Игры

Часть 1. Прятки

Название: Игры
Автор: NoFace
Бета: IQ-Sublimation
Пейринг: Гин/Рукия
Рейтинг: PG-13
Жанр: Драма
Дисклеймер: герои и вселенная принадлежат Кубо Тайти, текст и история - автору.
Summary: После поражения команды Гримджо и ухода Ичиго к вайзардам Гин зачастил в Каракуру…
Примечание: Сиквел к Лекарству от Скуки (http://www.hogwartsnet.ru/fanf/ffshowfic.php?l=0&fid=42369), вторая часть Гинотрилогии.


Часть 1. Прятки.

Раз.

«Нам ничего не светит…»
Рукия брела по пыльной Каракурской улице, бесцельно пиная пивную банку. Банка каталась туда-сюда, Рукия шла от стены к стене, иногда отталкиваясь руками, а в голове стучало:
«Нам ничего не светит. Нам… ничего… не…»
Она искала Ичиго весь день, с самого утра, как только пришла в себя после вчерашней стычки с Гримджо. Очень короткой стычки. Опять проиграла, и даже не бой, хуже. Миссия – Ичиго: поддержать, заставить собраться – лежала у ног старой разбитой чашкой. Сказала – не лезь, сама справлюсь. Справилась, молодец.
Ну и что теперь?
От пыли чесался нос, слепило низкое солнце. Может, пойти домой, к Куросаки? Нет, лучше проверить еще пару улиц, смотреть им в глаза точно не хватит сил:
«Кучики-сан, вы нашли Ичиго? – Нет. – А. – Может, завтра…»
И все. Вкусный ужин, крепкий сон.
«Айзен и арранкары слишком сильны. У нас нет шансов».
Пот щипал шею.
«Опять сдаешься?»
Гигай – странная штука, боль от мозолей добавила сил и злости.
«Я не сдаюсь. Просто пытаюсь реально смотреть на мир».
«К меносам реализм, если от него дрожат колени и темнеет в глазах. Забыла, что сама говорила Ичиго?»
«Стань сильнее. И ни при чем тут глаза, просто настала ночь».
В реке плясали огоньки – отражения фонарей, ветер нес запах тины и хризантем. Рукия села под деревом в тени моста, обхватив себя за плечи. Холодно. Ноги тупо болели и подергивались от усталости, надо спустить их в воду, только не было сил подняться. Трое гусей взлетели, смешно пробежав по воде, двое сразу взяли строй, а один все будто пытался вырваться из плоскости – то вверх, то вниз, то вбок, но плоскость всегда проходит через три точки, и дергаться бесполезно.
«У нас нет шансов».
Глупая мантра.
Каждый раз при попытке выйти из плоскости жизнь била ее по рукам. Из Руконгая, где была сильнее всех – в академию шинигами, на поток слабаков. Обрести семью, чтобы научиться узнавать одиночество под любой маской. Найти наставника и друга, чтобы убить своими руками. Жизнь будто смеялась. А теперь Ичиго. «Ты навсегда в ответе за тех, кого приручил». Превратил в шинигами.
– Ха.
По волнам эхом ее смешку запрыгал камешек. Три, четыре, – она следила и считала, как в детстве, забыв удивиться, что не заметила, кто его бросил. Пятнадцать. Такое не удавалось даже Ренджи в лучшие дни в Руконгае. Детское чудо, хороший знак. Человек – силуэт на фоне воды – потянулся и сел на камни, скрестив ноги. Тощий и длинный, но не мальчишка, хотя что-то мальчишеское в нем было – лихость и легкость движений, как у нее когда-то, в Руконгае и в академии, в самом начале, на первом курсе. А потом все куда-то делось, ушло в песок, каждая новая ответственность прижимала к земле.
Я делаю то, что должна.
Я делаю все, что могу.
Жалкое оправдание.
Камень опять запрыгал по воде. Семь. Восемь. Пятнадцать. Или шестнадцать? Ей захотелось выйти из тени и тоже попробовать, как тогда, в детстве, когда все было легко.
Хризантемы добавляли ветру горечи, как в саду у брата.
Почему бы и нет? Если какой-нибудь камень подпрыгнет шестнадцать раз.
Будто услышав, сосед пошевелился и оглянулся, откинулся назад, опираясь на руку, всматриваясь в темноту, пожал плечами, встал и швырнул что-то в воду. Пять. Шесть. Десять. Она заметила, что не дышит. Шестнадцать. В повторяемости результатов было что-то странное, точность завораживала. Ей всегда нравились люди, которые что-то делали хорошо, а Ренджи никак не мог взять в толк, почему она восхищается братом.
Рукия сделала шаг вперед, под ногой хрустнул гравий. Еще шаг. Бросавший не обернулся, стоял у самой воды и смотрел то ли на россыпь огней за рекой, то ли на звезды над ними. Почему-то это казалось правильным.
Она подошла к воде и взяла камень. Ренджи учил ее выбирать плоские и овальные. Так. Подгадать волну. Будто опять в Руконгае. Она усмехнулась, на миг ощутив ту, былую легкость. Наверное, помешал вздох сожаления, камень подпрыгнул только три раза.
Это же просто игра, не стоит усилий, но почему-то как раз сейчас не хотелось сдаваться.
Собраться, прищуриться.
Десять. Уф, уже лучше. Еще. Тут были хорошие камни, у их Руконгайской реки таких не водилось. Опять десять. Пять. И четырнадцать. Она глубоко вдохнула, пытаясь расслабить плечи. Азарт почти победил холод и боль в ногах.
– Попробуйте нагнуться пониже, Кучики-сан, – тягучий, ехидный, знакомый голос.
Рукия обернулась, камень вылетел из онемевших пальцев и упал под ноги, отбил палец и рикошетом отлетел в воду. Предатель. Ичимару Гин.
Выбросить руки вперед:
– Кидо-но…
– Не трудитесь. Не выйдет. – Знакомая до боли в зубах улыбка, и привычный приступ бешенства, прогнавший страх. А голос звучит уже из-за спины: – Вряд ли удастся отговорить вас от драки, поэтому я удаляюсь. Не оставляя надежды, что когда-нибудь у вас появится желание поговорить.
Его шепот еще щекотал ухо, но дуновение ветерка, захолодившего спину, подсказало, что сзади уже никого нет.
Рукия крутанулась, оглядываясь – аромат хризантем, кажется, стал сильнее, от него кружилась голова – на ватных ногах добрела до ближайшего дерева, не позволяя себе упасть. Ребристая кора под пальцами вернула ощущение реальности.
Где он научился так прятать реяцу? Ни-сле-да. Техники Айзена? Черт.
Звезды над головой плясали, как те, что в реке. Чертов предатель, испортил любимое место, тут было так хорошо.
Чего он хотел? Ведь с самого начала знал, что она здесь, она не маскировалась, казалось, незачем. Устроил комедию. Злость помогла победить слабость. Рукия подошла к воде, выбрала камень и, низко пригнувшись, швырнула его параллельно воде, громко считая – до шестнадцати. Победно ухмыльнулась и открыла портал в Сейрейтей прямо над водой, плевать на мокрые ноги. Надо сделать доклад.
Сейчас же.

Два.

Она только зря обегала пол-Сейрейтея. На радарах двенадцатого Ичимару не видели, Укитаке-тайчо заперся в библиотеке Совета, писать рапорт казалось неосмотрительным. Рассказать брату? Рукия остановилась на пятачке у казарм шестого отряда. Глаза слезились от солнца над башней раскаяния, пахло пылью и теплым камнем. После знакомства с Ичиго господин брат вроде чуть-чуть оттаял, и от этого было еще больше не по себе. Пригласил на чай. Повторил обещание защищать. Рассказать почти наверняка означало остаться в Сейрейтее вплоть до выяснения обстоятельств, а это ни в коем случае нельзя, надо искать Ичиго. Кто еще? Генрюсай-соотайчо. Вспомнилась дразнилка, которую они с Ренджи распевали на первом курсе, переделав из старой Руконгайской песенки. Старшекурсники смотрели на них, как на идиотов.

Как расплавить плазму звезд,
Как поймать лису за хвост,
Как пропить чужой банкай -
Знает мудрый Генрюсай.

Она поморщилась от неуместности воспоминания, но на душе стало легче. Только бы застать.

– Какие будут приказания?
С начала доклада он так и не открыл глаз, только сильнее налег на посох. Решетчатое окно превращало солнечный свет в сетку прямоугольников на полу.
– Наблюдайте. Попытайтесь выяснить, что ему надо.
– Вы пришлете группу захвата, или нам справляться самим?
Соотайчо на секунду приоткрыл глаза и кашлянул:
– Попробуйте, Кучики-сан, попытайтесь. О результатах доложите.
– Если будет, кому докладывать, – почему-то ей стало весело.
– А почему нет? – он наконец приподнял веки, будто проснувшись. – Он вас сразу не убил, значит, по крайней мере пока это не входит в его планы.
Рукия криво улыбнулась:
– Мне показалось, его планы быстро меняются.
– Может, и так. Поживем – увидим, – и в ответ на недоуменный взгляд вдруг прямо посмотрел ей в глаза. – Ичимару Гин убийственно эффективен, с годами за его разгильдяйством привыкаешь видеть продуманную стратегию, но я так и не смог выяснить целей за пределами очевидных. То же можно сказать и об Айзене, но только он не допускал видимых ошибок. Мне любопытно, почему их допускал Гин. И почему не убил вас сегодня. Зачем пошел на контакт. Не думаю, что в ближайшее время он будет опасен лично для вас, но на всякий случай советую хранить этот эпизод в тайне от остальных.
Рукия непонимающе моргнула и попыталась возмутиться, но голос соотайчо вдруг зазвучал резко, как на скале Соугьеку:
– Кучики-сан. Я беспокоюсь об их жизнях.
«Ичимару Гин убийственно эффективен» повисло в воздухе.

Три.

Ичиго не было уже три дня.
Жизнь распалась на отдельные картинки, мелькавшие, как за окном поезда. Разговор с соотайчо по большому счету ничего не дал и не прояснил. Коллеги продолжали ходить в школу, в конце концов, они пришли следить за арранкарами и защищать Каракуру, а у нее – своя цель и ответственность, перед собой, обществом душ, а теперь и перед семьей Куросаки.
Чертов Ичиго. Придумал тоже, официальное знакомство, отец, сестры. Ей было так хорошо в шкафу.
Ее послали, потому что они были знакомы – старшим товарищем, партнером, нянькой. И что? Не уследила, не уберегла. Где его меносы носят? А если его пустой… об этом даже думать не хотелось, и Рукия продолжала бегать по городу, теперь уже методично обшаривая квартал за кварталом.
«Где его меносы носят?
Он не умеет скрывать реяцу.
Он вообще ничего не умеет.
Мальчишка
Дурак».
Ноги скользили по мокрым камням, мелкий дождь склеил волосы в сосульки, вдоль позвоночника сбежала капля. От школьной формы шел пар. Еще чуть-чуть, еще пару кварталов. Взгляд на миг задержался на глухой стене с полуоторванным плакатом: выцветший самолет на фоне грязно-голубого неба и желтого солнца с надписью «Лас Пальмас – город вашей мечты». «Пальмас» было зачеркнуто небрежным красным штрихом, сверху приписано «Ночес». Сердце ухнуло вниз, во рту пересохло. И у нее нет права просить о помощи.
В конце улицы мелькнула тощая фигура – строгий черный костюм, резкий угол плеч, белые волосы липнут к лицу, неуместная в дождь улыбка, приветственный взмах руки – и исчезла за углом.
Рукия, задыхаясь, выбежала на перекресток и согнулась, упираясь в колени, чтобы отдышаться, одновременно вертя головой – никого.
«Ичимару, тварь, что ты затеял? – мысль об Ичиго заставила на секунду сжать зубы.
А может, это он? Или он что-то знает.
Появился в тот день, когда исчез Ичиго.
Хотел поговорить.
Черт».

Она уже не знала, кого ищет, прочесывая квартал за кварталом. Понимая, что бесполезно. Мысль о теплом доме, вкусной еде и грустных глазах сестер Куросаки пугала, как приговор. Как мысли о клане Шиба. Не смогла уберечь. А может, еще не поздно? Она давно перестала надеяться на лучшее. Наверное, со смерти Кайена-доно, или… какая разница. Ощущение неспособности ничего изменить, чувство, что все пути отрезаны, а последний оставшийся – дорожка вокруг кладбища. Страх наказания, который со временем превратился в ожидание, может, наконец, придет и избавит ее от этого груза. Вот только ничто ее из последних кошмаров, – страх Соукьеку; дом Ичиго; Ичимару Гин, – не помогло.
Может, еще поможет.

Четыре.

– Кучики-сан, почему вы не ходите в школу?
– Прогуливаю. – Кеиго можно смело говорить правду, если проболтается, ему все равно не поверят. – А вы что здесь делаете, Асано-сан?
Рукия присела в преувеличенно формальном поклоне, широко улыбнулась. Район был и правда странный, вдоль улицы тянулись коробки многоквартирных домов, между ними гулял ветер, раскачивались, позванивая, провода с серыми плошками фонарей на перекрестьях. Начинало темнеть, фонари только зажглись, тут и там ямы и трещины мостовой подсвечивались неровными, будто живыми кругами света. Вонь от машин мешалась с тяжелым духом горелого масла и жареной рыбы.
– Чего-чего, живу я здесь, – Кеиго с размаху пнул кучу листьев.
– На улице? – ей нравилось изображать глуповатую школьницу, с них меньше спрос.
– Если бы, – он наклонился к ней и зашептал: – Сестрица приютила у нас каких-то уголовников, то есть, один точно уголовник, а второй… тоже, только по другой части. Бритые ей нравятся, понимаете ли! И знаете, Кучики-сан, так и вертится вокруг него, как комар вокруг лампы, послала меня в магазин за пивом и рыбой…
– Асано Кеиго! – пронзительный голос откуда-то сверху заставил его пригнуться, с крыши вспорхнули голуби. – Чтоб тебя тэнгу драли! Если ты сейчас же не…
– Тэнгу драли. На этих своих посмотри. Вот уж кого на той неделе тэнгу драли, не додрали. Представляете, Кучики-сан…
– Кеиго! Наши гости придут голодные!
– И съедят нас с тобой, – он погрозил кулаком темнеющему небу с пятнами и прожилками желтого заката. – Сначала тебя, ты толще, – повернулся и быстро пошел прочь, сунув руки в карманы, от ветра вжав голову в плечи.
Рукия проводила его взглядом. На другой стороне улицы маячил худой силуэт, карикатура на безумного шляпника или мартовского зайца, клякса на грязной стене с разносортными граффити. Черный костюм с белоснежной манишкой превращал его в… хотелось сказать клоуна, а может, конферансье в балагане, но суть не менялась. Злая загадка. Опасность. Возможность узнать про Ичиго. Ичимару, казалось, тоже смотрел на небо, легко привалившись к стене, скрестив на груди слишком тонкие руки.
Он ничем не показал, что заметил ее. В ста шагах дальше на перекрестке мигал торговый автомат, остальная улица тонула в тени, желтые отблески неба и тусклые пятна света от фонарей превращали пейзаж в дорогую открытку. Из-за угла вышли двое, остановились у автомата. Рукия невольно вздрогнула:
– Асано-сан, хотите, пойдем вместе?
В два прыжка догнала его, одернула слишком короткую юбку и зашагала рядом. Двое посмотрели на них, ухмыляясь. Ичимару не шевельнулся.
Давай же, сволочь, будь умницей, не оборачивайся.
– Добрый вечер, Иккаку-сан, Юмичика-сан! – очередной реверанс и радостная улыбка.
– Кучики-сан, вы знакомы? – Кеиго наклонился и зашептал ей на ухо, что это те самые уголовники, которых приютила его сестрица, он знал, что она больная на всю голову, но не до такой же степени, потому что ни один дурак не захочет встретиться с ними ночью в темном переулке.
«Асано-сан, нам с вами сегодня везет на опасных типов».
– Какая встреча, Кучики-сан! – Юмичика взглядом спросил, как успехи, и чуть заметно кивнул в ответ на излом бровей и безнадежное пожатие плеч.
Она обошла их, сунула в автомат купюру и выбрала сок.
– Не хотите прогуляться с нами до магазина?
Иккаку прищурился, соображая.
– Кучики-сан! – Кеиго взял ее руку и потянул прочь, грея ухо торопливым шепотом: – Вы с ума сошли, зачем они нам? И без них хорошо.
– О, неужели они и правда опасны? Тогда идите один, Кеиго-сан, я их задержу, – она нарочно прошептала это достаточно громко. Теперь коллеги из одиннадцатого стояли спиной к Ичимару и во все глаза смотрели на них. Отлично. Выдернуть руку, вежливо поклониться, улыбнуться, помахать рукой и подтолкнуть в спину: – Удачи, Кеиго-сан! – и решительным шепотом, – Бегите скорее!
Иккаку уже не щурился, а ухмылялся во весь рот, Юмичика хихикал, прикрыв рот рукой. Ее маленькое представление имело успех.
– Как дела в школе, мальчики? – да, иногда очень удобно притвориться дурочкой.
– Заставляют читать классику. Древние тексты, написанные после того, как я уже умер, – Иккаку скривился. Юмичика тронул его за плечо и небрежно ввернул что-то о возрасте старых камней в основании храма. Иккаку обиделся и полез в драку.
Рукия взглянула вдоль улицы: Ичимару исчез. Драный менос. С одной стороны, она выполнила приказ, предотвратила ненужную встречу. С другой – где теперь прикажете его искать?
– О, классика, – прощебетала она, вворачиваясь между коллегами. – Нии-сама сказал, по этим книгам нельзя изучать современный язык, зато они весьма поучительны. Ладно, мне пора.
– Пока, – Иккаку посмотрел вверх, на освещенные окна.
– Удачи, – Юмичика наклонился вперед, опершись о светящуюся витрину, и бросил вдогонку, – кстати, что это было?
– Что?
– То, что ты не хотела, чтобы мы видели?
Рукия предпочла спастись бегством. Уговаривая себя, что это тактическое отступление, и вообще, надо поскорее найти Ичимару.

Пять.

Как сквозь землю провалился.
Он что, издевается?
Хотя в данном случае ответ очевиден. Издевается. Вот только зачем?
Отчаявшись найти Ичиго, она продолжала бегать по городу в поисках Ичимару. Хорошо маскируется, гад, даже Юмичика не заметил.
В редкие минуты отдыха Рукия пыталась понять, зачем это ей. Вероятность, что скользкая гадина знает об Ичиго, прямо скажем, мала. Любопытство? Узнать, что ему надо? Ну так любопытство сгубило кошку. Чтобы отвлечься? Или от безнадежности? Незаметно сменить задачу, которую отчаялась решить, на нечто попроще, пусть глупое и опасное? Только бы не сидеть дома, глядя в стену или в глаза семье Куросаки?
«Плохой из меня наблюдатель, Генрюсай-соотайчо».
Она привалилась спиной к двери полуподвального ресторанчика, отдышалась и заглянула в грязное окошко. Темно, накурено, громкая музыка отдается в желудке в такт биению сердца, в глазах рябит от яркой росписи стен. Пришлось отскочить – дверь распахнулась, выпустив пьяную кучку юнцов в железе и коже, веселые мальчики сперва попытались познакомиться, потом шарахнулись от ее взгляда. Из двери запахло кислятиной. Собравшись с духом, Рукия вошла, оглядела полутемный зал и почему-то обрадовалась отсутствию Ичимару. Выскочила, пробежала еще десяток кварталов и окончательно выдохлась где-то в старом городе, недалеко от магазина Урахары. Уселась на крыше, обняв колени. Долго смотрела на луну, почти скрытую быстро плывущими облаками, а потом тихо сказала:
– Ичимару Гин. У меня появилось желание поговорить.
Наивная, думала, он тут же и выскочит, как чертик из табакерки. Но только ночь навалилась рыхлыми тучами с редкими каплями дождя. Под их осторожный стук Рукия разгладила на коленях юбку, посмотрела на руки и засмеялась, сначала тихо, зло, над собой, потом все громче, радостнее, или это была истерика? Неважно, главное, ей полегчало.
– Какая же вы все-таки сказочная сволочь, Ичимару Гин.

Я иду искать.

Бегать она больше не будет. Хватит, набегалась.
Потеряв счет дням, отчаявшись найти Ичиго, устав винить себя, выбрав новую идиотскую цель, пришла пора подключить мозг. Хватит изображать дичь. Заблокировать реяцу. Сначала трудно, уроки Кайена-доно успели забыться, она и тогда не доучилась, и не занималась с тех пор, слишком больно было вспоминать. Ладно, должно получиться, потому что надо. Вот только сил уходит слишком много, но оно того стоит. Пусть гад подергается.
Засада – под мостом. Место их первой встречи. Меньше вероятность нарваться на знакомых. Рукия помотала головой и попыталась подумать о друзьях и коллегах не как о досадной помехе. И хватит возить каблуком по песку, надо пройтись.
Полдень, ветер несет желтые листья, швыряет горстями в реку. Неожиданно яркое солнце слепит глаза, только бы не потекли слезы, а то опять начнешь жалеть себя, как всегда, как три дня назад. Аромат хризантем мешается с вонью с дороги, полуденный шум глушит шаги. Сто метров вправо от моста – сто влево. Три раза. Пять. Десять. В очередной раз повернуться спиной к солнцу.
Вдали показался знакомый худой силуэт. Не ускорять шага.
Ветер треплет юбку, звуки шоссе – как странная музыка, где-то слышен визг тормозов. Ичимару сменил костюм на джинсы с короткой курткой, по роже с довольной улыбкой хочется врезать.
Они входят в тень моста одновременно, как по команде, почти строевым шагом. Не сворачивая, как в игре в труса. Кто первый дрогнет – проиграл, а она ни за что не проиграет, не сегодня, не Ичимару.
Ее переполняла веселая решимость, совсем как в старые времена, до того, как стало плевать. А сейчас было плевать на опасность. В конце концов, не впервой прошибать стены. Почему бы и нет? Это может быть даже забавно. Не убьет же он ее? Хотел бы – давно бы убил.
Кажется, он замедлил шаг? За секунду до столкновения скользнул в сторону, будто уходя от удара меча, и галантно предложил руку.
– Кучики-сан, какая приятная встреча. Хотите пойти прогуляться? Или выпить чаю? Составьте компанию одинокому страннику.
Перед глазами мелькнули лица Рангику, Киры и Айзена. Потом – Кайена-доно, Ренджи и брата. Интересно, откуда берется одиночество? Она присела в школьном поклоне, спрятала руки за спину и со злобной ухмылкой сожгла за собой мосты:
– Почему бы и нет, Ичимару-сан.
«Почему бы и нет?»


Часть 2. Кошки-мышки

Углы маленького зала тонули в тени, но на их столике у окна лежал косой прямоугольник света, в нем можно было греть стынущие руки и ждать, пока Ичимару наконец что-нибудь скажет. Чай, какие-то сласти на палочках, жареная нори и блюдо сушеной хурмы. Какие у него, оказывается, плебейские вкусы. Молчит, прячет глаза за челкой и, кажется, тоже греет руки, обхватив чашку.
Это было почти смешно. Рукия сидела и обдумывала варианты начала разговора, например, «как сегодня погода в Уэко, не слишком жарко?» Или «вам очень идет этот гигай». Вот только с Ичимару это не казалось таким уж глупым. Интересно, сколько они будут так сидеть?
– Хотите послужить правому делу, Кучики-сан?
Она вздрогнула. Каждый раз его голос заставал ее врасплох. Вскинула глаза и прищурилась. Пусть говорит.
– Поработать адской бабочкой. Передать письмо Ямамото-соотайчо, – от его беспечной улыбки по спине побежали мурашки, а руки еще больше заледенели. Она обхватила чашку, копируя его жест.
– Вы ведь знаете, где Ичиго? – слова вылетали, будто чужие, дохлыми мухами падали на стол.
Он изогнул бровь.
– А я-то гадал, чем обязан? Оказывается, меня удостоили свиданием всего лишь в отсутствие главного героя. Героиня скучает. – Ее чай покрылся мелкой рябью. – Скажем так, у меня есть пара мыслей на этот счет.
Взять себя в руки. Орать и стучать по столу – только веселить мерзавца.
– Не просветите?
– Как вы догадались? Не просвещу.
Она поставила чашку и осторожно прижала ладони к столу.
– Почему?
– Мне надо, чтобы вы отнесли генералу письмо. Считайте это средством… убеждения. Вернетесь – поговорим.
– Ичиго жив? С ним все в порядке?
– Такая трогательная забота наводит на размышления… Кучики-сан.
Как он может подмигивать уже прищуренным глазом? Кажется, кто-то все-таки получит по морде, и плевать на Шинсо. А в глубине души шевелился злорадный червячок: «и мне ничего за это не будет, потому что ему нужен посланник».
Ногти впились в ладони, она откинула голову назад и тоже прищурилась, прикидывая ширину стола и температуру чая, когда Ичимару вдруг добавил:
– Долг благодарности не дает спать по ночам? – «Черт. Всегда все повернет с ног на голову, бледная поганка». Она едва не хихикнула, но кулаков не разжала. – Скажем так. Я считаю крайне маловероятным, что его состояние изменится до вашего возвращения.
– Что в письме?
– А этого, Кучики-сан, я вам не скажу. – На стол упала пара купюр и серый конверт. – Рассчитываю на ваше… благоразумие.
С тягучим осакским акцентом это прозвучало как издевательство, но Ичимару повернулся и исчез слишком быстро, чтобы она успела поспорить из-за оплаты или плеснуть ему чай в лицо. Впрочем, возмущаться наглостью Ичимару было так же пошло и бесполезно, как летней жарой или зимней стужей.
Похоже, он не оставил ей выбора.
Посмотрим, что скажет соотайчо.

***

Еще через три часа Рукия медленно шла к дому Куросаки, то и дело потирая ладонью лоб и дергая себя за отросшую челку. У магазина дорогу перебежала мышь, скрывшись в отросшей траве под стеной. Раньше она бы и внимания не обратила, а сейчас инстинктивно вздрогнула. Соотайчо не сказал почти ничего. Прочитав письмо, он долго молчал, изучая свои оплетенные синими венами руки.
– Кучики-сан. Я временно отменяю приказ о немедленном задержании и смертный приговор предателю Ичимару. – Ее брови поползли вверх, в полуприкрытых тяжелыми веками глазах генерала, похоже, блеснуло веселье. Или это были старческие слезы? – Но знать об этом будете только вы.
– А как же…
– К вашим прежним обязанностям опеки над ИО шинигами добавится работа курьера. Все материалы, полученные от Ичимару, будете немедленно доставлять мне.
– Но почему я?
– Из остальных только Мацумото не попытается убить его на месте, но она ненадежна. И должна находиться при капитане.
– Аясегава-сан… – но он будто не слышал.
– Имейте в виду, если Ичимару попадется на глаза шинигами, расквартированным в Генсее, проблемы будут у всех, вероятно, кроме него. В ваши обязанности входит любой ценой избегать подобных недоразумений.
– Но как… – она проглотила бессмысленный вопрос. – Каракура кишит старшими офицерами. Они лучше меня отслеживают реяцу.
– Кучики-сан, вы не ранговый офицер, но и вам не к лицу детский лепет. Приказ понятен? Вопросы есть? – она прослужила достаточно долго, чтобы распознать этот тон и заткнуться. – Исполняйте. Свободны.

***

– Уважаю чувство юмора соотайчо, – Гин поигрывал камнем, но почему-то медлил бросать его в реку. – И искусство хранить секреты. Попадетесь – подыхайте, так, что ли?
Камень выпал из длинных подвижных пальцев.
– А на это соотайчо велел сказать – выкрутитесь.
– А если это будет Урахара?
– А на это соотайчо велел сказать – будучи загнаны в угол, попрощайтесь с квартальной премией и принимайте бой.
– А если меня убьют? – его глаза блеснули, отразив свет луны.
– А на это соотайчо велел сказать – одним предателем будет меньше.
– А если я убью его?
– А на это соотайчо велел сказать – посмотрим.
Ичимару хмыкнул, подобрал камень и швырнул куда-то под мост. Оттуда раздался возмущенный кошачий мяв.
– А что, если это Иоруичи-сан?
Он схватил ее за руку, рывком поднял на ноги и потянул в кусты.
– Тогда придется прыгать в воду, на суше все равно поймает.
– Вы серьезно? – они говорили еле слышным шепотом, Ичимару наклонился к ее уху и защекотал волосами щеку:
– Рукия-сан, когда вы в последний раз видели меня серьезным? Я даже геноцид клана Кучики совершил понарошку.
Она вывернулась и попыталась отодвинуться, раздражение на секунду вытеснило осторожность:
– Что вообще происходит? Вас послал Айзен? Или вы собираетесь шпионить для Сейрейтея? А может, соотайчо с самого начала послал вас, как шпиона? – какая дикость – шипеть, стоя на четвереньках перед развалившимся на траве ухмыляющимся монстром. – Или это вы подбиваете его на предательство? И где, менос вам в глотку, Ичиго?
На поляну вышла большая черная кошка, Ичимару мгновенно подхватил Рукию, прижал к себе спиной и зажал рот. Бороться – устраивать шум, а если их заметят – действительно, останется только прыгать в воду. Кошка уселась и начала умываться. Йоруичи-сан, если это вы – вы нарочно?
Раньше казалось, она умрет от отвращения, прикоснувшись к белесой гадине. А теперь? Во всяком случае, дышать получалось. Вдох, выдох. Потом пришло смирение, блаженная безмятежность, как в кресле дантиста, когда пути назад нет, боль и беспомощность неизбежны, но уже нет мучительных сомнений, все уже решено. Что толку бояться, если от тебя ничего не зависит? Благословенная обреченность. Вдох, выдох. Руки теплые, а казалось, должны быть холодными, как у покойника. Пальцы на лице дрогнули и ослабли, рука разжалась, скользнув по щеке. Как нечаянная ласка. Что толку злиться, если жизнь уже столкнула их лбами и ничего нельзя сделать? Придется учиться жить в этой новой реальности. Словно это уже не ты. Не впервой. И старые призраки отступили, испугавшись соседства с ее давним пугалом, и недавние проблемы померкли перед реальным злом.
Ичимару Гин.
Предатель.
Втянувший ее в свои странные игры.
И соотайчо со своими тайнами.
Кошка лениво потянулась, выгнув спину и выпустив когти, зевнула и плавно потрусила под мост.
– На сегодня купание отменяется, – его лицо в первый раз в жизни казалось почти человеческим, всегдашняя улыбка была под стать глупой шутке. Рукия вздохнула и отодвинулась, отвернулась, обхватив, уткнувшись лицом в колени.
– Где Ичиго?
Он тихо усмехнулся, под пальцами зашелестели мелкие камешки, и ей уже хотелось слышать этот тонкий ехидный голос с будто назло растянутыми гласными.
– Наложив в штаны от страха, побежал искать помощи у кучки полудетей-полуневежд, пардон, полушинигами-полухоллоу. Ему помогут. И даже не заставят платить, – он замолчал и пошевелился, лег на спину, вытянув длинные ноги. – Во всяком случае, сразу.
– Это вы, что ли? – она бросила горсть камней в кусты.
– Увы, не мы.
– А кто?
– Завтра скажу. Если будет еще интересно. А пока – задание на дом. Попытайтесь понять, за что вы действительно отвечаете, Рукия-сан. Видите ли, мания величия – это, на самом деле, плохо. А брать на себя ответственность за то, что с самого начала было не в вашей власти – несколько… самонадеянно, нэ?
– Мания величия, – она не могла решить, то ли смеяться, то ли дать в глаз, благо это легко, пока он сидит. – Шли бы вы, Ичимару-сан… к меносам. То есть, я хотела сказать, к себе домой. И говорили это своему другу Айзену.
– Аканнаа, Кучики-сан, как грубо. Он воспримет это как неудачную шутку, решит, что мне надо отдохнуть и пошлет в Генсей, – он смотрел на быстро бегущие по лунному небу облака, небрежно закинув руки за голову. – Иногда я думаю, его главная сила – в том, чтобы позволить себе выбирать трактовки. Мир многомерен, наши точки зрения – всего лишь его проекции на плоскость. Смена угла зрения позволяет увидеть новые грани. Только многие предпочитают простоту, и кто я такой, чтобы их за это судить? Ограниченность так забавна, – Рукия медленно развернулась, натянула юбку на колени. Движения его пальцев, осторожно трогавших, перебиравших камешки, притягивали взгляд, она даже забывала злиться. – Обыватели считают это достоинством, цельностью. Я слышал, неспособность оценить проблему с разных сторон – родовая болезнь клана Кучики. У рожденных в клане – иммунитет, бедняги просто всю жизнь страдают под грузом ответственности и мучают других. Приемные не выдерживают и дохнут. Вы продержались на удивление долго.
Надо было дать ему в глаз, пяткой, но лежачего не бьют, а странная гибкая логика завораживала. Почему-то в рядом с ним она все больше ощущала себя девчонкой из Руконгая.
– Итак, с кем сейчас Ичиго, и насколько это опасно?
– Итак, задание на дом. Простенькое упражнение, первый уровень – подумайте, кто, кроме вас, виноват в смерти Шиба Кайена. Меньше трех ответов не приму.
Он улыбнулся, блеснув зубами, мягко вскочил на ноги, сунул ей в руки серый конверт и вспорол пальцем небо.
– До встречи, Кучики-сан.
– Подождите.
– Разве что… вы все-таки решите искупаться, – он на секунду приоткрыл один глаз, подождал ответа, глядя, как она хватает воздух ртом, и отвернулся. – Даже в этом случае, в другой раз.

***

– Да что на тебя нашло?
На подоконнике – горшок герани, раскрытый роман ярко-рыжей обложкой вверх и Абарай Ренджи.
– Не хочу.
Ее догнала злость на себя, страх, странная дрожь при мысли об Ичимару, но теперь к ним примешивалось любопытство. Она даже пыталась искать виновных, как он просил.
Укитаке-тайчо, потому что предпочел не вмешиваться. Конечно, дать гнусной твари тебя пожрать – лучше, чем принять помощь, выжить и отомстить.
Кайен-доно, недооценивший противника. Старший офицер на боевом задании, он не имел права жертвовать собой по личным мотивам и поступил безответственно. Если бы она тогда не убила его, погибла бы сама, а может, и капитан, и другие.
Кто-то, кто сотворил эту тварь. Айзен? Глупо. Странно. Правдоподобно. Сволочь. А Ичимару знал. А может, и нет.
Раскидав вину на всех, она почувствовала себя лучше. Нет, отвращение к себе осталось, но сейчас у него была вполне конкретная причина.
«Мало же тебе надо, чтобы уподобиться Айзену с Ичимару. Взглянуть на проблему с разных сторон. Ха».
Она распахнула окно, перекинула ноги наружу и спрыгнула в сад.
«Нет, Ренджи, я не сменю тебя в тренировках Чада, у меня дела.
И не скажу, где была вчера. У меня теперь есть своя гаденькая тайна, у соотайчо и у меня. И законный, свеженький повод ненавидеть себя».
Почему-то так было легче.

***

– Я видел ее в кустах с каким-то типом. Между прочим, блондином.
– Не верю, – Ренджи еле выговаривал слова от усталости.
– Их надо выследить, поймать и накостылять.
– Обоим? – он представил эту картину. В красках. – Тебе себя не жалко?
– Ему. Чтоб не лез.
– Кон, – Ренджи устало покачал головой. – Тебе совсем нечем заняться? На часок сменишь меня с Чадом, а я вздремну. Бери наверху любой гигай и делай что хочешь, гоняй его по всему подвалу и постарайся остаться в живых.
– О, Абарай-сан! Кто, кроме вас, пожалеет несчастную душу!
– А то Чад расстроится.
Кон заголосил было на тему «никто меня не любит», но быстро перебил сам себя:
– А можно женский? А? Запасной гигай Мацумото-сан?
Ренджи представил себе этот спарринг и предпочел сбежать наверх, на гостевой футон Урахары. Мысль о таинственных делах Рукии не давала покоя. Он ни минуты не верил в блондина, у нее отродясь никого не водилось, но в последние дни она стала какая-то странная. Больше, чем обычно. И что это за дела, о которых нельзя сказать старшему по званию и партнеру по миссии?

***

Сегодня на Ичимару был мятый льняной пиджак, такие же брюки и желтый галстук с еле заметным рисунком. Пытаясь переключиться с вертящегося в голове разговора с Орихиме, – убежище вайзардов, жесткость Урахары, собственное предложение тренироваться вместе, – Рукия пыталась понять, насколько все это сочетается с темно-красной рубашкой.
Он возник у нее за спиной, протянул «привет», сунул в руку письмо для соотайчо и пошел рядом, приноравливаясь к более короткому шагу. С огромных тополей с замшелыми стволами летели листья.
– Первое задание – на отлично.
– Я знаю про вайзардов.
– О, хорошо. То есть, моя информация опоздала? Почему-то я так и знал.
Пыльная дорога цвета его костюма вилась между высоких заборов.
– Жалкая попытка играть во всеведение. – Как приятно говорить то, что думаешь!
– Что вы, Кучики-сан, как можно! Всеведение у нас проходит по ведомству Айзена-самы.
– Пожалуй. А что по вашему?
– Любопытство. Злость помогает людям раскрыться. Несправедливые обвинения и ложные догадки – лучший способ добиться правды. Все мы что-то скрываем.
Он смотрел на кривой клин гусей почти над самым забором. Поднимаясь, он постепенно выравнивался. Интересно, успеет до тех пор, как уйдет в рыхлые тучи? Самая нижняя была похожа на вату – то ли облако, то ли туман, не разберешь.
– А что скрываю я? – не задавай вопросов, не услышишь… в данном случае – правды? – Рукия поежилась и обняла себя за плечи.
– Я уже говорил, манию величия. Дайте угадаю – в детстве вы опекали кучку беспомощных руконгайских детишек, а в Сейрейтее ваши таланты оказались никому не нужны.
Рукия рассматривала чьи-то следы в дорожной пыли. Свои ноги в кроссовках. Сине-белую юбку вокруг колен. Надо попробовать носить джинсы, как Тацуки. А ведь он прав.
– Страшный порок, правда, я вряд ли дотягиваю до вашего друга Айзена. Впрочем, теперь понятно, почему из всего авангарда вы выбрали именно меня. Привычно.
– Не-а, – он быстро взглянул на нее. – Айзен адекватно оценивает свои силы, что делает его весьма опасным противником, а вы склонны брать на себя слишком много. Странно, что не возражаете.
– А что толку?
– Могли бы сказать, что вы – само смирение.
– И вы бы ответили…
– Что еще, как не мания величия – казнить себя без суда?
– А добрячок Айзен, конечно, решил помочь воплотить мои девичьи грезы и устроить красивую казнь? Из свойственного ему гуманизма, отмеченного еще лейтенантом Хинамори. Чтоб не мучилась. Да? – она остановилась, загораживая ему дорогу, вызывающе глядя в щелочки глаз.
Ичимару растянул угол рта в кривой усмешке:
– Возможно. С Хинамори-сан – точно, чтоб не мучилась.
– Единственное доброе дело, и то не получилось, – Рукия с притворной жалостью покачала головой. – Ичимару-сан, я знаю, что Ичиго тренируют какие-то вайзарды. Я также знаю, что вы – вообще и в частности – скорее всего, не имеете к ним отношения, но поскольку мы с вами здесь, почему бы вам не поделиться имеющейся у вас информацией об этой группе?
Ичимару схватил ее за плечо и дернул к стене, закрывая собой. Остановился, прислушиваясь, и наклонился, коснувшись пальцем губ:
– Тихо. – Рукия дернулась, пытаясь вырваться. – Тут кто-то из наших. Реяцу глушит, маскируется. – Вдалеке между заборами показался красный хвост Абарая Ренджи. – Через забор, быстро!
– Заметит. – Она резко вдохнула, сердце пару раз дернулось где-то в горле и провалилось в живот. На ватных ногах трудно прыгать через двухметровый забор.
Хвост Абарая на секунду скрылся за кустами у поворота.
– Ага, теперь уже точно, – в голос Ичимару вернулась привычная тягучесть, он придвинулся еще чуть-чуть ближе, почти вплотную. От него пахло старыми книгами. Перед глазами застыл желтый галстук с сиреневой надписью «Лас-Ночес – город вашей…» – Если нам очень повезет, он свернет не сюда. Если просто повезет, не будет приглядываться. Из деликатности, свойственной бравым воякам.
Рукия подавила смешок. Ичимару наклонился к самому уху и зашептал:
– Укитаке Джуширо очень любил детей. Однажды он шел по Сейрейтею и увидел впереди Хитсугаю-тайчо. "Конечно, это уже не ребенок, это уже подросток, - решил Укитаке, - но все равно, дай догоню и поглажу по головке". И побежал догонять. Хитсугая же, не зная капитанских намерений, бросился наутек. Пробегая мимо Ямамото Генрюсая, сей ревнитель порядка был возмущен неприличной быстротою бега в людном месте и устремился вслед с целью остановить. А доблестному Зараки Кенпачи просто случилось бежать в том же направлении. В Уэко Мундо потом шептались, что молодые капитаны Готей 13 подвергаются сексуальным преследованиям со стороны старших.
Шаги Ренджи приближались. Рукия глубоко вдохнула, стараясь взять себя в руки, и вздрогнула, на вдохе коснувшись Ичимару грудью, а он продолжал шептать на ухо, будто и не заметил:
– Однажды Урахара Киске сидел у окна и курил. Докурил и выбросил окурок в окно. Под окном у него был склад Шибы Куукаку, и окурок угодил как раз в... Ну, пламя, конечно, столбом. В одну ночь пол-Сейрейтея сгорело. Ну, выкинули его на землю, конечно. Отбыл, вернулся, идет в первый же день по Сейрейтею, навстречу – Зараки Кенпачи. Ничего ему не сказал, только пожал руку и в глаза посмотрел. Со значением.
Какой у него щекочущий шепот. У нее внутри пузырьками закипал смех.
– За это клан Шиба и выгнали из рая, то есть, из Сейрейтея? – Рукия уже тихо хихикала.
– А то, – тонкие скользкие волосы щекотали ухо, Ренджи шлепал по пыльной мостовой где-то совсем рядом. Плевать. Руки по бокам головы мешали видеть, но одновременно скрывали и ее. – Тоусен Канаме тоже любил детей. Бывало, выпросит у Айзена несколько штук, научит каким-нибудь трюкам и всех в Эспаде оделяет. А Гримджо все не везло, то глупый попадется, то кусачий. А попробуй поморщиться – хрясь саблей – и рука прочь.
Ритм шагов не изменился, но судя по звуку, их обошли по широкой дуге. От Ичимару было тепло, несмотря на худобу, он хорошо защищал от осеннего ветра. Рукия подняла голову, попыталась поймать прищуренный взгляд и зашептала:
– Итак, вайзарды…
– Тссс… – он оглянулся. – А теперь – через забор и в кусты. Кто-то из наших все еще здесь, и хотел бы я знать, что ему надо.

***

Правильно когда-то решило руководство Сейрейтея – надо было уничтожить эти кривые души, очередной сумасшедший проект двенадцатого отряда. Этот последний выживший… у Ренджи болела голова. Почему, ну почему теперь во всех парочках ему мерещится Рукия?
Вон те, у забора. Девчонку почти не видно, но она очень маленького роста, слишком мала для такого длинного тощего парня. Вот только она смеялась, как Рукия не смеялась уже ками знает сколько лет.
Эх, Кон, пусть бы она нашла себе какого-нибудь блондина или брюнета и хоть немного расслабилась.

***

Сведения о вайзардах успокоили, но только чуть-чуть, и Рукия изнуряла себя тренировками с Орихиме, ухитряясь то тут, то там урвать пару часов, чтобы сбегать в Каракуру на очередную странную встречу. Она с изумлением обнаружила, что должность курьера уже почти не пугает. Что информация о вайзардах, поступающая нерегулярно, крошечными порциями, как на изысканной дегустации, вперемешку с язвительными замечаниями и полуприличными анекдотами, заставляет задуматься о прошлом и будущем Сейрейтея, и на этом фоне ее собственные ошибки и их страшные последствия выглядят уже не столь зловеще. Что она даже скучает по Ичимару. С ним было легко, потому что можно было не притворяться. Потому что он видел, таскал по подворотням и высмеивал именно ее, измученную руконгайскую девчонку с торчащей челкой, а не члена клана Кучики, сестру или боевую подругу.
Как чудесно хоть иногда не пытаться соответствовать чужим ожиданиям. Позволить себе быть плохой. Да, в компании заведомо мерзкой личности можно быть любой – все равно никто не заметит. Зато с ним было весело даже в мусорном баке на задворках рыбного ресторанчика в старом городе, где они прятались от неожиданно нагрянувших Юмичики с Мацумото с кучей цветастых пакетов, и в то же время от Улькиорры, который зачастил в Каракуру без видимой цели и явных деструктивных намерений и праздно гулял по задворкам.
– Может, он следит за вами?
– Вряд ли, – беспечный голос и небрежный взмах грязной руки. – Что-то вынюхивает – да, но если бы Айзен-сама удостоил меня подозрением, думаю, мы бы с вами тут не сидели.
– Он настолько хорош? – Рукия опиралась спиной о его бок, в баке было слишком тесно, коробки из-под устриц – не самое удобное сидение, а вообще плевать. Бок теплый, а воняло от них одинаково, Гин бы сказал – морем. – Хотя я вряд ли способна оценить по достоинству утонченную прелесть нашего убежища.
Ичимару галантно обнял ее за плечи и жалобно протянул:
– Эх, аристократия! Закостенела в стремлении к идеалу, утратила способность ценить романтику и наслаждаться жизнью, – Рукия фыркнула, откинув голову ему на плечо.
– Романтика мусорных баков.
– Романтика жизни во всей ее полноте, – назидательно поправил он, незаметно трогая ее волосы. По спине пробежали мурашки, Рукия вздрогнула и попыталась отодвинуться. Сильная рука вернула ее голову на место и запуталась в волосах, чуть сжимая и отпуская пряди, накручивая их на пальцы. Как легко покориться, когда ситуация абсурдна до предела, сон или явь, бред переевшего меноса с застарелым гастритом.
Как радостно наконец вылезти из бака и бежать к реке, кто быстрее, купаться в одежде при свете звезд, а потом сидеть под развесистым кленом в тени моста, прижавшись друг к другу просто чтобы согреться.
Сверху посыпалась труха, раздалось тонкое мяуканье. Одновременный взгляд вверх, и нечаянный дуэт:
– Йоруичи-сан? – бархатный тенор.
– Котенок. Не может слезть, – Рукия привстала, держась за ствол.
– Икоросе, Шинсо!
И опять сердце затрепыхалось в горле и упало в живот. Кто ты, с кем так легко смеяться? Зачем? Черт. Ичимару. Предатель. Можно подраться, можно поплакать, и то, и другое бесполезно. Она открыла зажмуренные глаза.
Котенок важно шествовал вниз по тонкой блестящей дорожке лезвия, мяукнул, вцепился в руку, сжимающую эфес, был пойман за шкирку, и, невзирая на громкий протест, посажен на голову Рукии, которая тоже задохнулась от возмущения. Тонкие когти кололись, как старый церемониальный венок из криптомерий.
– Мне пора, Кучики-сан, – Ичимару согнулся в галантном поклоне, мокрая одежда мешала и липла к телу, рисуя контуры мышц.
– Идите, – она замолчала, потому что он наклонился еще ниже, глаза были совсем близко, привычно полузакрытые, а улыбка куда-то делась. Рукия облизнула губы, они тут же замерзли. Превратиться в статую. Не двигаться. В животе потеплело от странного страха, глаза сами собой закрылись. Губы согрелись от его дыхания: кажется, его лицо уже совсем близко. Жарко, колени дрожат. Не глядя нашарить ствол дерева, чтобы не упасть.
Котенок на голове перебрал лапами и с ревом вцепился Ичимару в нос. Рукия успела увидеть летящий по высокой параболе в кусты у реки пушистый орущий комок и сложилась пополам от смеха.
Ичимару Гин, чего ты хочешь на самом деле?
Ичимару Гин, почти-убийца, предатель, спаситель неблагодарных котов.
С тобой не соскучишься.
Ей вспомнился анекдот-притча, который он рассказывал пару часов назад, ковыряясь в тарелке с угрем перед тем, как пришлось спасаться в мусорном баке:

Рююджин Джакка очень боялся мышей, а мыши в Сейрейтее были. Ямамото-соотайчо надоело терпеть истерики старого меча и вздрагивать от каждого шороха, поэтому в ход были пущены сильные средства. Капитан двенадцатого отряда, отказавшийся совершенствовать методы для борьбы с грызунами, был изящно опорочен, сослан и заменен на другого, более сговорчивого, пусть и беспринципного. К сожалению, с ним ушел кот, единственный естественный враг мышей, и главнокомандующий загрустил. Частично потерю удалось восполнить, используя страсть нового капитана второго отряда к истреблению слабых и недостойных, частично – способность капитана пятого отвести глаза старому капризному мечу.
Мыши. От них все беды. Ненависть старика росла, ему хотелось крови. Откуда пошел слух, что Ичимару Гин – серебристый лис? Бедняга был вызван и получил личный приказ генерала еженощно патрулировать улицы Сейрейтея и расправляться с грызунами на месте. Ичимару пришлось оспорить приказ, - нет, не из гордости, просто он не был лисой. Соотайчо не поверил и пригрозил служебным расследованием за перерасход во вверенном ему отряде носовых платков и отбеливателя для таби.
Под давлением высших сил поставленному перед непростым выбором Ичимару пришлось поднимать старые связи в поисках компромисса. Теперь коварный старик мог наблюдать за кровавой бойней, развалившись в скрипучем плетеном кресле на веранде, а капитан пятого отряда Айзен Соуске перестал высыпаться. На фоне недосыпа у него обострились жажда власти и стремление захватить мир, а Ичимару Гин, теперь его должник, оказался вынужден помогать и содействовать, ибо правители и генералы преходящи, а законы чести, как вода, воздух и грызуны, увы, переживут всех.
Жажда крови и зрелищ вышла старику боком – одной иллюзией больше, одной меньше, а тому, кто может убедить высшее руководство, что иллюзорный лис каждую ночь ест иллюзорных мышей, скрыть заговор – проще простого.
Незадачливый Ичимару пострадал трижды – предстал перед дамами в обличье дикого зверя, потерял расположение офицеров и был вынужден бежать, оставив теплое место.
Старик Генрюсай, лишенный привычных иллюзий, затосковал и запустил дела.
Мыши расплодились, нанося урон материальной базе Готея 13.
Отзывчивый Айзен Соуске, отоспавшись и наигравшись в игрушки в царстве послушных, но туповатых меносов, соскучился; в сердцах его последователей поселился страх.
Воистину все зло – от мышей. А еще от бывшего капитана двенадцатого отряда, отказавшегося посвятить свой талант благородному делу избавления от грызунов. Поговаривали, он так поступил вовсе не из высоких побуждений или приверженности прогрессивным идеям, а только чтобы порадовать старую подругу, которой без мышей было бы… скучно.


Часть 3. Жмурки

Руки пахли чесноком и рыбой. После тренировки на дальнем полигоне тринадцатого отряда они с Орихиме отправились вместе готовить ужин.
– Однажды у меня болел зуб, и приходилось жевать с одной стороны, так вот, когда жуешь с одной стороны, совершенно не чувствуешь вкуса.
Рукия слушала вполуха, намазывая хлеб вареньем и накрывая селедкой и луком.
Интересно, когда она сама потеряла вкус к жизни?
Несочетаемые запахи помогали избавиться от ненужных мыслей. Ичимару ведь никого не убил, несмотря на приказ Айзена. Ичимару… предлагал спасти ее тогда перед казнью.
Бутылка вина заслоняла свечу, притягивала взгляд, искрилась. Темно-вишневый цвет, запах нагретых солнцем ягод, дешевый способ расслабиться. С Ичимару они никогда не пили, только ели в маленьких ресторанчиках с неожиданно хорошей кухней, Рукия до сих пор помнила необычный карри, который хотелось есть еще и еще. Тихая официантка, дочь хозяина, явно заглядывалась на Гина.
Когда она начала думать о нем по имени? Рукия тогда сказала что-то резкое, а он просто погладил ее по руке. Пододвинул чашку. Даже не съязвил. Даже не…
Сейчас отблеск ее тогдашнего гнева светился в глазах Орихиме.
– Не знаю, будет ли тебе от этого легче, но мы с Ичиго просто друзья.
Орихиме закусила губу и опустила взгляд.
– Все равно.
– Это так и останется.
– Все равно.
– Он мне как младший брат.
«Я слишком боюсь потерять друзей, чтобы позволить себе… увлечься. Не стоит дразнить судьбу».
– Он так не думает.
– Жаль.
Красные блики в бокале вина, как глаза осторожного хищника.
«А вот врагов не жалко. Да и себя не жалко уже давно. Гин. С ним почти все выглядит нестрашным и несущественным. Почти все кажется возможным. Почему бы и нет?»
– Вы бы сказали ему, Кучики-сан, – и после паузы, в ответ на растерянный взгляд: – Ичиго.
– Зачем?
Запоздалая мысль: «Гин говорил то же самое: когда часть тебя мертва, перестаешь чувствовать вкус жизни».
Орихиме откусила бутерброд и начала жевать, подняв глаза к потолку и часто моргая.
«Может, попробовать? Протянуть руку, поймать каплю росы с тонкой травинки.
Судьба никогда не прощала твоих странных игр.
По крайней мере, точно не будет скучно».
– Чтобы… – Орихиме старалась изо всех сил, но голос все-таки дрогнул.
Рукия улыбнулась:
– Иноэ-сан, давайте есть. Ичиго не поймет, о чем речь, а если поймет – только смутится и разозлится, а это опасно, в первую очередь для него. Война у порога, мало ли, что с нами будет через неделю.
«Ну и куда ты лезешь?
Хочу на волю.
Подлец Ичимару, он тебя уже изменил.
Никого нельзя изменить, можно только заставить вспомнить».
Фонарь за окном мигал, ветер все время менял направление, иногда принимался стучать распахнутой створкой ставни, дальние патрули перекрикивались, как ночные птицы, чай на столе остывал, по комнате расползался странный, немного искусственный запах ванили. Хотелось карри. Пожалуй, в следующий раз надо поискать место с более традиционной кухней.

***

– Чтобы победить врага, надо стать врагом. Чтобы победить страх, надо стать врагом.
– А почему не страхом?
– Страх внутри нас, им нельзя стать, – Гин взглянул на нее из-под прищуренных век и выговорил это внятно и раздельно, как ребенку.
С тренировками Орихиме выбираться в Каракуру удавалось все реже, по большому счету, ей там нечего было делать, Ичиго в хороших… надежных… во всяком случае, компетентных руках, для патрулирования людей хватало. Соотайчо тем не менее настоял на выполнении курьерских обязанностей раз в три дня, капитан поднял брови, но промолчал, хотя в последнее время в отряде от нее было мало толку. Орихиме ни о чем не спрашивала, просто радовалась возможности отоспаться.
– Странная философия, – они шли бок о бок по набережной, иногда касаясь руками; ее пальцы мерзли, наверное, ее просто тянуло к теплу. Или нет? Листья лежали желтыми кучами; где-то мальчишки жгли траву, пахло дождем и дымом. – Поэтому вы и ушли к Меносам?
– Что вы, Рукия-са-ан, – этот тягучий голос с ехидной хрипотцой всегда вызывал дрожь. – Я ушел, потому что меня послали. Сначала Хинамори-кун, потом Хицугайя-тайчо, а потом вы, помните, тогда, на мосту.
– А вы и пошли, – она отошла к фонарю, поддала ногой листья, они с тихим шорохом посыпались в воду, закачались на волнах.
– Только став врагом, можно понять, как он мыслит; это единственный шанс на победу.
– Древняя философия дикарей. С тех пор, как у нас появилась мораль, становиться врагом считается неэтичным.
– Ну почему же? Вам же никто не велит поступать, как враг, – он прошагал по траве и скрылся в тени большого, еще не совсем облетевшего ясеня. – Главное – влезть в его шкуру.
– Но так же можно потерять себя, – она догнала его и тоже остановилась, может, на полшага ближе, чем следовало.
– А мне казалось – все пути в конечном счете ведут к себе, – он тоже сделал маленький шаг вперед и встал совсем близко, руки опущены, теплое дыхание трогает волосы на макушке.
– А как насчет страха?
– Стать врагом – значит понять врага. Понять – перестать бояться. Страх – инстинктивная реакция зверя на странное, незнакомое, то, что потенциально может тобой поужинать, – он поднял руку и отвел с лица непослушную прядь. – А если некто – враг самому себе и боится своих желаний…
Рукия боялась пошевелиться, но почему-то договорила очевидное:
– …в этом случае некту придется познать самое себя, – и хихикнула в темноте.
Через минуту оба сидели на земле от хохота, Гин подхватил ее и прижал спиной к себе. Ну и пусть. Наклонился и зашептал, щекоча шею:
– Жила была девочка, которая посадила себя в консервную банку. В тепле и покое она не взрослела, но и не жила. Ей было плевать на себя, но она до смерти, до кровавых ночных кошмаров и перекрученных простыней боялась ошибок, поэтому ничего не делала, сидела в банке и грызла себя за прошлое. Но редко-редко, когда речь шла о жизни и смерти, а счет времени – на секунды, могла забыться и по ошибке свернуть горы, а потом возвращалась в банку и опять себя грызла.
Он тихонько трогал ее волосы, по голове разбегались мурашки, спускались по шее вниз, вдоль спины, пальцы лениво следовали за ними, легонько чертя дорожки от корней волос к плечам, забираясь под воротник.
– А потом пришел прекрасный принц с большим консервным ножом и вскрыл эту банку, да? – Рукия сползла на траву, устроилась головой у него на коленях, и посмотрела на небо. Сквозь редкую крону подмигивали звезды.
– Не принц, а принцев шут, и не вскрыл, сил не хватило. Как ей расскажешь, что жизнь бывает всякая, добро и зло так же зависят от точки зрения, как надписи на заборе, а себя надо любить?
Рукия закрыла глаза.
– То есть, сказка кончится тем, что принцесса полюбит себя, а не прекрасного принца?
– Себя – хорошо бы. Может, еще и шуту достанется. А прекрасный принц пусть идет спасает других принцесс. А может, наша девочка так и умрет в своей банке. Шут ведь не принц, у него только язык закален для битв.
Он почесал в затылке и опустил, почти уронил руку. Пальцы будто нечаянно задели за вырез платья, тронули грудь и зарылись в траву. Рукия медленно повернулась и привстала, опершись на локоть, вдыхая запах земли.
– А за что себя любить?
Гин зажмурился, как сытый кот, и почти промурлыкал:
– А просто так.
Он тоже вытянулся в траве, закинув руки за голову, и закрыл глаза, а Рукия смотрела на тонкие белые волосы, худые запястья, расслабленное лицо, которое при свете звезд казалось совсем другим, грустным, усталым и мудрым, и думала, кто же спасет шута. Рубашка вылезла из джинсов и расстегнулась, открыв белый плоский живот. Интересно, что будет, если потрогать?
«Нельзя.
Хочется.
Ну и пусть.
Но тогда никогда не узнаешь.
И что?
Никогда. Этот момент пройдет, и ты никогда не узнаешь, что могло бы быть. Упустишь возможность заглянуть в чужую сказку, подсмотреть за уголок жизни.
Обойдусь.
И так каждый раз. Почему?
Страшно.
Чушь. Не жалко себя, не жалко его. Или его уже жалко?
Нет.
Значит…»
– Ичимару-сан, что у вас за дела с соотайчо? – она на секунду зажмурилась и протянула руку, погладив голый живот. Кожа льнула к ладони.
Он вздрогнул и медленно открыл глаза.
– Не скажу, – мышцы под пальцами напряглись.
– Ичимару-сан, что у вас за дела с Айзеном? – пальцы пробрались под рубашку, погладили бок.
– Не скажу, – он коротко вздохнул, явно с усилием расслабился и опять прикрыл глаза.
– Ичимару-сан, вы боитесь щекотки? – она напрягла пальцы.
Гин дернулся, рывком сел и поймал ее, сильно прижал к себе.
– Кучики-сан, вы боитесь меня? – глаза, как блики в бокале вина, смотрели слишком прямо, от этого во взгляде была какая-то странная уязвимость.
Рукия зажмурилась, пытаясь собраться с мыслями, его тепло не давало сосредоточиться, а ей тоже очень хотелось знать ответ.
– Наверное… – Секунды шли, но Гин словно застыл, только хватка становилась все слабее. – Уже нет.
Он хмыкнул, пожал плечами и опять растянулся в траве, заложив руки за голову:
– Не верю.
Где-то вдали кричала ночная птица, ей вторил свист электрички, еле заметный запах дыма и хризантем мешался с пряным и сильным – земли и травы. А она так устала бояться.
Секунду спустя они катались по траве, рыча и пытаясь защекотать друг друга до смерти. Гин был сильнее и тяжелее, но ее вела благородная ярость. Так тебе, за все страхи, за глупые загадки, за путь предательства, а еще за то, что дразнишь, как настоящий шут.
Заманиваешь, как охотник.
Уже почти заманил.
Его тяжесть прижала ее к земле, тело стало горячим и легким, пальцы ног подогнулись от странного предвкушения.
– Ай-яй-яй, Рукия-сан. Нападать на беззащитного врага…– Ей стало стыдно. И очень тепло. – …можно, только предварительно убедившись, что он действительно беззащитен, – Гин погладил ее по щеке и сел, повернувшись спиной. – Например, обездвижив. – Рукия тоже села, обняв колени. – Иначе противник может подумать, что вашей целью была собственно драка, а не победа.
Он оборвал себя, вскочил и схватил ее за руку:
– Быстро, сюда. – За деревом было почти темно, из-за спины шелестел привычно ехидный голос: – Хорошо, что вы привыкли маскировать реяцу, Кучики-сан. Справа – кто-то из наших, слева – смертный, который сможет его увидеть. Хотелось бы знать…
– Но он же может погибнуть!
Жесткая рука зажала ей рот, в еле слышном шепоте было почти невозможно разобрать слова:
– Нам надо сидеть тихо: меня не должны заметить, вас просто убьют. А холлоу каждый день едят души, мы не можем спасти всех.

Очень хотелось зажмуриться и заткнуть уши, только это тоже трусость. Слева на дорогу вышел Кеиго, размахивая пакетом из магазина. Справа – странное существо с гладкой прической и слишком длинными рукавами, Пьеро из кошмара. С другой стороны, все арранкары – пародии на людей.
Рука Гина на плече поддерживала и не давала двинуться, а существо елейно пропело что-то о грядущем веселье. В животе похолодело. Плохо, а будет еще хуже.
Кеиго был не дурак: пакет полетел в кусты, он попытался бежать, но существо выпустило щупальца, отловило и со свистом раскрутило его над головой. Кеиго завизжал. Арранкар хихикнул и стал перебрасывать его между щупальцами; от висения вниз головой Кеиго покраснел, его визг перешел в хрип и в конце концов захлебнулся. Существо изобретательно комментировало происходящее и заливалось самовлюбленным смехом.
Рукия попыталась вырваться, но ее держали крепко; над ухом прошелестело:
– Импульсивные действия ведут к ошибкам, ошибки – к долгим мучительным сожалениям.
Кеиго неловко упал на спину и пытался отползти, как сверчок, опираясь на локти. Арранкар ловил его, подбрасывал и снова ловил, иногда ронял. Рукия рванулась еще раз, уже зная, что ничего не выйдет.
– Иногда, если знаешь, что бессилен что-либо изменить, надо просто смириться.
– Иногда слишком точный расчет ведет к предательству. Пусти, гад.
– Иногда цель оправдывает средства.
– А обычно – нет! – она почти выкрикнула это, дернулась и опять почувствовала на губах сильные пальцы.
– Тссс… – мягкие губы коснулись щеки. – У шутов и предателей границы несущественного шире обычного, – ей показалось, или он перестал тянуть слова? – Вы не поможете, вы слабее. Меня очень легко ненавидеть, можете начинать, – судя по голосу, он улыбался. – Только не надо винить себя, а сдохнуть я вам не дам.
Его рука вздрогнула и ослабла, почувствовав теплую влагу. Рукия изо всех сил зажмурилась, пытаясь остановить слезы.

– Эй, чудище! Осьминог недоделанный! Что ты себе позволяешь! А ну отдай!
Перед арранкаром, уперев руки в бока, стояли Иккаку с Юмичикой, Кеиго скулил от ужаса.
– О-о, шинигами, как интересно, – арранкар не глядя швырнул беднягу в реку, Юмичика прыгнул, перехватил его у самой воды и потянул меч из ножен. – Увы, не имею возможности продолжить знакомство, пока вас трогать не велено, – арранкар изящно шаркнул ножкой и разрезал пальчиком небо. – Оревуар.
Иккаку успел швырнуть копье, Хьёзукимару с жалобным звоном отскочил от тощей задницы и воткнулся в траву у дороги.
– Спасите… – ошалевший Кеиго переводил взгляд с одного на другого. – Помогите… не бейте…
– Еще чего, – почесал лысину Иккаку и зловеще добавил: – Сестре сдадим, она и побьет, если захочет, – он посмотрел на свой меч, будто впервые увидел: – Юмичика, что-то мне не понравился этот тип.

Рукия закусила губу. В голове крутилось: «тайные миссии – это не мое дело», благословенная мантра, отвлекавшая от затихающей ярости и странной жалости к Ичимару Гину.
«К меносам тайные миссии.
Интересно, он привык и ему плевать? Или все-таки нет? И что хуже?
Для него, очевидно, второе.
С каких пор тебя заботит нравственность и душевный покой предателей?
Просто очень хочется верить».

Юмичика растирал Кеиго, Иккаку совал ему в рот горлышко бутылки, Кеиго вяло отмахивался, бормоча что-то о сестре и собачьем нюхе, в конце концов Иккаку плюнул, взвалил его на спину и потопал туда, где высились многоэтажки. Юмичика оглянулся, прищурился и сделал шаг к толстому стволу ясеня. Рукия застыла, как кролик, постепенно осознавая, что от ужаса и бессильной злости перестала маскировать реяцу. То есть, они все время знали, что она здесь? Бесшумно вдохнув и сжав зубы, она поставила щит и почувствовала, как Ичимару чуть-чуть отодвинулся и ослабил хватку.
– Пятый офицер Аясегава, менос тебе в глотку, не тормози, на ужин опоздаем! – раздалось от моста.
Юмичика еще раз оглянулся, пожал плечами и побежал догонять Иккаку.

Рукия почувствовала, как упали удерживавшие ее руки и попыталась подхватить оседавшего на землю Гина, но он перехватил ее руку и помотал головой с примерзшей к лицу улыбкой:
– Не бейте... – сел, кое-как привалившись к стволу, подтянув колено к груди, умостившись на нем щекой. – Вы знали этого бедолагу?
– Он из нашего класса, – это прозвучало глупо, но Гин просто кивнул. – Почему они нас не заметили?
– Вам нельзя в тайные агенты, Кучики-сан, – его голос срывался на шепот. – Реяцу почти лейтенантское, а самообладания ноль. Чем думал Ямамото-сама? Наверное, решил пошутить… где мне до него… щенку… – последние слова он бормотал, как в полусне, сползая спиной по стволу и сворачиваясь клубком на земле.
«Спит все еще по-руконгайски, – почему-то подумала Рукия. – Это сколько ж надо сил, чтобы на таком расстоянии спрятать себя и кого-то еще?» – ответ был прост – все, что у него были, потому что обморок или сон, но теперь каждый офицер в Каракуре знал, где находится бывший шинигами, предатель и гад Ичимару Гин.
«Черт.
Разбудить, быстро».
С тем же успехом можно трясти мешок риса. Побить головой о камень? Врезать? Поцеловать? Некогда, надо убираться отсюда, пока не примчались мстители. Она взвалила тяжелое тело на спину, перекинув руку через голову, и ушла в шунпо.
Волосы щекотали шею. Иногда ноги скребли по земле.
Бесцельные блуждания по городу в последний месяц не прошли даром – она знала его как свои пять пальцев. Бар с дискотекой, где трудно пробраться между потных блестящих тел, задворки театра с такими знакомыми мусорными баками, переулок Урахары, еще один бар – с тускло-синим светом, полный обкуренных геев; дом Куросаки, больничный двор. В каждом месте не больше минуты, пусть поищут, она, как заяц, будет путать следы. Может, бросить его? Ну уж нет. Она стиснула зубы и сильнее, до синяков вцепилась в тонкую руку.
Кладбище на холме, где похоронена мать Куросаки, и тихий смешок у плеча.
– Самое место, где меня можно бросить.
– Вообще-то, вас и подбирать не следовало, – ноги дрожат от усталости. Встать на колени, сложить с себя ношу, упасть ничком.
– Тоже верно. – Они валялись бок о бок в высокой траве. – тогда зачем?
– Не знаю, – грудь дрожала в такт биению сердца, в губах бился пульс. Она облизала их и машинально провела зубами, чтобы стереть тут же остывшую влагу. Пульс забился сильнее.
– А я знаю, – в его голос вернулась ехидная мягкость. – Вы славный человек, Кучики-сан, но плохой солдат: все пытаетесь жить по законам мирного времени, а у нас тут война-а. Смерти, жертвы во имя великой цели. А вы живете в своем черно-белом мире. Знаете, почему при такой реяцу вы еще не ранговый офицер? Потому что хреновый из вас командир, Кучики-сан. Цепляющийся за любую жизнь, неспособный принять решение и добиться цели. Боязнь ответственности, стремление остаться чистеньким там, где одним из базовых факторов является смерть – разновидность эгоизма, вы не находите?
– Нет. Война проста – там враг, тут свои, а вон там те, кого мы защищаем.
– Ай-яй-яй, как примитивно. К примеру, пустой - враг. А если это ваш друг Куросаки или брат Иноэ Орихиме?
– Пустые – не люди.
– Помилуйте. По-моему, Гримджо чем-то похож на Иккаку. А еще, недавно врагом объявили вас, пытались уничтожить ваших спасателей, которые – смешно, да? – относятся к категории тех, кого следует защищать. Кучики-сан, вы разделили на черное и белое сложный трехмерный мир и пытаетесь выжить в плоской модели, – он сладко улыбнулся, – не очень успешно.
– Я просто…
– Хотите быть хорошей девочкой. Достойное желание, но вот беда – абсолютно невыполнимое. Хорошей девочкой можно быть только для кого-то, сообразуясь с его ожиданиями. Для Куросаки – вдохновлять на подвиги, для Айзена – не лезть под ноги. Для вашего брата – соблюдать правила, для меня – нарушать их. С разных точек зрения хорошее и плохое меняются местами, а вы страдаете. Бросьте, а? Позвольте себе быть плохой и радуйтесь жизни. Целуйте негодяев, бейте по морде ханжей. Вам понравится, пра-авда.
– Зачем вы мне это говорите?
– У меня не хватает сил открыть проход в Уэко, лежать и молчать глупо, а больше нам с вами заняться нечем. А может, мне грустно смотреть, как вы мучаетесь: вам не идет роль жертвы. Еще… вдруг я кому-нибудь обещал, пусть хоть на спор, сказать вам правду и довести до слез. И наконец – может быть, я люблю вас?
Рукия зажмурилась.
– Хоть что-то из этого было правдой?
– Разумеется, все. Я же говорил…
Шорох кустов заставил его повернуть голову.
– Рукия-сан! – с опушки огромными прыжками мчался Кон. – Я знал, знал, что у Рукии-сан роман с блондином!
Сбежать не получится. Быстро, надо сделать так, чтобы Кон не узнал Гина, а Гин не убил Кона. И при этом попытаться получить удовольствие. Перехватив тонкую руку на пути к мечу, она перекатилась, накрыв его своим телом, склонилась к лицу, свесив волосы, и ласково зашептала:
– Лежать. И радоваться жизни. Тронешь Шинсо – хуже будет, – и тихо коснулась губами приоткрывшегося от изумления рта. Сквозь шум в ушах причитания Кона казались замедленной рок-балладой:
– Рукия-сан, на кого вы нас променяли… дайте хоть в глаза посмотреть наглому счастливцу…
«А вот это еще никому не удавалось…»
Ее левая рука все еще крепко сжимала запястье Гина, правой надо было отловить Кона, как только подойдет поближе, а до тех пор – тонкие гладкие губы притягивали, голова кружилась от ощущения вседозволенности, худое тело под ней постепенно расслабилось, губы открылись, и она тихо вздохнула, не замечая, что уже двумя руками держит его лицо.
– Кучики-са-ан! Я его поймал.
Движение языка по губам, жар вдоль спины. Где-то на краю сознания завывает Кон.
– Держите, – она потянулась, не глядя, пытаясь нащупать орущий рот плюшевого льва.
– Рукия-сан, да что же это творится, – всхлип, – вы же этого не сделаете! Какое оскорбление, дискриминация мягких игруш…
– Кон, тебе Маюри в детстве не говорил, что подглядывать нехорошо? – не отповедь, а почти ласковый шепот, в миллиметре от жестких, ехидно изогнутых губ.
– Маюри-тайчо сам подглядывал, у них в двенадцатом все вуайеристы!.. Нееееет…
Рукия выцарапала зеленую горошину и торопливо сунула в карман:
– Можете отпускать.
Его руки легко скользят вдоль спины, ложатся на плечи:
– Можете отпускать.
«Черта с два».
Как странно вот так в темноте чувствовать губами его улыбку.
– Правда? – Она заразна, и это смешно, и последние в этом году цикады яростно верещат, то ли ругаясь, то ли подбадривая.

– Рукия! – еле слышный голос Ренджи эхом от подножия холма.
Гин перекатился, осторожно уложил ее на траву, сел на пятки и поправил ворот рубашки, поскреб затылок, глядя куда-то вбок, и улыбнулся:
– Кучики-сан, вас зовут.
– Я знаю.
Новый вопль, на этот раз ближе:
– Рукия, с тобой все в порядке?
– Ступайте, – а раньше всегда исчезал первым.
– Сначала вы, – никто не отменял приказа о предотвращении нежелательных встреч. Пусть он уйдет спокойно.
Уверенный взмах руки, разрывающий небо, шаг в темноту и все. Можно лечь, положив голову на тушку Кона, убрать щит реяцу, закрыть глаза и ждать, когда шаги зазвучат у самого уха.
«Жила была девочка. У нее были мозги набекрень».

– Эй, Рукия, что ты здесь делаешь?
– Сплю.
– С Коном?
– Ага, только сейчас поняла, что люблю тихих и мягких мужчин.
Она подбросила на ладони горошину, поймала и запихнула обратно в карман.

***

Это было три дня назад, а казалось, давно и не с ней. Позавчера – странное бессмысленное нападение арранкаров. Вчера исчезла Орихиме, авангард шинигами отозван из Каракуры и препровожден в Сейрейтей под усиленным конвоем, а они с Ренджи уже второй день пытаются найти способ сбежать на помощь Ичиго.

Чай у соотайчо отдавал дымом и тиной.
– Обязанности курьера легли на вас тяжким грузом, – старик помолчал, наблюдая за ней из-под тяжелых век: нехарактерный взгляд в пол, глаза, обведенные тенью, рябь на поверхности чая. Усы шевелились, пряча то ли усмешку, то ли несказанные слова. – Рад сообщить, что все позади, вы можете вернуться в отряд.
– Ямамото-сама, – чай обжигал рот. – И все-таки почему я?
Он медленно поднял пиалу и вдохнул беловатый дымок.
– Прихоть Ичимару. Мацумото или Аясегава подошли бы лучше, но в конце концов вы тоже справились. Абарай слишком прямолинеен и импульсивен, остальные… отсутствие каждого из них вызвало бы слишком много вопросов, а вы в тот момент явно стремились к одиночеству.
Рукия облизала обожженное небо.
– Это плохо?
От прищуренных глаз разбежались морщинки.
– Для солдата – пожалуй, да. Кроме того, я решил, что вам, – он поставил пиалу, не пригубив, – это задание будет полезно, Кучики-сан. Вы с Ичимару чем-то похожи. Мне бы хотелось понять, чем.

Трогая пальцем доски террасы, кутаясь в плащ от слишком холодного ветра и наблюдая за муравьем, который упрямо пытался пробраться в кабинет капитана шестого отряда, она наконец поняла, что у них общего с Гином: собственные обязательства перед… может быть, жизнью оба ставили выше писаных и неписаных правил.
Гину взбрело в голову?
Рукия считает правильным?
Законы могут лежать на полке, на горизонте маячить казнь – они просто встают и идут вперед: Гин – с усмешкой и не оглядываясь, она – с каждым годом все больше терзаясь раскаянием.
Брат и его идиотский обет… А что, если он из той же породы? Начал раньше, прошел путь сомнений до конца, до изнанки, абсурда с этой ее идиотской казнью.
«И так плохо, и этак нехорошо. Тайная карма клана Кучики».
Она невесело усмехнулась.
Если решиться плюнуть на все и сбежать на подмогу Ичиго, возможно, у них с Ренджи будет союзник, который выполнит букву закона, охотно закрыв глаза на его суть.
А еще интересно, что по этому поводу скажет Гин.

***

Так вот где ты живешь.
Лас Ночес, город вашей мечты.
Фальшивое синее небо посреди белой пустыни, солнце без жара, мир без запахов, сказочный город теней, битва принцессы с чудовищем, принявшим облик принца из старой сказки. Кажется, ей удалось победить свой самый давний кошмар, теперь оставалась сущая малость, – она бы хихикнула, если б могла вздохнуть, – не умереть.
Гин был прав, сентиментальность – роскошь, ловушка для тех, кто слишком сильно любит себя. Еще месяц назад она бы обрадовалась возможности искупить вину и сдохнуть с сознанием выполненного долга, а теперь лежит на грязном полу в луже крови, цепляясь за боль, за обрывки фраз, пытаясь разговорить лица, мелькающие на изнанке век.
Кайен-доно, вы следовали законам чести до конца, но у меня другой путь.
Дышать становилось легче, несмотря на кровь изо рта.
Укитаке-тайчо. Спасая меня, нарушая закон, вы отчасти пытались загладить вину за смерть лейтенанта? Может, поэтому ты еще здесь, Кучики Рукия, и изволь оставаться в живых.
Ичиго. Подкинуть ему свой труп – очень плохая идея. К меносам в глотку таких друзей, пришла помогать – будь любезна хотя бы выжить, а еще лучше – встать и пойти помочь.
Брат. Ичимару еще раз прав, когда в дело вступает смерть, они все привыкли и приспособились, попрятались за придуманными щитами: Улькиорра и Бьякуя считают всех прочих мусором, для Гриммджо и Кенпачи смерть сама по себе не фактор, те же Гин с Ямамото просто играют в игры. Вероятно, их мир временами изрядно забавен.
Пыль плясала в желтом луче, подбирающемся к ней через пролом крыши, на сером полу расплывалась темная лужа. Если зажать рану рукой, можно немного остановить кровь.
Гин.
Она попыталась ровно дышать и забыть про боль.
Наверняка знает, что ты тут лежишь, и все равно не придет.
Потому что это его игра. А еще – что толку сидеть и язвить у смертного ложа? Он уже все сказал, и сейчас предоставил тебе решать, сдохнуть, чтобы окончательно доказать себе, что осталась хорошей девочкой, или остаться в живых, чтобы... к примеру, сказать ему, что…
Злость разгоняла кровь по жилам, стало заметно теплее.
- Нам ничего не светит.
- У нас нет шансов.
Солнечный луч подобрался к лицу.
Как он сказал? - «Иногда, если знаешь, что бессилен что-либо изменить, надо просто смириться». Все, как ливень в горах, пройдет, утечет, как вода.
Да?
А может, нет?

Конец.