурилась и уснула.
Заиграла музыка, и полился свет. Меркурий. Она только на миг радостно встрепенулась, спутав его с Люцифером, который где-то пропадал последнее время. Меркурий – сын Плутона от Лилит – необыкновенно похож на Люцифера, но только внешне. Отличить их просто. Ни в одном из своих воплощений Люцифер не подойдет к зеркалу, он знает, что самый ослепительный из братьев, но свой свет он использует, чтобы, освещая, изучать других. Меркурий поглощает свет других, чтобы любоваться собой. Меркурий влюблен в собственное отражение. Люцифер – во все и всех, кто имеет неосторожность отразиться в нем самом.
Эти нескончаемые ночи Блесс ходила среди слабо мерцавших теней и рассказывала им истории. Она рассказывала им истории наугад, потому что тени уже теряли очертания, почти растворились, оставшиеся жить столетия после смерти человека их выдумавшего.Некоторые из теней оживали, вспоминали себя и посылали к земле лучи осознания. Там их принимали Иные и транслировали Чтителям. Так иллюзии продолжали жить. Люцифер планировал подсунуть некоторых из них Древнему. Лилит поддержала идею и в этом-то и заключалась работа Блесс, королевы ведьм.
Меркурий присел рядом с Блесс, которая устроилась отдохнуть на качели из звездных лучей. Меркурий сегодня пребывал в прекрасном настроении, а потому его общество обещало оказаться сносным. Она не стала заговаривать первой. Меркурий мог в одно мгновение перемениться. Если сейчас он излучал дружелюбие, это не значило, что через секунду он не напустит на себя снисходительную надменность. Холодно и хмуро изучая его изменчивое лицо, без особой надежды она ждала, когда он соизволит объяснить, зачем пришел. Меркурий извлек блестящие шарики из кармана просторных штанов, болтавшихся на его длиннющих стройных ногах. Небрежная рубашка лилового цвета, синие глаза с вечно пляшущими в их глубине чертенятами дополняли привычную картину. Само собой ничего он не стал объяснять, а принялся жонглировать, подбадривая сам себя, смеясь, крутясь и действуя Блесс на нервы. Впрочем, он излучал некое обаяние перед которым не могла устоять ни одна женщина, если только душа ее не была душой глубокой старухи. Королева не стала сопротивляться, приготовившись наблюдать за собой и демоном.
- Ты зачем пришел?
- Тебя повидать, королева.
- Повидал. Теперь проваливай.
Он рассмеялся и прошелся колесом, постоял на голове, сделавшись пунцовым и нелепым, но все равно дьявольски привлекательным. Присел перед ней на корточки, уселся по-турецки, смешно соскользнув, словно упав с носков. Глаза лучились, полные фальшивого обожания.
- Я приготовил тебе подарок. Спорим, что ты станешь благодарить меня и поцелуешь. Вот сюда. - Он ткнул пальцем в полные губы, вытянув их трубочкой.
- Много чести.
- Да?
Он вдруг вскочил, подбежал к одной из полуживых иллюзий и принялся с ней танцевать, другой подарил букет цветов, третьему запрыгнул на спину и повалил, устроив борьбу. Надо сказать все три его жертвы стремительно обретали плотность. Две оказались девицами, следившими теперь за безобразничающей сущностью влюбленными глазами, третий - мужчиной, принявшимся с проклятиями гоняться за вечно юным негодяем.
Все это невольно рассмешило Блесс, которая лишь на миг перестала отслеживать энергетические потоки - дело почти безнадежное когда рядом Меркурий, буквально фонтанирующий совершенно несогласованными вихрями, волнами и разноамплитудными вибрациями. Он проскользил между влюбленными девицами и разгневанными рогоносцами, схватил Блесс за руку и увлек в совершенно мутный поток энергий.
- Нет! - вскричала она. - Пусти! И открутит же тебе наконец Лилит голову! Что ты делаешь?!
Но они неслись куда-то вперед сквозь вспышки и громы молний, пока не очутились на серой улочке. Виктория узнала знакомое здание, то есть полусферу, зависшую в сером небе неподалеку от движущихся картин Иных. Там где-то дремал или о чем-то мечтал Пьеро, а она сейчас держала в руке душик и звонила ему. "Подойди же, ответь мне", - шептала она. По щекам текли слезы, а губы дергались. Если только она сумеет дозвониться до Пьеро, она зацелует Меркурия до смерти. Ох как много кто будет ей за то благодарен!
СлияниеПораженный ужасом в глазах Люцифера, Пьеро почувствовал, что собственная боль от осознания бессмысленности человеческого существования отошла на второй план. Он ожидал чего-то ужасного, более страшного, чем страдания жалкого смертного. Но увиденное превзошло самые мрачные ожидания. Началось с того, что комната стала меняться. Да, Пьеро побывал в прошлом, очень далеком прошлом, в античной эпохе и даже в компании авантюриста Джона Ло, но это будто случилось в картине, не с ним самим. Или он словно засыпал и жил некоторое время по законам сна. С другой стороны, у него не было абсолютного понимания, где он может находиться на самом деле. Если с «короной» на голове в качестве биоробота, то почему в присутствии Люцифера он четко ощущает свое тело? Когда они путешествовали во времени, Пьеро воспринимал это, как будни сенсиста, словно его снова захватила сильная Иная. Когда же он общался с демоном с глазу на глаз, он ощущал себя реальным, живым. И теперь он вживую ощутил ужас, когда комната задергалась, стены заблестели, пошло немыслимое зловоние, потолок и пол прогнулись, дернулись, теряя жесткие очертания, углы сгладились, и они оказались словно в чреве заглотившего их чудовища. Пьеро услышал шипящее скрежетание, нарастающее подобно приближавшемуся урагану. Этот звук срывался и уходил то в омерзительный визг, то в гул. Не сразу Пьеро сообразил, что это смех. Инстинктивно он бросился к Люциферу, не осознавая, - от желания помочь или ища защиты. Демон метался со своим похожим на шпагу лучом и отчаянно рубил живой мешок. Пьеро не знал, что предпринять. Он стучал кулаками в склизкие стенки, так и не найдя в изменившемся окружении ни одного ранящего предмета. Он задыхался. Умирание, уже пережитое им, теперь казалось глупой блажью, шуткой. Страх обуял все его существо. К тому же ему становилось все больнее из-за нараставшей жары. Люцифер издал истошный вопль, подбежал к Пьеро, схватил в охапку и будто бы принялся раздуваться, что воспринималось терявшим сознание Пьеро, как наплывавшая на него ослепительная ледяная волна. Когда Люцифер увеличился в миллион раз, он вытянул губы и выпустил изо рта субстанцию, извлекшую из него Пьеро и отправившую в свободный полет по космосу в сфере, похожей на мыльный пузырь. К этому моменту Пьеро пришел в сознание и больше не чувствовал физической боли, но мог наблюдать, как раздувшийся Люцифер разорвал на ошметки пленившее их чудовище. Однако куски зловонной плоти обратились густыми смерчами, а после черными фигурами с капюшонами и кружили вокруг белокурого демона, уменьшившегося в размерах и обзаведшегося большими белыми крыльями. Он сражался с ними лучом, но силы очевидно были не равны. "Что если он погибнет?" подумал Пьеро, очень переживая за демона. Но его уносило прочь неким незримым ветром, и ему оставалось только полюбоваться напоследок битвой, похожей на смертельный танец. Ничего сенсист не видел прекраснее, хотя в каждой картине пытался этот танец изобразить. Многие пытались. Но теперь Пьеро видел, кому каждый вольно или невольно подражает или исполняет этот танец законно, потому что носит в себе немного света того, кто создает все имеющее свойство завораживать и пленять возведенной в ранг чистейшей красоты силой.
В картинах Иных на славу исполнивший танец со смертью обязательно побеждал, но сейчас Пьеро не был уверен в исходе битвы. Лицо Люцифера сияло в темноте, глаза метали молнии, но он слабел с каждым новым пропущенным ударом, потому что подступали все новые вихри, а он оставался один. Черный меч рубанул по плечу, кроваво-красный огненный кнут обвил колено. Люцифера закружило в космической пустоте, крылья сложились, и едва не началось падение в нижние ярусы тьмы, которые Пьеро угадывал за тканью звенящего блеклым мерцанием звезд космоса. Сенсист вдруг сообразил, что Люцифер пытается защитить его, жалкого человечка. Он стукнул кулаком по радужной оболочке в отчаянии, но, естественно, это не помогло ему выбраться и еще меньше помогло демону. Сенсиста уносило прочь, в неизвестность, но он успел увидеть как из ран Люцифера брызнули снопы искр и много золотистых призрачных фигур приняли участие в битве, но также Пьеро заметил, что немалая часть их гасла, скорее всего навсегда.
Он несся прочь, все глубже в темноту, иногда освещавшуюся красивыми разноцветными спиралями или похожими на цветы сияющими узорами. Физически он чувствовал себя удивительно хорошо для покойника, но его терзали душевные муки, тем более невыносимые, что он окончательно запутался из-за чего страдает. Он то плакал, то нервно смеялся. В итоге спустя много времени одиночества он отключился и так и плыл в пузырьке света куда-то, пока не услышал сквозь забытье звон. Он открыл глаза. Сияющий купол над его головой ни о чем ему не говорил, а звон продолжался. Или шорох? Он повернул голову и… Вскочил на постели, больше похожей на мягкое облако. Рядом с ним спала, блаженно раскинувшись, Эйнви. Со звенящим шуршанием к нему подплыл душик. «Я спал? Попал в картину Иной? Она поиграла со мной и отпустила», - решил Пьеро. Он осмотрелся. Да, комната Эйнви. Гардеробные вешалки с блестящими, полупрозрачными тряпками, туфельки, крылышки на смену, светильник, нежными рожками сказочного оленя освещающий комнату. «Мне надо больше проводить времени на свежем воздухе. Мало ли, куда меня затянут еще. В конечном счете, я имею право принадлежать себе!» Он мысленно возмущался, не желая анализировать пережитое приключение, которое, он чувствовал, игрой Иной не было и быть не могло, а душик звенел. Наконец он решился ответить.
- Да? Говорите. Вам Эйнви? – негромко спросил Пьеро, почему-то с ужасом представив, что его девушка проснется.
- Пьеро! Господи! – прокричал в трубку звонкий голос, от звука которого и без того кружащаяся голова сенсиста поплыла совершенно. - Кто такая Эйнви? Я звоню тебе, по твоему номеру.
- Виктория?!
- Кто такая Эйнви?! – повторила та, которую он теперь узнал наверняка – по легко-насмешливым ноткам.
- Это никто. Это просто… То есть… Вита, где ты? Я бегу к тебе!
Эйнви проснулась. При словах «это никто, это просто» она сузила сверкнувшие смертельной ненавистью глаза и, наверное, ударила бы Пьеро, если бы тот, не на шутку испугавшийся разгневанной работницы фабрики по воображению поварешек, не соскочил с кровати, одеваясь на ходу.
Город еще дремал, тихий и прохладный в предрассветные часы. Картины погасли, огни и подсветка тоже. И только подобно планетам в нереальном желтовато-лиловом, ласковом свете зависли дома.
- Ты!
Он побежал к ней, схватил в объятья и, так и держа ее в своих руках, заглянул в большие лучистые глаза. Сердце бешено колотилось. Он боялся, что она исчезнет, что она ему кажется, но она была на самом деле. Делая ей больно, но не понимая этого, он едва не ломал ей кости. Она только улыбалась.
- Ты, - с улыбкой сказала Виктория.
Они обнялись, замерев в коконе нежности, где исчезал даже мир на самом деле, а оставалась только энергия, из которой состоит и небо, и звезды, и парочка влюбленных. Все, что было между ними, всколыхнулось в их головах, от первого дня – когда они встретились глазами, до последнего – когда потеряли друг друга из вида.
- Где ты была? Там, у фонтана… Я не нашел тебя. Прошло тысячу лет, как я ищу тебя!
- Не преувеличивай. Лет пять.
- Тебя выслали за сферу?
- Нет.
- Но где ты была? Я искал тебя в картинах. Но ни одна из них не могла принадлежать тебе.
- Почему ты так уверен? Может, ты все время был в моих картинах? Может, ты сейчас в одной из них?
Он осмотрелся. Серый город. Сферы жилищ, трубы передвижения. Ветер. Настоящий, вибрирующий от радиации. Мертвый город с полупокойными людьми, нежащимися в выдуманных постелях поутру.
- Путь так. Тогда сделай свою картину такой, чтобы мы снова были вместе. И сюжет… - он поморщился, - сюжет менее приключенческий.
- Если бы только я могла…
Она потянула его за руку. Они бродили по постепенно оживавшим улочкам, шарахались от картин, предпочитая немногочисленные парки. Он целовал ее пальцы, она вырывала руки, чтобы гладить его по скулам, касаться ушей, волос.
- Пойдем ко мне. Мама будет рада видеть тебя, если она дома.
Она кивнула.
Мамы не оказалось дома, но они не стали переживать по этому поводу, очутившись в постели, словно это и было самым надежным местом. Здесь когда-то был их первый раз. Тогда Виктория изнемогала от интереса к мужским телам. Она всерьез переживала, что мужчина не позволит ласкать себя, как ей бы хотелось. В начале текущей жизни она плохо знала мужской пол, а знания из прошлых воплощений стираются даже у ведьм. Пьеро разрешил расстегнуть на себе рубашку, уступив ее желанию. Дрожа от нежности, она целовала его, чтобы полюбить, когда он позволил собой обладать.
Они будто выплыли из тумана, в котором, слившись в одно существо, обменивались причудливо переплетавшимися в каждом энергиями Инь и Ян. Их потревожил шум открывающейся двери.
- Это мама, - пробормотал Пьеро, накидывая на обоих простынь.
Но в дверях стояла другая дама. Высокая, с мощной фигурой, облаченная в платье из эпохи раннего средневековья. Ее лицо отличалось властной, лишенной изыска красотой, будто творец побрезговал тратиться на декоративные элементы, когда создавал воплощенное, вовеки непревзойденное совершенство. Даже краску сочла лишней вылепившая эту женщину рука. Дама обладала длинными густыми волосами, изогнутыми безупречными дугами бровями и пышными длинными ресницами, но они не были даже золотистыми, а прозрачно белесыми, абсолютно бесцветными. Зато серо-зеленые глаза на этом лице выделялись особенно ярко и в данный момент горели гневом.
-Ах мерзавка! Вот ты где прохлаждаешься! – вскричала Лилит, обращаясь к Виктории.
Из-за спины матери вышел Меркурий. Он имел брезгливо надменный вид, разрядился в обтягивающий костюм с блестками, украсил красивую голову серебристыми рожками.
- Это он вытащил меня сюда! – возмутилась Виктория, пытаясь найти глазами одежду.
- А ты и рада бездельничать! Одевайся!
Пьеро словно онемел. Закутавшись в простыню, он наблюдал происходящее, пока мысли молниями пролетали в голове. Единственное в чем он не сомневался во время сборов возлюбленной, так это в том, что последние события сном не были. Просить Викторию не покидать его в присутствии Лилит и еще одного космического ублюдка он не стал, зная, что это бесполезно, он не собирался унижаться перед демонами. Он найдет способ потребовать объяснений у Хэлла, раз уж он теперь на короткой ноге с Люцифером, а выхода из картины не предусмотрено. Однако оставшись один, он дал волю слезам и даже имел неудовольствие слушать какой-то душераздирающий вой, который замутненное горем сознание в конечном счете идентифицировало, как собственный.
Когда он скорчился, шипя проклятия демонам, играющимся с людьми, его плеча коснулась рука.
- Послушай, - произнес знакомый голос, необыкновенно для этого голоса печально, - у нас много дел. Нет времени размазывать сопли.
Пьеро поднял голову. Перед ним на смятых простынях сидел Люцифер, исхудавший и хорошо потрепанный. Кровоподтеков у демона не было, но черные тени под глазами, воспаленные красные глаза, тусклые пряди посеревших волос и зеленовато-свинцовый цвет кожи говорили о том, что он потерпел урон в последней битве.
