Seductive Mouth

Глава 1. Отметка на календаре

Автор: Lessandra
Бета: Schmetterling
Пейринг: Гермиона/Драко
Рейтинг: PG-15
Жанр: Юмор, Romance, POV Гермионы, POV Драко, AU
Саммари: Когда Гермиона была маленькой девочкой, она хотела стать дантистом, как и её родители, потому что ей не нравился собственный рот – зубы, подбородок, прикус... Даже улыбка. Однажды ей встретился парень с идеальным ртом... Её идея-фикс.
Дисклеймер: Я не блондинка, я не британка и я определённо не богата. Поэтому за Дж. К. Ро меня принять можно с бааальшой натяжкой.
Также отказываюсь от претензий на авторство нескольких диалогов в 5й главе: они принадлежат Дэвиду Шору и его сценаристам.
Примечание: AU, игнорирующее 2 последних книги. Фик ориентирован на лёгкое времяпровождение. (“I need some goodness in my life right now” ©)



“Рот – это чаша любви и потир правды”.


Это не была типичная Гарри-встретил-Салли история.
Это предполагало бы ужасно сентиментальный, слащавый роман – идея, чересчур банальная для них, чтобы вынести.
Можно сказать, что, не перенося друг друга, в своё время они стали друзьями.
А потом, постепенно... уже нет.


Odi et amo. Quare id faciam fortasse requiris.
Nescio, sed fieri sentio, et excrucior.
Я ненавижу и люблю. Как это сталось, я не знаю.
Но это так, я сознаю, и мучусь этим и страдаю.




Глава 1. Отметка на календаре


С тем, кто свои заблужденья возвёл в правоту,
Лучше не спорь – нелегко исцелить слепоту.
Сердце такого подобно кривому зерцалу:
Всё исказит и в ничто превратит красоту.
(Саади)


Я внимательно посмотрела на свои губы. Потрескавшиеся и сухие, потому что я вечно кусаю их, когда думаю, (а думаю я всё время). Слишком растянутые. С такими улыбнёшься, и точно “к ушам разойдутся”... Я попробовала скукожить их, собрать бантиком или сердечком, но у меня лишь прошла лишняя трещина, которая тут же начала кровить. Удивительно... Они ведь такие бледные – даже не верится, что туда вообще кровь поступает. Я слизнула нитевидную алую полоску, щедро смазала шершавую кожицу гигиенической помадой и улыбнулась. Ох, как же мне хотелось, улыбаясь, видеть безукоризненно ровные ослепительные перламутровые зубы. Увы, мои, хоть и были здоровыми, всё же очень уступали в белизне воротнику рубашки, и не отличались ровной линией: нижние сидели слишком туго, между двумя передними верхними красовалась скромная, но всё же не незаметная щель.

Не то, чтобы я жаловалась. У меня не лошадиный прикус, и рот не лягушиный. Вот, у Джулии Робертс рот тоже не крохотный, но ведь считают же её Красоткой! Но когда твои родители дантисты, и, пока ты проводишь дни в их кабинете, потому что тебя не с кем оставить, мимо проносятся самые разные рты – упрямые и улыбчивые, капризные и усталые, чувственные и строгие, плутовские и скорбные, ленивые и порочные... И ты понимаешь свою неполноценность. Взгляд на ребёнка – улыбка, а в каждой улыбке – насмешка. Ну почему даже самая фальшивая и принуждённая улыбка пациента выглядит лучше моих несмелых, но идущих от сердца потуг?

Если бы этот рот хотя бы красовался на идеальном лице!.. Да, Мона Лиза из меня бы уже не вышла, но это бы не бросалось в глаза, как на таком подбородке – слабом, слишком узком по сравнению с линией скул.

Нет, я совсем не излишне самокритична. Свои достоинства, как и подобает рациональным личностям, я знаю. Знаю, что моё лицо не лишено приятности... Знаю, что у меня высокий открытый лоб, густые пушистые (пускай, порой, и неуправляемые) волосы, красивые большие глаза... Даже нос симпатичный. Но знаю я и то, что моему рту не стать моделью рекламного щита...

Поэтому я мало улыбаюсь. Практически никогда. Гарри и Рон, возможно, видели этот феномен раз или два, но... серьёзно, мы же говорим о Гарри и Роне. Скорее крот прозреет...

А за пределами компании своих друзей я не улыбаюсь.

Сдерживаюсь.

И инстинктивно, по привычке, которая, кажется, уже въелась в моё существо, я веду постоянный Поиск. Поиск человека с идеальным ртом. На первый взгляд такая мысль – просто ребячество. В какой-то мере так и есть: корнями моё странное хобби уходит в далёкое детство, когда я мечтала о своём Прекрасном Принце, единственном и неповторимом, который меня разглядит, поймёт и по достоинству оценит. Главным критерием в этом Принце у маленькой закомплексованной меня был рот. Давайте, смейтесь. С возрастом, когда голос рациональности также указал мне, что всё это – глупая и детская ерунда, я тоже посмеялась над детскими мечтами, но став старше поняла: рот на деле очень многое может сказать о человеке. Оставим подробности строения скелета и прочую физиогномику и низшую магию Трелони, Лаванде и иже с ними и обратимся к здравому смыслу.

Рот – это атлас по миру человека. Зубы, губы, улыбки, смех, речь (ведь и на это обращаешь внимание, если смотришь на рот) – всё это выдаёт личность с головой. Воспитание. Привычки. Характер. Привязанности. История болезни...

Вот Рон... Его рот за столом напоминает выгребную яму – полупрожёванная пища с пулемётной очередью слетает в желудок, как мусор по канализационной трубе. Никакого чувства меры, и главное – ни намёка на тонкость и дипломатичность: слова с его языка слетают так же легко, как падает обратно на тарелку еда из его ни на секунду не закрывающегося рта. Но свой обличительный словесный понос он при этом считает истиной в последней инстанции, которой охотно и с искренней радостью делится, не понимая, когда ляпнул лишнего... (как на словах, так и на брюки).

Или Гарри. С малых лет на нём ярлык Спасителя Человечества, но, несмотря на все тяжести и подножки судьбы, он улыбается с той же простотой, искренностью и охотой, что и раньше. Вечный оптимист, с неколебимой верой в будущее, которое рисует нам Дамблдор, без тени сомнения в его словах, хотя, видят боги, его скрытность дала не мало поводов сомневаться. И я никогда не слышала, чтобы Гарри говорил: “Боюсь, я не смогу этого сделать... Уж извините, так вышло, но я не готов... Не отложим ли мы это до моего совершеннолетия? Или, лучше, свалим на волшебников посильнее?” Даже с его непониманием того, как можно от него, малоопытного подростка, ждать избавления от могущественного тёмного волшебника, Гарри продолжает это делать, готовый, если что, взвалить на свои плечи ещё больше! И рот у него такой же – чётко очерченный, со смелой улыбкой, то сжатый в упрямую линию, то светло улыбающийся, и никогда уголки губ не смотрят вниз.

Поэтому именно рот стал для меня главным ориентиром в построении суждения о людях. А что касается оскорбительных замечаний о том, что я дала брачный обет библиотеке – так, скажу я вам, любой девушке будет приятно мужское внимание. Просто я не тороплюсь бросаться в руки каждого встречного-поперечного, чтобы бесцельно обжиматься по углам только ради демонстрации никому не нужного статуса “у-меня-есть-парень”. Мой выбор – только моего ума дело, и я собираюсь отнестись к нему со всей тщательностью. Как и ко всему в моей жизни.

День, когда мой Поиск закончится, я ожидала, будет, по меньшей мере, необыкновенным. Я ждала, что моя интуиция, никогда не подводившая меня ранее, просигналит мне приготовиться, раскрыть объятия в ожидании чего-то сверхординарного... Что это будет не в школе, а далеко-далеко от неё, в обстановке менее официозной и более расслабленной. Что осознание раздавит меня, накроет, как цунами, как нечто невообразимое...

Как оказалось, я ошиблась.

Вся та неделя выдалась вполне обыкновенной, и, спускаясь в гриффиндорскую гостиную, я не ожидала от грядущего дня ничего особенного. Ещё меньшего я ждала от предстоящей пары со слизеринцами. Не то, чтобы они вызывали у меня ту же аллергическую реакцию, что и у большинства моего факультета, но сам факт противостояния, выливающегося в словесные перепалки, кулачные бои и баталии на уроках, аукнулся обеим сторонам потерей не одной сотни баллов и счастливым игнорированием тем, преподаваемых на уроках. И, видят школьные основатели, аукнется ещё не раз.

Учитывая грядущие в мае ТРИТОНы, всё это представало в менее чем радужном свете, однако большинство моих бестолковых одноклассников воспринимало май, как нечто отдалённое и призрачное, маячащее в заоблачной дали. Те же Гарри и Рон – тут же прекратили говорить, стоило мне спуститься. Значит либо не готовы к предмету, либо планируют прогул или какое-то очередное нарушение правил... Я одарила их полным подозрения взглядом “я-знаю-что-вы-что-то-замышляете-и-категорически-не-одобряю-это”. Мальчишки. Имея в друзьях таких, как эти два раздолбая, иной раз задумаешься, а нужен ли мне вообще этот Поиск, и не лучше ли закончить свою жизнь старой девой в окружении книг, кошек и кактусов.

Как оказалось, отнекиваться было поздно. Знаменательный день был выбран, отмечен в календаре Небесной Канцелярии, и этим днём был сегодняшний. И началось всё – неожиданность из неожиданностей! – на злополучных сдвоенных Чарах, где наш факультет столкнулся со Слизерином.

После Зелий и Ухода за магическими существами, Чары были третьим в списке Слизерина предметом, на котором можно было практически безнаказанно измываться над другим факультетом, пользуясь врождённым добродушием Флитвика, никогда не снимавшего баллы. К тому же, стареющий профессор стал настолько с головой погружаться в лекцию, что подчас не замечал творившегося в классе безобразия, прекращавшегося лишь на те моменты, когда он просил учеников наглядно продемонстрировать достигнутые ими успехи.

И стоило нам войти в класс, как Гарри и Рон тут же решили, что слизеринцы что-то затевают. Как показало время, они были правы. Рон списывает это на выработавшееся у них за годы обучения “седьмое чувство”, которое распознаёт слизеринские подставы. По-моему, дело просто в том, что Слизерин всегда что-то против нас затевает...

Сегодня, однако, качество их работы заслужило десятки! Решили открыть сезон истребления гриффиндорцев в этом году с шиком. Постарались самые блестящие умы, что обошлось им в одного ученика, а нам – в двух, эвакуированных в лазарет (судя по разочарованию на лицах, слизеринцы надеялись, что ими будут Гарри и Рон, или хоть один из них, но кандидатура Дина и вечного козла отпущения Невилла, сгодилась тоже). И ни одного снятого балла: Флитвик так и не разобрался, кому вменяется вина за произошедший разгром.

А я то надеялась после мирного сентября, что очередной учебный год будет спокойнее.


~*~*~*~


Очередной учебный год. Ура... Кажется, что мир мало-помалу замирает, словно каждый новый круг вокруг Солнца отнимает всё больше энергии. Так почему бы не отметить, что мир, с хрипом и свистом, как старик, страдающий одышкой, но продолжающий участвовать в пляжных марафонах, сделал очередной круг?

Да потому что всё это – самообман простого циника. А уж каким-каким, а простым Драко Малфой не был, особенно в цинизме. Тем более что вокруг столько достойных поводов полировать её. Чего, признаться, я не делал очень давно. Такой апатичной слабины я и сам от себя не ожидал, однако мне всё сложнее и сложнее интересоваться происходящим вокруг. И гораздо легче считать, что Земля летит сквозь пространство по прямой, а не по кругу, снова и снова возвращаясь к исходному. Почему бы и нет? Я встречал у людей иллюзии и похуже. У каждого свои способы мириться с жизнью. И я не единственный, недовольный законами физики.

А жизнь... Она проходит полный круг только благодаря календарю. Уберите его, и будет просто череда обыкновенных дней, сквозь которые мы с трудом пробиваемся. Люди вообще придают большое значение кругам, потому что им нравиться иллюзия, что у вещей нет конца. Это позволяет думать, что не нужно будет сталкиваться с переменами. По той же причине люди всегда совершают одни и те же ошибки – они боятся тех, которых ещё не делали (Правило Малфоя № 14, “О предсказуемости людей”). Круги есть везде, видимо потому, что их явная аккуратность внушает природе чувство лицемерного самоудовлетворения. Так что геометрия машет нам белым флагом, а эрудированные историки, навечно запертые на второразрядных университетских работёнках, продолжают молоть ерунду о том, что история обречена повторять себя, пока другие решительно отметают тот факт, что листья на деревьях опадают каждый раз в одно и то же время года.

Да пускай! Пускай листья на деревьях опадают! Пускай в конце каждого учебного курса Поттер влипает в какую-нибудь передрягу. Пускай Рождество, Пасха, Хэллоуин и летние каникулы наступают через одинаковый промежуток времени. Пускай! Это ничего не значит... Какова длина дорожки ипподрома? Логика говорит, что нужно отметить место, откуда ты начинаешь, отмерить круг, и получишь ответ. Но в жизни – всё это чушь. Отметка случайна. Начала нет. Круг бесконечен, поэтому нет смысла ставить на лошадей.

Что до повторения в истории – забавное понятие. Люди так серьёзно его рассматривают, пытаясь, находясь в здравом уме, провести параллель между провалами планов Волдеморта и Гриндевальда в захвате Британии, или доказать, что Римская Империя возрождается в Соединённых Штатах Америки. Но всё это на самом деле лишь доказывает то же самое: люди не учатся на своих ошибках. И мне не нужно оглядываться назад и брать из прошлых веков примеры завоевателей или могучих империй, чтобы доказать эту точку зрения. Достаточно указать на людей вокруг.

А вокруг меня – скрытые ухмылки в толпе, которые словно говорят: “Поздравляем! Ты выдержал целый год попрания твоего достоинства! Осталось вытянуть ещё один!” Да, стоило моему отцу оказаться в Азкабане, как все тут же сделали из меня шаблонный пример “Неверного Выбора” начали тыкать пальцам в меня, говоря: “Вот, есть в жизни справедливость. Такие, как они, не могут хорошо закончить”

Только вот мне всё равно. И пускай из-за этого липкого безразличия факультет чурается меня, словно паршивой овцы. Пускай Панси пытается меня растрясти, уходя, когда я прошу оставить меня в покое, но всегда возвращаясь, в попытках подбодрить. Пускай Блейз придумал целую кампанию по “Восстановлению малфоевской чести вкупе с коварными планами возмездия на головы тех, кто осмелился унижать его в прошлом”, раздосадованный моим равнодушием и нежеланием отпускать никакие гадливые проказы. В итоге, по-моему, он сам дорвался.

Блейз вообще относится к тому сорту людей, которые не поддаются никакому внушению: костьми ляжет, но сделает по-своему. На том злополучном уроке Чар он, с ребячеством, достойным первокурсника, только что выучившего Инсендио, поджигал всё воспламеняющееся, что мог найти. У гриффиндорцов то и дело загорались пергаменты, паре девчонок он поджёг волосы, кому-то – рукав мантии. Также подожжёнными оказались: несколько перьев, одна свечка, вспыхнувшая и расползшаяся по столу жирным белёсым пятном талого воска, Гангатичная Асистасия, безобидно росшая на подоконнике, и непонятно зачем оказавшееся в классе Чар чучело саблезубой белки с орехом времён ледникового периода. Когда, за отсутствием других предметов, приставучая зараза поджёг мне галстук, я выхватил собственную палочку и показал ему, как надо заниматься поджигательством.

Результат превзошёл все мои ожидания.

Стыдно признаться, но я не помню, что именно произнёс. Палочку я мстительно направил на Блейза, но я рад, что он отвёл мою руку наверх, иначе я скоро повстречался бы с отцом за жестокое убийство в состоянии аффекта. Луч ударил в центральную лампу класса – величественное сооружение из замысловатого переплетения золотых лент, с мириадами свечей. Она завибрировала, и золото, медленно раскалившись добела, словно засияло внутренним светом. Жар почувствовали все в комнате, и несколько догадливых однокурсников с подозрением обернулись к Блейзу. Мы с ним опасливо наблюдали, как несколько капель плавящегося металла шлёпнулись на парты и подожгли чей-то пергамент. Браун взвизгнула, когда капля опустилась ей на ладонь, и тут же стёрла её, но на руке уже образовывался пузырящийся ожог. Свечи не просто оплавились – они начали взрываться. Ученики бросились врассыпную, даже не сообразив, что происходит. Грязнокровка Грейнджер единственная догадалась использовать хотя бы Протего, но и она не сразу сообразила посмотреть наверх. Тугой на ухо Флитвик, не слышащий со спины ровным счётом ничего (ничего подозрительного, по крайней мере), продолжал скакать у доски, выписывая теорию сегодняшнего урока, и не видел, что творилось в классе...

Тем временем, от люстры прошли трещины по потолку. Вниз в несколько тонких струй лились золочёные капли, горячие, как вулканическая лава. Кафедра под ними уже загорелась, и кто-то безуспешно пытался её потушить. Струи превратились в водопад, и неуклюжий Лонгботтом, пятясь назад, умудрился опрокинуть на себя стеллаж и, кажется, что-то себе сломал. Верные витязи Поттер и Уизли пытались помочь грязнокровке, но большей частью мешались. У Блейза уже начиналась истерика... У него вообще странные приоритеты, и поэтому ситуация всеобщего бедлама казалась ему до жути смешной.

А потом кусок потолка вместе с люстрой рухнул вниз, как раз перед носом Флитвика, в этот момент повернувшегося к классу. Обжигающие капли дождём осыпались на учеников. Я и ещё несколько не заторможенных личностей успели защитить себя Протего, но несколько неудачников (в основном грязнокровых, у которых реакция выпалить заклинание не впитана молоком, как у нас, чистокровных магов) оказались мишенью раскалённого золота. Особенно не повезло Томасу, которому капли попали прямо в лицо, и бедняге Блейзу: когда кусок потолка, как могильная плита, рухнул посреди класса, и столы начали рассыпаться от ударной волны, как домино, думаю, он сломал себе сустав запястья. Но даже тогда он не прекратил ржать... У некоторых это просто не лечится.

Мановением палочки Флитвик остановил пожар, хотя люстра уже была безвозвратно утеряна. Из-за кого случился инцидент, он разбираться не стал, и баллы не потерял никто – думаю, он был слишком обеспокоен состоянием учеников. Томаса, Лонгботтома и Блейза отправили в Лазарет, а нас отпустили в гостиную до следующего урока.

– Редкостная степень идиотизма, – раздался сзади меня голос Пэнси. – Иной раз мне кажется, что ты тупее Блейза.

Я неприятно осклабился, собирая вещи в сумку.

– Приятно сознавать, что даже в этом я его превосхожу.

– Ну да, – фыркнула девушка, цитируя: – Правило Малфоя № 2: “Малфои должны быть первыми во всём!”


~*~*~*~


Будучи Старостой Девочек, на своём факультете мне приходилось быть первой во всём. И конечно я не могла не навестить Дина и Невилла, когда остальные уроки на этот день были закончены.

Невилл – человек, обладающий феноменальной способностью всегда попадать в передряги, и даже посреди пожара, избежав ожогов, что было бы естественней, он умудрился вывихнуть ногу в колене и лодыжке и разбить себе нос.

А Дину, с его ожогами, повезло, что колдомедицина не оставляет шрамов, иначе его лицо бы очень сильно пострадало. Брови, правда, ему придётся отращивать самому, и он пока размышлял, чем стоит их нарисовать, потому что его выпускали сегодня же, как и всех, кто позже пришёл жаловаться на ожоги. Благо, страшнее везикулы ни с кем ничего не произошло.

– Как вы? – сочувственно поинтересовалась я у обоих, присаживаясь на край койки Дина.

Тот разглядывал себя в зеркало с недовольной миной и кривлялся, как дошкольник.

– Узнаю, кто из них это сделал, размажу по стенке, а брови пинцетом выщиплю! – посулил он. – И волосы в носу тоже, – поразмыслив, добавил он.

Лежащий через несколько коек за ширмой во избежание продолжения межфакультетских склок, Забини зафыркал от смеха.

– А ты не вякай, морда слизеринская, – крикнул ему Дин.

– Пять баллов с Гриффиндора за моральное оскорбление ученика, – раздался с той стороны неторопливый голос Малфоя, о присутствии которого мы не догадывались, – и ещё пять – за то, что в присутствии Префекта.

Дин побагровел, и я успокаивающе положила ладонь ему на плечо, прежде чем подняться и подойти к ширме, приняв самую сердитую и угрожающую позу из арсенала Главной Старосты.

Забини развалился на койке с вальяжностью августейшей особы и лениво поедал виноград, стреляя косточками в потолок.

– Префект Грейнджер, – приветственно взмахнул он виноградной гроздью. – Чем обязан?

– Малфой, это переходит все границы, – не ответив, обратилась я к нарочито игнорирующему меня слизеринцу. – Как Староста, ты обязан штрафовать за такое поведение. Я не требую, чтобы твой факультет вдруг прекратил свои милые маленькие подлости – это было бы, по меньшей мере, смешно. Но сегодняшний инцидент переходит все границы. Кто-то мог серьёзно пострадать. А если бы кто-то заработал язву? Некроз? Инфекцию?

Малфой посмотрел на меня, как на муху в тарелке супа, и имел наглость заявить:

– С чего ты взяла, грязнокровка, что это сделал кто-то с моего факультета?

– Не иначе, как хвалёная гриффиндорская добродетель, – насмешливо подсказал ему Забини, разглядывая меня.

Я поджала губы:

– Мы оба знаем, Малфой, что ни один ученик на моём факультете не способен на такое заклинание. Вряд ли хоть кто-то из них вообще осведомлён о нём. Поэтому не будем кривляться – это был кто-то со Слизерина.

Он склонил голову к плечу, смотря на меня, как на экземпляр чего-то особо отвратительного и непонятного на уроке по Уходу за Магическими Существами. Я упрямо повторила:

– Кто-то мог серьёзно пострадать.

– Грязнокровка... – со снисходительным смешком произнёс он. – Ты же не можешь быть настолько глупа, чтобы думать, будто это меня беспокоит? Да я был бы только рад, если бы каждый из вашего факультета грязнокровок и отступников сгорел синим пламнем.

– Содом и Гоморра, – мечтательно протянул Забини. – Дождь из серы на головы нечестивцев.

– Содом и Гоморра? – повторила я с мстительным желанием подколоть высокомерного придурка. – Ты так называешь любой пожарчик?

– Мы обрушили с потолка жидкий огонь! Чуешь разницу? – оскорблено ответил Забини.

– Конечно, конечно... – пропела я, кивая ему, как нашкодившему пятилетнему ребёнку, и, указав на него, сказала Малфою, прежде чем уйти: – Он – тоже получил ожог. И нам повезло, что только три ученика оказались сегодня здесь. Тебе наплевать на мой факультет? Прекрасно. О своём подумай. Это мог быть не только Забини. Так что следи за своей шпаной, чтобы они впредь не жгли на уроках пергамент.

– Да катись ты к праотцам, Грейнджер! – крикнул Забини мне в спину. – Любой первокурсник, знающий Инсендио, устроит пожар! Да что там, любой сквиб с коробком спичек его устроит. А раскалить металл до такой степени, что он польётся жидким золотом – это, извините, не каждый сможет. Овца... – пробормотал он себе под нос, но я услышала и ласково отозвалась:

– Пять баллов со Слизерина за моральное оскорбление ученика, и ещё пять – за то, что Префекта.

Малфой вышел из лазарета почти сразу за мной.

– Эй, грязнокровка! – окликнул меня.

Я, конечно, даже не подумала откликаться.

– Грязнокровка! – повторил он с нажимом, и, сдавшись, выплюнул мою фамилию, словно рыбью кость, попавшуюся ему в дорогом филе. Я повернулась.

– Чего тебе, Малфой? – холодно бросила я.

– Читай по губам, – презрительно отозвался он.

Я опустила взгляд на его губы почти машинально, скорее из многолетней привычки, и меня словно поразило молнией в темечко десять раз подряд. Я не слушала, что он говорит – вряд ли это было чем-то новым. Кажется, из области “держать себя в узде”, “не распускаться” и так далее.

Все мои мысли были прикованы к его губам, которые в тот момент для меня существовали отдельно от человека. Их форма, цвет, пропорции, их гордая сдержанность, от которой любая выраженная ими эмоция, выверенная с алхимической точностью и не проявляющаяся ни на миллиметр экспрессивней, проступала ярче обычного... Эти губы были безукоризненно совершенны.

Я стояла с видом, по меньшей мере, обескураженным и, могу представить, выглядела совершенно по-идиотски, но ничего не могла с собой поделать. Меня поразила несправедливость Матери-Природы, наделившей такого морально прогнившего субъекта таким божественным ртом. Малфой никоим образом не вписывался в мою арифмантическую паутину. Он был исключением из правил, иксом, не входящим в область определения функции, корнем, который невозможно извлечь... Драко Малфой никак не мог быть решением моего уравнения. Я знала его. Я презирала его. Наверное, я даже ненавидела его, если допустить, что я могу испытывать эмоцию такой силы.

Потому что Драко Малфой был засранцем без примесей. Он был гордецом, считавшим всех остальных тупиковыми ветвями развития. Он был эгоистичен и капризен, как любой, выросший в роскоши и заботе ребёнок, привыкший к исполнению малейшей прихоти. Он был глуп, и я говорю не о багаже знаний, которым он мог похвастаться, но о полнейшей неприспособленности жить в материальном мире. Он был предвзят и консервативен, полон предубеждений против магглов и магов с примесью маггловской крови. Он был жесток и безнравственен и грозился стать копией своего не менее безнравственного отца. Он был ребёнком, в конце концов, напрочь лишённым зрелости и сдержанности...

На этом я резко оборвала нить своих рассуждений, поняв, что в ней имеются явные прорехи. Во-первых, ребёнком Малфой уже не был. После того, как Люциуса упекли в Азкабан, прошёл год с хвостиком, за который его сын заматерел и научился не ждать подмоги со стороны влиятельного отца, а добиваться всего самостоятельно. Он стал хладнокровней и... да, он стал взрослее. Что, впрочем, не отменяло его фантастической эгоцентричности, высокомерия и закостенелой предубеждённости.

Но эти изменения заставили меня задуматься, в чём ещё мог измениться Малфой. Может быть, как ни абсурдна такая мысль, даже к лучшему?.. И, посмотрим, возможно даже окажется, что он – тоже человек.


~*~*~*~


Я – обыкновенный человек, как все. Ну, положим, не как все (Правило Малфоя № 2: “Малфои должны быть первыми во всём!”), но меня по-человечески бесит, когда нарушают моё личное пространство. Самоубийцей, посмевшим потревожить меня, нависнув надо мной и моей книгой, оказался Блейз с перебинтованной рукой, и я обречённо вздохнул. Помимо прочих недостатков, из которых состоял этот человек, одним из главных в нём является то, что он обожает доставать людей и не может остановиться, даже когда ситуация накаляется до предела, но делает это так умело, что всегда выходит сухим из воды (и каждый раз ошалевает от собственной слизеринской изворотливости).

– Что дальше? – спросил он. Я моргнул – иногда Блейз забывал, что не все его мысли были написаны у него на лбу, и что не все следовали его сумасшедшей логики.

– Прошу прощенья?

– Я говорю, что дальше? – повторил он.

– Я слышал. И был бы очень признателен, если бы ты изъяснялся более развёрнутыми предложениями.

Блейз закатил глаза:

– Каким будет наш следующий шаг в кампании по изведению и сживанию со света гриффиндорцев.

– Я не заинтересован, – я вернулся к книге.

– Как ты можешь быть не заинтересован?! – воскликнул Блейз, выхватывая мою книгу и отбрасывая в сторону на диван. – Это первый раз, когда я от тебя за последний месяц добился хоть какой-то нормальной реакции! Так что не говори мне, что ничего не почувствовал! – он плюхнулся рядом со мной.

Я фыркнул и перегнулся через него, доставая свою книгу.

– Я почувствовал глубочайшее удовлетворение от того, что тебе по справедливости воздалось по заслугам.

– Эй! Между прочим, это ты расплавил люстру, а воздалось мне! Это справедливость? – нарочито оскорблено воскликнул он.

– Это бонус, – отозвался я, демонстративно возвращаясь к книге.

Через мгновение книгу вырвало у меня из пальцев возмущённым Акцио! Я поглядел на довольного Блейза.

– Общаясь с тобой, я всё больше и больше убеждаюсь, что маглловская кровь очень влияет на состояние мозга... – сообщил я ему, доставая палочку.

– Моё Акцио сильнее твоего! – предупредил он.

Я помедлил – замечание было резонным, учитывая его каждодневную практику, когда он утягивал у меня занимающие меня предметы, чтобы привлечь моё внимание.

– Блейз, я говорил серьёзно. Мне нет дела до твоих кретинических замашек по изничтожению грязнокровок, полукровок и вероотступников. Я оставляю это Тёмному Лорду и Святой Инквизиции.

– Но... – Блейз разом как-то сник. – Ты же вернёшься к своему сомнамбулическому образу жизни! – пожаловался он.

– Нет. У меня другие планы... – я вырвал книгу у него вручную и поднялся в спальню.

У меня и правда были планы. И впадать в летаргию я не собирался. Равно как и не собирался растрачивать время на его кретиническое баловство. Мне нужно было подготовиться к зиме. Потому что на Рождество я приму Знак Мрака. И к этому времени я собирался хорошенько изучить Тёмные Искусства. Я собирался заработать моему отцу свободу.

И пойти на компромисс с природой. Пусть сегодняшний день будет отметкой. И, кто знает, может, и вправду окажется, что в году только триста шестьдесят пять дней...



Глава 2. Внезапное слияние

С твоей красою не сравнится луна, как ни чарует взгляд.
С твоей улыбкой не сравнится, как ни сверкает, райский сад.
Хотанский мускус не заглушит волос твой дивный аромат,
И в том, что ты не совершенство, твой нрав один лишь виноват.
(Масуд Сад Салман)


Наблюдать за человеком – наиглупейшее занятие, как я успела понять за эти две недели. Наблюдать за кем-то вне зоны твоей досягаемости – наибесполезнейшее. Поведение человека, наблюдаемое со стороны, может много тебе рассказать... Но не без звукового сопровождения! Как я могу проанализировать его реакцию, если не знаю, на что он реагирует?

Наблюдать за ним на уроках? Себе же во вред. Мне разве только разорваться остаётся, чтобы успеть выполнить задание, и одновременно проследить за его поведением, которое вряд ли что-то мне поведает, потому что он тоже будет поглощён работой. Хотя есть определённое удовольствие в том, чтобы исподтишка смотреть, как он тихо переговаривается с Забини, или с Паркинсон, и на его губах вспыхивает самодовольная усмешка.

В-третьих, не будем наивны, но наблюдения очень привлекают ненужное внимание. И убивают твоё собственное – вроде ты пытаешься сконцентрироваться, мысли крутятся, как жернова, и за их какофонией происходящего вокруг тебя даже не слышно. А универсальный ответ “я задумалась” через неделю наведёт окружающих на мысль, а о чём ты, собственно, так напряжённо думаешь.

Единственным моим пунктом могла быть библиотека... Но за всю неделю Малфой появился там всего раз.

И как после такого прикажете наблюдать за ним, если позволите, в естественной среде? Уверена, Гарри и Рон посоветовали бы мне воспользоваться Мантией-Невидимкой. Но я ещё не настолько лишилась гордости, чтобы подглядывать за жизнью Драко Малфоя, словно пускающая слюни по объекту воздыхания дурочка. Боже упаси, нет, нет и ещё раз нет! И ещё пару миллионов раз, для пущей уверенности.

Я взглянула на Малфоя через стол. Его губы кривились в этот момент в издевательской усмешке, и я почувствовала почти сожаление... За это время я успела понять, что Малфой и правда – тоже человек. Со своей жизнью, со своими отношениями. Кощунственно, но я даже осмелилась предположить, что у него есть друзья. Есть чувства. Нет, определённо, Малфой был просто человеком, не хуже и не лучше остальных. Ну, может, конечно, и хуже, но какой Малфой человек наверняка... я никогда не узнаю.

И когда я смотрела на его губы, мне становилось по-настоящему грустно, что я никогда не узнаю, что они могли бы значить в моей судьбе.

Знаю, это будет сложно, но теперь мне надо научиться игнорировать его. И продолжать жить своей жизнью... Какой она была до того, как в ней прочно поселился Малфой.

Я поднялась из-за стола раньше, потому что мне нужно было зайти к профессору Гектору Фравардину. Очередной везунчик, отхвативший год преподавания в Хогвартсе на должности профессора Защиты от Тёмных Искусств. Забавный мужчина со своими чудачествами (взять хоть его манеру речи – повышать голос он просто не умел, как, казалось, и вообще проявлять какие-либо эмоции, и говорил ласково-мурлыкающим тоном). Тощий и болезненный, с очень бледным лицом, тонкими пепельно-чёрными волосами, ниспадающими до бровей, которые природа, словно извиняясь за жидкую шевелюру, наоборот сделала кустистыми. Глаза у него были выкаченные, как у рыбы, и блёкло-голубые, словно замутнённые. Кроме того, он страдал от какой-то болезни – однажды, по его указанию, мы переписывали отрывок из текста, чтобы он мог нам расшифровать его, так как учебник давал чересчур сжатый вариант, но, подняв глаза от книги, обнаружили, что его за кафедрой уже нет. Оказалось, что у него был обморок, и он тихонько сполз под стол... Но предмет он знал прекрасно, и обладал поистине люпиновским терпением.

И уж конечно он был гораздо лучше нашего предыдущего учителя – ветерана Первой войны из аврориата, с вечно красным лицом. Он постоянно орал, что мы тупые бездари и ничего не умеем, и ни разу не дал нам нормально взмахнуть палочкой на его уроке, пока сам однажды, демонстрируя, как правильно атаковать n-ным заклинанием из его запаса, не отправил в нокдаун самого себя.

Шла я к профессору Фравардину по поводу своего проекта – такую форму защиты ТРИТОНа я выбрала для большинства предметов. Я предупредила декана, конечно, но пока приступила лишь к работе по Зельям. У профессора Фравардина, видимо, было ко мне какое-то дело в связи с грядущей работой, хотя я и не представляла, что это может быть.

Постучав, я вошла в кабинет. Он сидел за столом, проверяя работы одного из курсов.

– Мисс Грейнджер. Входите, прошу вас. У Вас есть ко мне что-нибудь?

Я моргнула.

– Вы сказали мне придти и согласовать что-то по поводу проекта, сэр, – напомнила я ему.

– Конечно-конечно, – меланхолично пробормотал он. – По поводу проекта. Дело в том, что я подумывал о том, чтобы разделить работы между двумя учениками из разных факультетов. Понимаете?

– Межфакультетское сотрудничество? – радостно отозвалась я. – Это просто здорово! Для нашего курса, правда, поздновато, но если Вы и для младших курсов введёте такие работы – просто фантастика! Учителя уже опустили руки и ничего не делают, чтобы прекратить это глупое соревнование. Между тем, это педагогически ошибочно – с ранних лет прививать детям дух соперничества и метить их глупыми штампами.

– Верно, верно... – кивнул он, прерывая мой поток сознания. – Но дело в том, что не так много учеников решили защищать проект по моему предмету, и большинство из них не так хороши в нём, как вы. Я почти решил позволить вам отдельный проект, но нашёл достойную кандидатуру. Первой я хотел спросить вас, полагаясь на вашу сознательность и рационализм. Дело в том, что это ученик Слизерина...

Я моргнула. Защищать проект среди слизеринцев мог только один человек, я поняла это ещё до того, как профессор Фравардин назвал имя.

– ...К тому же он Староста, и, я рассчитываю, с его стороны споров не возникнет также. Мистер Малфой – его имя.

Даже предугадав это, я еле сдержала истерический смешок и закашлялась, чтобы скрыть это. Драко Малфой, возможности понаблюдать за которым вблизи я так искала и о которой уже решилась забыть... И вот она, эта возможность, сама плывёт мне в руки. Но, как известно, само плывёт в руки и кое-что ещё, поэтому мне стоило отказаться. Раз уж я всё равно решила, что вся затея не имела ровным счётом никакого смысла. Лучше я буду считать, что никогда по-настоящему не знала этого человека, чем в очередной раз подтвержу тот факт, что он просто мелочный гад, вокруг которого я нарисовала иллюзорный покров зрелости.

И, естественно, я ответила да.

– Я не могу представить себе обстоятельств, при которых он бы согласился, но если Вам нужно моё согласие, профессор, то я даю его, – произнесла я, думая: “Посмотрим, что из этого выйдет...”


~*~*~*~


Хотите навязать мне какого-нибудь остолопа? Ничего у вас не выйдет...

Я смотрел в базедовые глаза нашего нынешнего преподавателя по Защите, размышляя, возможно ли, что его болезнь, о которой судачат в школе, влияет на мозг? Иной причины для его предложения о “содружестве факультетов, народов и галактик” я не нахожу. Хотя, может он просто нечистокровный. (Правило Малфоя № 7: “Нужно избегать общества грязнокровок – у них не всё в порядке с головой”)

Я представил себе отожравшуюся харю МакМиллана, одного из решившихся на проект, который, будучи Старостой, иной раз пытается вякнуть мне что-то умное, но тут же обделывается под моим красноречиво-убийственным взглядом, и ответил Фравардину:

– Я категорически против.

– Могу я узнать причину? – ничуть не смутившись осведомился он.

– Они все идиоты, – чистосердечно признал я.

Профессор чуть улыбнулся.

– Я предполагал, что вам не захочется тратить время на кого-то, не способного отвечать вашему интеллекту...

– Тогда к чему этот разговор? – нетерпеливо перебил его я.

– Я нашёл кандидата, достойного с вами посоперничать.

Неужели? Мой скепсис ясно читался на моём лице.

– Мисс Грейнджер, староста Гриффиндора.

Я фыркнул. Не мог же он всерьёз предполагать, что я опущусь до “сотрудничества” с этим факультетом. Ладно, Грейнджер не была круглой дурой, и, пожалуй, она единственная из всего этого обезьянника способна связывать слова в разумные предложения. Но, было маленькое, незначительное… НО!!!

– Профессор, она гр... магллорождённая.

– Это проблема? – лениво удивился он.

– Да! – разозлился я его заторможенности. – Это всё равно что делать проект с (куском дерьма гиппогрифа) … домашним эльфом! С прислугой. Даже хуже…

– Понимаю, – медленно кивнул он, но я видел, что ни черта он не понял. – Боюсь, однако, что не могу позволить вам работать одному. Вы вольны выбрать любого ученика из списка подавших на проект, – он пододвинул ко мне пергамент.

Поколебавшись, я взял его и, на всякий случай, пересчитал имена, не доверяя ему – может, разбить на пары не получалось. Но их было чётное десять, и я пересчитал ещё раз, не доверяя и себе. Всё равно десять. Помимо грязнокровки и меня проект по защите взялись делать трое хаффлпавцев, чьи имена стёрлись из моей памяти, стоило мне на них взглянуть, потому что хаффлпафцы обладают интеллектом флоббер-червя, и с ними я проект делать не стану. Рэйвенкловцев было пятеро – странно, что не все, с их бравадой и себялюбивой верой в собственную мозговитость. Фамилии троих не принадлежали к чистокровным (уж тех-то я знал по фамилиям, поверьте – Правило Малфоя № 5: “Знай своё окружение”), и они отпадали сразу – ещё подхвачу от них чего-нибудь, не дай бог. Были ещё Мэнди с монструозной фамилией Броклхерст и девица Турпин со сверхоригинальным именем Лиза, которое носит 70% женщин этой планеты (хотя в Хогвартсе она такая одна), но меня непременно вытошнит им под ноги, стоит любой из них открыть рот, а девушки не любят, как блюёшь им на туфли.

– Ни один из них не отвечает моим стандартам, – высокомерно заявил я профессору.

– Печально, печально... Тогда вам стоит отказаться от проекта, я так думаю?

Пардон?!

– У меня идея получше. Почему бы вам не отказаться от проекта?

– Я полагаю, это значит “нет”. В таком случае вам в напарники я назначаю мисс Грейнджер, – он живо вписал её имя против моего и поднялся из-за стола, собирая вещи. – Вам следует встретиться и выбрать тему. Сообщите мне в течение месяца о вашем решении.

– Но!..

– Всего вам доброго, мистер Малфой, – Фравардин доброжелательно улыбнулся мне и свалил.

И как вам это нравится? Чёрт языкастый... Назначить мне в пару... эту... это... Я застонал от раздражения. Я собирался закончить большую часть проектов до Рождества, чтобы подготовиться к ТРИТОНу по остальным после, ... но как тут уложишься в срок, когда всякие зарвавшиеся Сеньоры Психопаты ставят тебе палки в колёса?!

Я безапелляционно заявляю, что наотрез отказываюсь работать с Грейнджер в паре, и уж тем более решительно не стану проводить с ней в кабинете ни единой секундочки вдвоём. Вот ещё! А, чтоб вы знали, Правило Малфоя № 4: “Всегда держать данное слово”.

Ровно через две недели мы молча сидели в пустом кабинете. Именно столько мне удавалось её избегать. Хотя нет, ошибочка – я вовсе не избегал её. Малфои никогда и ни отчего не бегут! Этого правила нет пока в списке, но я первым дело внесу его, воротясь домой на каникулы. С Грейнджер же... я просто не хотел пересекаться. Я был полон намерений сдержать данное себе слово. А она всё испортила!

И теперь мы сидели в давно заброшенном классе и молчали. Ненавижу сидеть и молчать – такая трата времени!

– Ну? – нетерпеливо вскинулся я.

Она всё это время смотрела на меня и теперь даже обрадовалась. Меня затошнило – подумать только, я сделал что-то, что обрадовало грязнокровку. Назначьте мне профилактическое Круцио, принимать на ночь вместо снотворного.

– Полагаю, нам нужно разобраться с темой нашего проекта.

– Сама додумалась, или кто подсказал? – деланно изумился я.

Она приподняла бровь, и я решил, что удар был слабоват. Надо поменьше общаться с Блейзом.

– Я надеялся, что несчастье лицезреть тебя обойдёт меня стороной, – лениво добавил я, отворачиваясь – это прозвучало гораздо более презрительно.

– В таком случае, не вижу смысла затягивать эту встречу. Почему бы нам быстро не решить эту проблему и сократить эти неприятные минуты до минимума? – поджав губы (жест явно перенятый у МакГоннагал), предложила она. Чёртова рационалка. Меня всё это ужасно злило.

– Мне кажется, ты упускаешь из виду то, что я нахожусь здесь против своей воли. Ты меня почти что силком сюда затащила, а на пару с тобой я не соглашался – этот чокнутый меня уболтал и просто вписал. Так что, раз моё мнение всё равно не учитывается, почему бы тебе самой не выбрать любую долбанную тему, а я просто с этим соглашусь, потому что мне, по чести говоря, с горы, о чём будет доклад. То, что я делаю его с тобой, заведомо лишает меня получения даже наночастички удовольствия.

С этими словами я покинул кабинет. Я себя чувствовал так, словно не мылся пять дней. Чёртовы чокнутые вестники перемирия, дипломаты-кретины и грязнокровые зубрилы. Меня передёрнуло. Сколько ещё придётся потратить времени, прежде чем эта пытка закончится?


~*~*~*~


Малфой определённо намеревался превратить наше задание в сущую пытку.

В первую нашу встречу он просто грубо слинял, но что случилось потом... Весь список тем, предложенных мною для проекта, показавшихся мне глубокими и интересными, он долго и со вкусом критиковал, несмотря на ежеминутные замечания о том, что ему претит даже находиться со мной в одной комнате.

Итак, наблюдение первое: Малфой обожает учить людей. Последствие эгоцентричности, я полагаю: не то, чтобы он ставил себе целью поучать кого-то – не его стиль – но он за аксиому считает то, что знает всё лучше всех.

Темы, которые я сочла оптимальными для его проеденной делами Пожирателей психики – Совершенствование Тёмных Искусств за пределами борьбы с ними, Негласный список Непростительных заклятий и способы их нейтрализации и Универсальная формула защиты от большинства черномагических проклятий (и многое другое) – он в наглую обсмеял, заявив, что имеет “определённые сомнения насчёт опыта и знаний такой некомпетентной и несведущей посредственности, вроде меня, чтобы анализировать половину предложенных тем”, а другую половину советует “раскатать страниц на шестьсот и сделать проект для Маггловедения, а потом издать в виде руководства для грязнокровок”, а также он категорически не понимает “почему должен тратить своё время на занятие заведомо обречённое, похороненное узостью моего мышления и заваленное тяжёлой могильной плитой моей переоценки собственных сил”.

О боги... За этот день я узнала о себе столько нового! Не считая бессменной пластинки о том, что я грязнокровка, и поэтому мой интеллект существенно занижен из чисто физиологических принципов, он ни разу не повторился.

Чувствует мое сердце, сотрудничество наше будет изнурительным и неплодотворным...

Устало откинувшись на стуле, я расстегнула пуговицы на манжетах и верхнюю пуговицу воротника, приканчивая свой список. На его ехидство я уже не обращала внимание.

– Овладение чужими телами и их проявления?

– О, не сомневаюсь, опыта у тебя полно... Только мне не светит наблюдать Поттера в тепличных условиях, большое спасибо.

– Психокинетическая связь между разумом и ядром волшебной палочки?

– Не имеет смысла, учитывая беспалочковую магию.

– Бессознательная инвольтация к эгрегору и прочие ментальные конденсаты человеческой энергии, – одна из моих самых сильных тем.

– ... – Малфой даже не почесался отреагировать на этот раз, почти спя на своём месте.

– Ты ведёшь себя, как идиот, – резко произнесла я, приводя его в чувства.

Он открыл, было, рот, чтобы прокомментировать и это, но сообразил, что речь уже не о Защите, и неодобрительно посмотрел на меня.

– Ты когда-нибудь прекратишь?

– Нет, – безразлично пожал плечами он.

Я раздражённо запрокинула голову назад.

– Малфой! Мерлина ради, ты не моё время тратишь. Можно уже согласиться на что-нибудь и освободить нас от сомнительного удовольствия лицезреть друг друга ещё на неделю.

– Не моя вина, что ты ещё не предложила ничего стоящего, – сдвинул брови юноша. – Я не собираюсь спускать проект в унитаз только потому, что кое-кто выбрал идиотскую тему.

– А что ты предложил бы? – оскорблено отозвалась я.

– Об отсутствии дихотомического деления магического искусства, хотя бы, – лениво обронил он.

Я изумлённо уставилась на него.

– Что? – тихо переспросила я.

Он самодовольно хмыкнул.

– Дихотомическое деление предполагает образование двух взаимоисключающих частей одного целого, двух частей, не связанных друг с другом и полярно...

– Малфой, я знаю, что такое дихотомия, – прервала я его. – Несмотря на твои биологические теории о моей отсталости, в природе существуют вещи, в которых я не менее компетентна. Просто... до того, как Фравардин назначил нам совместный проект, именно эту тему я выбрала для себя.

Малфой, не особенно довольный моею осведомлённостью, тут и вовсе взъярился.

– Так чего ты резину тянула?! И после этого я трачу наше время?!

– Откуда мне было знать, что ты окажешься таким чертовски рациональным! – сердито откликнулась я. – Чистокровные маги – самый ярые приверженцы дихотомического деления! Большинство магов в принципе так лицемерны, что считают, будто между Тёмным и Светлым Искусствами не может быть ничего общего. Связь отметается, как неприемлемая.

Малфой перебил меня, решив, видимо, распечь меня позднее, а сейчас предаться дискуссии:

– Об этом я и говорю. Само рассуждение о магии – дихотомия. Но эта дихотомия ложная! Либо связь есть, либо её нет. А так как первый вариант неприемлем, а значит ложен, истиной автоматически становится второй. Но кто сказал, что есть только две возможности? Третью, четвёртую, десятую... никто не ищет. В этой политической демагогии нам сознательно стараются внушить ложную дилемму, так как она позволяет сузить пространство возможных решений.

Я думаю, в этот момент он просто забыл, с кем говорит. Да и я тоже. Не часто среди учеников Хогвартса можно найти кого-то, кто способен поддержать мой темп. Кого-то равного по силам. А он рассуждал с таким упоением, что я еле успевала слушать, что он говорит, зачарованно следя за движениями его губ. Интересно, думал ли он тоже, что и я? Но нет... Я уже фантазирую. Малфой меня за равную точно не посчитает.

– Никто, – продолжал Малфой, – однако, не задумывается о промежуточных заклинаниях. Не светлых и не тёмных. Ими пользуются обе стороны, что уже предполагает отсутствие различий. Магия – неделимое целое.

– Нельзя также забывать о человеческой природе, – вмешалась я. – Взять хотя бы Смертельное Непростительное Заклятье. Человек, совершающий убийство, преступник. Но в глазах Министерства любой, убивающий преступника – герой, и в тюрьму его не посадят. Законы морали имеют очень гибкие границы. Любая магия – неважно, какой моралью руководствуется при этом маг – может иметь как хорошие, так и плохие последствия, в зависимости от того, кто оценивает ситуацию. Это единственная дихотомия в этой проблеме, но это не дихотомия магии, а дихотомия жизни. То, что хорошо одному, плохо другому. Поэтому различия между магией, творящейся с хорошим умыслом, и магии, творящейся с плохим, делать нельзя, потому что нет законов морали, которые бы измерили магию.

– Я поражён, Грейнджер, – Малфой и правда казался впечатлённым моим рассуждением. Даже назвал меня по фамилии... Я удовлетворённо хмыкнула.

– Итак, теперь, когда этот маленький диспут закончен, пожалуй нам пора прощаться.

Я кивнула, поднимаясь со своего места.

– Полагаю, нужно подумать над аргументами? – уточнила я. – Как мы представим это...

Малфой не стал даже дослушивать и вышел.

– И тебе “до свиданья”, – пробормотала я себе под нос.


~*~*~*~


– До свиданья, Грейнджер, – отшатнулся я. – Я умываю руки.

– Нет, дослушай до конца...

– Я наслушался достаточно этого бреда, – беда с этими грязнокровками. Только я подумал, было, что её интеллект приближен к нормальным человеческим параметрам, как реальность отхлестала меня по лицу. Правило Малфоя № 3: “Никогда не сомневайся в других правилах!”

– Ну я же не предлагаю созывать ассамблею и доказывать, что базис наших представлений о магии... просто чей-то софизм, уловка! Или что это вообще трансцендентально, и никто из ныне живущих в этом посему не сможет разобраться.

– Уж лучше бы это, – скривился я. – В таком случае ты бы хоть понимала, о чём говоришь.

– А что тебе не нравится в том, что я говорю сейчас? – невозмутимо спросила она.

– Грязнокровка, очнись! – я, конечно, согласился на её маленькое условие называть её по фамилии, но привычки иногда берут вверх, – Ты говоришь о создании мощного Тёмного артефакта!

– Нейтрального... – и она ещё осмеливается меня поправлять!

– Нет, грязнокровка! Тёмного. Чтобы нас тут же не четвертовали, понадобится именно что ассамблея и принятие новой Поправки, в которой будет указано, что магия цельна и не делима на противоположности. И то, даже после этого, затея всё равно опасна! Это плохой аргумент, Грейнджер. Пло-хой!

– Нет, Малфой, это прекрасный аргумент, – интересно, эта черта грязнокровок или просто женщин – всё время возражать? – Мы создадим артефакт на основе всех мыслимых Светлых Компонентов и по полной зарядим его Тёмной магией.

– Грейнджер... – я вздохнул и пояснил ей, как ребёнку, спрашивающему у родителей, почему нельзя самим творить галлеоны. – Это невозможно...

– Почему?

– Потому что это несовместимые компоненты.

– А другие аргументы у тебя есть? – радостно спросила она.

Я открыл рот, но не смог ничего придумать.

– Тогда в чём проблема? – легкомысленно произнесла она. – Мы же и должны доказать, что несовместимости нет. Создать из частей целое.

– Гря... Грейнджер... Это теория, а не аксиома. То, что Полоумная Лавгуд верит в морщерогих кизляков не значит, что они есть. То, что я верю, что времяисчисление – лажа, не значит, что это так. То, что мы предположили, что в магии нет дихотомического деления, не значит, что мы правы. Возможно, разделение в алхимии было сделано под сложившийся устав, а на самом деле дихотомия такая же, но по другому признаку.

– Никто не пытался сделать этого с тысяча двухсот пятидесятого года, – напомнила она мне.

– Да, и, если я не ошибаюсь, потому что Роджер Бэкон, который решился смешать несовместимое, подорвал всё к чёртовой матери.

Грязнокровка пожала плечами.

– Я смешивала алхимические компоненты, и взрыва не произошло... Думаю, что катастрофы не произойдёт и в нашем случае.

– Но ты этого не знаешь! – победно воскликнул я.

Она снова беспечно пожала плечами.

– Предлагаю рискнуть.

Я устало прикрыл лицо, потом поднялся и, не говоря ни слова, направился к двери.

– Куда ты? – обеспокоенно окликнула она меня.

– Заказывать себе надгробие. “Дракониус Малфой, Лежит на месте этом. Сперва философ был, А ныне стал шкелетом.”

Она фыркнула, и я мысленно напомнил себе больше не отпускать шуток про собственную кончину в присутствии гриффиндорцов. Забыл, как их это веселит.

Что до моего неожиданного согласия подписаться под этим конченным делом? Ну, в конце концов Правило Малфоя № 1: “Малфой всегда прав”.



Глава 3. Ложная дилемма

Мы с тобой далеки, хоть и рядом сидим.
Мысль твоя занята чем-то скрытым, своим.
Не расставшись с собой, не достигнешь меня –
Только мне не дождаться заветного дня.
(Санаи Абулмадж Махмуд ибн Адам)


– Передай мне, пожалуйста, маринованных листоедов.

Я и ухом не повёл.

– Малфой, пожалуйста, передай мне листоедов.

Я продолжал наблюдать, как в желчи аспида обваривается сердце саламандры – ещё не самый худший из ингредиентов. У этих гриффиндорцев всё на крайностях. Мало ей того, что она уже проект наполовину превратила в Зелья, а на другую – в Чары... Так нет. Если артефакт мутить, то обязательно самый сложный. Если он должен быть создан из полярно различающихся составляющих – значит, из самых тёмных и самых светлых.

– Малфой, ты вообще слышишь меня? – грязнокровка скрестила руки на груди, сверля мой профиль сердитым взглядом.

– Нет, – заверил я её.

Она моргнула, потом встала, обогнула стол, взяла то, что хотела, и села обратно. Мерлин, как она меня бесит... Меня бесит, что она никогда не выходит из себя! Нет, она с упорством козерога продолжает доставать меня своей вежливостью, своей сдержанностью, словно я не отказал ей до этого 157 тысяч раз.

– Зёрна готовы? – осведомился я, поглядывая на часы.

– Вот они, – она пододвинула ко мне тарелку.

– Растолчённый рог мерцающего змея? – я видел, что она как раз им занимается, но спросил всё равно.

– Будет через несколько минут.

– Поживей. Малейшая ошибка в расчётах, и...

– Успокойся, Малфой, – холодно осадила она меня. – Я не полная идиотка.

Я хмыкнул, никак это не прокомментировав. Она и так знала, что я об этом думаю. Нетерпеливо следя за медленно ползущей стрелкой, я, наконец, с торжеством выпалил:

– Время!

Девушка придвинула ко мне два бюкса с необходимыми составляющими, и я добавил их в мерзкое варево, которому предстояло затвердеть и превратиться в жеоду, осколки которой найдут своё законное место в нашем жезле. Не для красоты, естественно, а чтобы послужить проводником между тёмной и светлой стороной артефакта. Хорошо ещё отговорил её использовать, как по старинке, чистую ртуть – клялась, что достанет... Спасибо большое, конечно, но нам такого не надо.

Именно за этим заоблачным бредом проводил я свободные вечера на выходных. Единственное, что развлекало меня, – всё это казалось одним огромным опытом. Над грязнокровкой. Я начинал подозревать её в ментальной болезни. Или в гиперзаторможенности. Потому что нормальные люди не бывают так собраны. И эта её вечная вежливость – как иголкой в задницу.

Дальше – больше:

– Какие ещё проекты ты готовишь? – непринуждённо спросила она, не отрываясь от серебряных весов, на которых отмеряла очередную дрянь.

Я чуть не рухнул от удивления и даже прекратил толочь свою порцию скисшей пакости, уставившись на грязнокровку чуть ли не с открытым ртом. Она окинула меня спокойным взглядом:

– Что?

Я покачал головой и вернулся к работе, размышляя, не было ли это слуховой галлюцинацией, и если да, то что она означает.

– Так какие?

Я раздражённо отбросил ступку.

– Грязнокровка, ты на самом деле полагаешь, что я буду вести с тобой светский разговор?

Девушка пожала плечами:

– Меня напрягает тишина.

– И что? Я не обязан с тобой говорить!

Она подняла глаза.

– Мы уже говорим, Малфой...

– Мы разговариваем с тобой о проекте. Потому что у нас нет иного выхода. Это не значит, что я получаю удовольствие.

– Ты не очень приветлив.

– А ты – слишком! – огрызнулся я.

– Надеюсь, ты изменишь своё мнение. Не всё так плохо.

– Не всё, – согласился я. – Просто я тебя не выношу.

Грязнокровка удивлённо взглянула на меня и без лишних споров уткнулась в свою работу. Я покачал головой, удивляясь фантастической гриффиндорской глупости.


~*~*~*~


Может, миф о гриффиндорской глупости не так уж мифичен... Потому что мифы о слизеринцах – сущая правда. Да и я веду себя, откровенно говоря, не слишком умно. Малфой ещё не заметил, что я почти не слежу за собственными руками, работая, а исподтишка наблюдаю за ним, как озабоченная второкурсница. С этим определённо надо завязывать. Это неестественно.

Ещё и беседу с ним цивилизованную пытаюсь завязать. Как будто он, у которого всё сводится к моему статусу крови, способен к нормальному общению.

И, конечно, следующую нашу встречу я, “следуя” своей железной логике, начала со слов:

– Как дела?

Он посмотрел на меня с недоумением и раздражённо огрызнулся:

– До этого было лучше.

Я промолчала и принялась разглядывать ингредиенты для сегодняшнего этапа. Сырые яйца саламандры, инкубатором которым служил козий желчный пузырь, берберийская пыльца, мозаичный витриол, винтовое серебро, вермильон и ещё несколько менее значимых субстанций.

Первые минут двадцать прошли в тишине, изредка нарушаемой нашими замечаниями по ходу процесса. Пока я не попыталась добавить в свою смесь терпиодное масло. Малфой схватил меня за запястье.

– Ты что творишь? – сердито поинтересовался он.

– За собой следи, – машинально отозвалась я, указывая на его варево, которое кипело и грозило перелиться через край.

Мне было удивительно, что Малфой следил за моей работой. Мне казалось, ему и смотреть на меня тошно. С другой стороны, зная его высокое мнение о моём интеллекте, он мог контролировать то, что я делаю, чтобы я ненароком не напортачила...

– Это одна из самых дурацких ошибок, которую ты могла сделать! – скривился он, отбирая у меня фиал. Мне не нравилось, когда он так изгибал губы, и я, ради исключения, встретилась с ним взглядом. Он смотрел на меня так, словно я была новорожденным соплохвостом, так что тут же снова отвела глаза. – Терпиодное масло, добавленное в эту смесь, даст соединение сродни иприту. Оно взорвётся от одного твоего чиха! Что такое иприт, я надеюсь, ты знаешь?

Я хотела привычно ответить, что не идиотка, но, учитывая ситуацию, он вряд ли воспринял бы это всерьёз. Так что я ограничилась кивком. И тут же вставила:

– В алхимических изданиях говорится именно о таком порядке.

– Не всё надо по книжке делать, Грейнджер, – он смешал несколько ингредиентов и начал добавлять полученную жидкость по капле в котёл. А с ней прикапывал и масло.

– Я всегда доверяю печатному тексту, – сообщила я ему. Он закатил глаза, словно поражаясь моему заторможенному пути развития.

– Газетам ты тоже доверяешь? – ехидно спросил он.

– Это не одно и тоже, – возразила я и сама поморщилась: блестяще, Гермиона! С таким аргументом – просто перед судом присяжных выступать!

– Ради бога... – он отошёл от котла. – Валяй. Я пришлю цветы... – я не шелохнулась. В конце концов, стал бы он портить нашу работу? Нет... Может, он и правда знает.

– Панси тоже думает, – продолжил он, не вдумываясь в слова, – что “парижская зелень” – это дорогие духи, и удивляется, почему я никогда не дарил их ей.

Я фыркнула. Он криво усмехнулся и опустил фиал на стол, возвращаясь к своей загустевшей, как жидкий цемент, массе. Я продолжила корпеть над зельем, не переставая улыбаться. Он это заметил.

– Чему ты улыбаешься, грязнокровка? – резко спросил он, но улыбка не исчезла с моего лица.

– Мы говорили, Малфой...

Он непонимающе приподнял бровь.

– Ты отпустил вольное замечание о своей девушке. О чём-то, что уж совсем не относится к нашему проекту по Защите. Это и считается диалогом.

– Я не... – Малфой стушевался, не зная, как получше оспорить мой аргумент, и сердито замолк. – Я просто подумал, не травануть ли “парижской зеленью” тебя, – хмуро просветил он меня.

Я хмыкнула, не переставая улыбаться. Больше в тот день никто не проронил ни слова.


~*~*~*~


Даже не говоря ни слова, она ухитряется находить что-то, чем шокирует меня. Зайдя в кабинет сегодня, я обнаружил её, раскладывающей приборы и... напевающей! Мерлин великий!

– Что. Ты. Делаешь? – раздельно произнёс я.

Грейнджер испуганно подпрыгнула. Ну, слава Салазару, она хотя бы не меня встречала со своим сольным концертом.

– Я же говорила... – развела она руками. – Не люблю тишину.

Я прошёл мимо неё, уронив сумку на стол.

– Как твои дела?

Моя рука на мгновение замерла, но тут же продолжила своё движение. Её вопрос я проигнорировал.

– Спасибо, у меня тоже всё более-менее.

Я взглянул на неё, как на умалишённую. Она сама с собой теперь вздумала говорить?

– Я набросала несколько концепций нашего жезла. Во-первых, я не думаю, что посох – хорошая идея. Лучше короткий жезл. Короткий, как скипетр. Созданиями подобных занимались ещё древние египтяне...

– Грейнджер, – перебил её я. – Мне это не интересно.

Пыл девушки слегка поубавился.

– Я подумала, может, создать жезл вызывания?

– И как это проиллюстрирует наш случай? – устало поинтересовался я. Доказывать грифиндорцам, что нечто представляет опасность, как я выяснил – абсолютно бесполезно.

– Вызывания были запрещены из-за большого риска, сопровождающего его. Но суть в том, что вызываемых созданий порабощали тёмными заклинаниями. Светлая магия позволяет создать более гуманные узы, не подвергая природу вызванного такому откровенному насилию.

– В теории, – добавил я.

– Которую мы докажем, – радостно улыбнулась девушка.

Я кивнул, показывая, что всё уяснил, и чётко произнёс:

– Нет.

– Что “нет”?

– Я не согласен, – я скрестил руки на груди.

– Малфой, я не предлагаю тебе вызвать Цербера из Преисподней. Ограничимся мелким демоническим созданием. Духом, например...

– По-твоему, это кого-то убедит?

– Мы показываем свои знания, а не доказываем, что сфера и куб – одно и то же. Успокойся...

– А я что, волнуюсь? – ощерился я.

– Ты суетишься, – спокойно поставила меня в известность грязнокровка. Я скрипнул зубами.

– А у тебя поехала крыша, – ответствовал я ей. – Ещё немного – и она поедет у меня. Я уже чувствую, как пульсируют сосуды моего мозга. Откуда у тебя вообще берутся эти бредовые идеи?

Грейнджер явно восприняла это как приглашение к разговору.

– Я вдохновлялась “Герметикой”...

Я запрокинул голову назад. “Герметикой” она вдохновлялась...

– Грейнджер. Ещё раз тебе говорю: мне не интересно! Да и твоя жизнь вообще меня интересует меньше дохлого флоббер-червя.

Она моргнула, и я морально подготовил себя к эмоциональному взрыву, к которым меня приучила Панси. Но его не последовала. Грязнокровка просто отвернулась, достала остатки своих набросков и начала раскладывать передо мной.

– Вот, я схематично изобразила, что представляю себе конечным результатом.

Я взглянул едва ли мельком, впившись взглядом в грязнокровку. Не то, чтобы женские истерики были хоть на йоту приятны... Но я не мог найти логического объяснения такой нечеловеческой выдержке! Она что, вообще никогда не злится? Мисс-Идеальные-Манеры? Я всё больше склонялся к мысли, что Грейнджер – не человек...


~*~*~*~


Он третирует меня, как будто я – не человек! Пустое место. Каждый раз, уходя из кабинета, я клокочу от злости! Насколько наплевательское у него отношение ко всему! Ничто так не напрягает, как умение других расслабиться. А Малфоя – ну ничто не колышет!

Неловкий взмах его руки – и пустая колба оказалась на полу острыми осколками. Я испуганно подскочила, боясь, что там могло что-то быть. Малфой лениво крутанул рукой:

– Репаро.

Я сердито подняла колбу и поставила подальше от него.

– А если бы там что-то было? – уставилась я на парня. Он пожал плечами:

– Ну, не было же...

– Утешил. Тебя, что ли, не беспокоит..? – он даже не дал мне закончить фразу.

– Меня не беспокоит то, в чём я бессилен.

Я сморщилась.

– Когда ты, наконец, перестанешь? – воскликнула я.

– Когда ты, наконец, разозлишься? – спокойно ответил он мне.

Я заморгала, сбитая с толку.

– Прошу прощенья?

– Когда ты, наконец, разозлишься? – повторил он. – Святая Грейнджер, всё всегда под контролем, всё держит в себе и только и ждёт, чтобы уколоть тебя в задницу булавкой своей любезности...

– Ну прости, что я, в отличие от твоего обычного окружения, способна вести...

– ...цивилизованную беседу, – закатил глаза Малфой. – Да. Да. Интересно, что нужно сделать, чтобы ты разозлилась? Убить твоего кота?

Я скривилась, всем видом изображая пренебрежение к его “оригинальной” идее. Больше он меня не подловит. Нужны споры? Пусть посадит грибы.

Урод.


~*~*~*~


Похоже, все хотят, чтобы я изменился. Неужели я настолько плох? Блейз думает, что мне нужна девушка. Панси думает, что мне нужно к врачу. Снейп думает, что мне нужно к матери. Половина школы думает, что мне нужно в Азкабан. Грейнджер думает, что я урод. Хотя... я вообще-то не ручаюсь, что она думает. Сначала мне казалось, что она относится ко всем одинаково хорошо, как мать Тереза, что странно, потому что я мало похожу на её благородных дружков Поттера и Уизли, однако и со мной она была предельно вежлива. И пыталась вести “цивилизованную беседу”...

Но спорить она не желает. В чём её проблема? Она ведь хотела говорить. Вот! Я уже привык. И я уже не против говорить с ней! У меня такое понятие о разговорах – диспут! Но она их избегает, и я не могу понять почему. И главное, как?! Вечно улизнёт перед самым конфликтом. А никакие из моих подначек уже на неё не действуют: похоже, к ним у неё выработался иммунитет поплотнее шкуры бумсланга!

– Я начал читать твою “Герметику” – это полный бред, – произнёс я. Первое правило любого аристократа: “Говоря с женщиной, начинай агрессивно, чтобы она не приняла это за заигрывание”.

Она уставилась на меня так, словно я был призраком Мерлина.

– Уж извини, что не ценю твою литературу... Ах, нет, беру свои слова обратно. Я не собираюсь извиняться, что у меня лучший вкус, лучшее образование, лучшая генеалогия...

Девушка пропустила замечание мимо ушей и тихо произнесла, с глазами, всё ещё широко распахнутыми, словно от гигантского удивления:

– Ты прочёл “Герметику”.

– Ну, Грейнджер, раз на ней основан твой проект.

– Ты сказал, что тебе всё равно... – тихо произнесла она. – Выходит, ты всё-таки слушал.

– Да, – сварливо отозвался я. – И сказал, потому как слушать не хотел.

Гермиона вернулась к своему занятью. Я закатил глаза. И опять она умудрилась поставить всё с ног на голову. Быть дружелюбным с ней – так унизительно... Но я упрямо продолжил гнуть своё.

– Тебе стоило почитать Fasciculus Chemicus.

– Мне не понравилось заключение о вырождении алхимии. Написано уж больно по-маглловски, – отозвалась девушка, бросая на меня косые взгляды.

“Чья бы корова мычала”, – подумал я, произнеся вслух вместо этого:

– А этот нелепый античный текст в форме диалога, рассуждающих об алхимии и магии, гностицизме и неоплатонизме, лёгших в основу нынешней трансфигурации, бессмысленный набор древнеегипетских легенд и пророчеств и прочие схожие концепции, значит, тебе по душе? Сумбурное творение, где за мыслью автора уследить так же сложно, как за тараканом на стероидах?

– Я взяла “Герметику” за основу всех своих проектов, – холодно проинформировали меня, – и нахожу её вполне удовлетворительной.

Я пренебрежительно хмыкнул.

– С таким руководством до экзаменов ты не доживёшь.

– Малфой, – не вытерпела она. – Ты осознаёшь, что мы ведём цивилизованную беседу, против которой ты был так настроен?

Я поразмыслил.

– Нет. Ты просто уклоняешься от моей линии. Я с тобой спорю. Но ты не желаешь принять мои правила.

– Ах. Опять ты со своими спорами. Конфликты-конфликты-конфликты! Надеюсь, ты не станешь послом доброй воли Британского Министерства, иначе магическое сообщество погрязнет в мировой войне.

– Очень остроумно, – скривился я. Что это за чувство юмора такое?

Грейнджер молчала, сосредоточенно работая.

– Итак. О чём будет твой проект по Трансфигурации? Гностика?

Грязнокровка продолжала упорно молчать.

– Мне казалось, ты хотела говорить со мной? – прищурился я.

– Я передумала.

– Попробуй снова, – я одарил её одной из редких и самых обезоруживающих своих улыбок и был награждён... видом её макушки. Это было странно. Обычно она всё время на меня смотрела в счастливой уверенности, что я слепой и не вижу. Я скрестил руки на груди и стал сверлить её макушку, пока она не оторвалась от работы и не взглянула на меня.

– У тебя критические дни, – спросил я сухо, – или опухоль мозга, что ты так себя ведёшь?

Она сердито сощурилась:

– А у тебя, очевидно, шило в заднице, что ты сегодня не можешь заткнуться? – потом стушевалась и вернулась к работе, пробормотав: – Я не буду с тобой спорить. Это бессмысленно, потому что ты всегда прав, ведь обратного тебе ещё не доказывали.

– Грейнджер, это аксиома. Правило Малфоя № 1: “Малфой – всегда прав”. Аксиому нельзя оспорить.

– А вдруг это неопределённая истина? Может, ты только думаешь, что это аксиома?

– “Истина не бывает неопределённой. Её всегда...

– ... можно низвести до линейных или нелинейных математических уравнений”, – закончила она за меня. – Теория Антихаоса по Гегелю.

– Я сражён, Грейнджер. Какие умные слова ты, оказывается, знаешь. Антихаос... Подумать только.

– Благодарю, Малфой. Твоя положительная оценка придаёт новый смысл моему существованию, – закатила глаза девушка. – Это и есть тема моего проекта Трансфигурации.

Я скептически скривился.

– И что ты будешь доказывать, интересно мне знать, если всё доказано до тебя?

– Что Гегель был не прав, – гордо отозвалась девушка.

Я моргнул, решив, что ослышался. Но нет, она говорила всерьёз.

– Не прав? – повторил я. – Да у тебя каждый кругом виноват, как я посмотрю... Министерство не право в дихотомическом делении. Гегель не прав в своей теории. Я тоже не прав по жизни. Но ещё бы! Как я могу быть, если в этой жизни права одна Святая Грейнджер?!

Девушка обиженно нахмурилась.

– А, по-твоему, истину можно низвести до линейного уравнения?

– Да! – раздражённо ответил я.

Она помотала головой.

– Линейные вычисления применимы лишь к аллегорическому восприятию природы, а истина далека от линейности! – произнесла она.

– Кто сказал тебе такую фантастическую глупость?

– Эшер.

– Кто?

– Морис Корнелис Эшер. Он вывел свою теорию антихаоса.

– Никогда о нём не слышал, – категорично отозвался я.

– Это потому что он сам не знал, что вывел. Его трактат был посвящён вовсе не антихаосу, но именно о нём он получился. Но так как он не был знаком с теориями Гегеля, он так и остался неизвестен за эту заслугу. В своей сфере он, напротив, очень прославлен.

– Да кто такой этот Эшер?

– Нидерландский художник, исследовавший пластические аспекты понятий бесконечности и симметрии.

Я моргнул. Это такой пошлый юмор, я понять не могу?

– Художник? – наконец выдавил я. – Грейнджер, это бесценно. Художник, не изучавший антихаос, но доказавший его лучше философа, который антихаос открыл и доказал. Мерлин, ты и вправду сошла с ума, – я рассмеялся от её абсурдности. – Грейнджер... Грейнджер, послушай меня: истина – линейна. Я... я тебе это докажу. Я выведу тебе линейную формулу истины.

На этот раз рассмеялась она:

– Да, тебе только дай волю замахнуться на невозможное.

– Спорим? – прищурился я. Девушка настороженно прикусила губу, но потом усмехнулась и кивнула.

– Спорим.


~*~*~*~


Спорить оказалось не так ужасно. Хотя, как я и предполагала, Малфой считает себя непогрешимым. Однако, о, чудо из чудес, он мог быть... даже любезен. И говорить что-то помимо оскорблений.

Впрочем, как выяснилось, не долго...

Войдя в класс, я бросила пришедшему раньше меня Малфою приветственное: “Как дела?” Он смерил меня убийственным взглядом, и я пожала плечами: сам же говорил, что согласен поговорить.

– У меня день был просто ужасный, – сообщила я ему, расстёгивая пуговицы на манжетах. – Вначале кто-то перепутал за нашим столом письма, и один из учеников получил письмо личного характера, предназначавшееся не ему, из-за чего развязалась драка, которую мы с Роном безуспешно пытались прекратить. Потом мальчишки вздумали отпустить нам на чарах ответную пакость. Кто бы мог подумать, что Дин такой злопамятный. У него же брови давно отросли!..

– Грейнджер, – процедил Малфой. – Похоже, что меня хотя бы в малейшей степени интересует распорядок твоего убогого денька?

– Ты сам в прошлый раз выказал желание поговорить. Вот... Я говорю с тобой.

– Нет, ты говоришь сама с собой. Поэтому это не разговор.

– Просто, к твоему сведению, разговор не ограничивается конфликтным диалогом, – сообщила я менторским тоном.

– А к твоему сведению, – любезно осклабился он, – спор – это не всегда конфликт. Ты просто не умеешь спорить.

– И это мне говорит человек, который чуть что прибегает к защите ad hominem, переходит на личности?

Малфой нахмурился и не нашёл подходящей колкости в ответ. Я торжествующе хмыкнула.

– Ты доказал линейность истины?

– Ещё нет, – процедил сквозь зубы слизеринец.

– Потому что это невозможно, – констатировала я.

– Нет, потому что ещё не было времени приступить, – терпеливо пояснил Малфой.

– Откажись ты от этой затеи, – покачала головой я. – Всё равно не докажешь, я же знаю.

– Малфои не сдаются без боя, – мрачно произнёс слизеринец.

– Малфои не умеют проигрывать с достоинством... – закатив глаза, поправила его я.

– Грязнокровка... – взорвался он, и я победно наставила на него палец:

– А-ха! Вот оно! Обязательный комплимент ad hominem в сторону моей крови! Разве можешь ты хоть день без этого обойтись. Вечная приправа к твоему столу витиеватых оскорблений, в которых ты ещё ни разу не повторился!

Малфой гневно сощурился.

– Кто-то только что нарывался на конфликт. Не говори мне после этого, что не любишь спорить.

Я тоже прищурилась, и некоторое время мы просто сверлили друг друга яростными взглядами, желая друг другу всяческих “благ”, вроде тринадцати лет жуткой диареи.

– Может, мы продолжим с проектом? – процедила я через какое-то время, скорее всего не слишком большее, но показавшееся вечностью.

– Буду только рад, – с той же нежностью спущенного с поводка дементора отозвался Малфой.

Самодовольный, предвзятый, нелогичный хам! Я отказывалась понимать, как у этого сумасшедшего работает мозг: ощущение, будто связалась с человеком, у которого депрессивно-маньячный психоз!


~*~*~*~


Эта грязнокровка сводит меня с ума! Где – покажите мне – где в ней логика? Сначала она пытается говорить со мной. Стоило мне расслабиться настолько, чтобы позволить ей эту роскошь, как она тут же принимает меня в штыки; но на следующий день, когда я бы скорее заговорил со своими шнурками, она приходит, словно в первый раз, вся сияющая своей доброжелательностью. И навязывается на спор!

А ещё эта её аккуратность. Клянусь Мерлином, я не встречал большего контрол-фрика в своей жизни. Ей нужно все ниточки держать в руках, следить, чтобы всё было в идеальном порядке: неудивительно, что она взяла своей темой антихаос. А сама она – просто Конкордия-миротворица во плоти... Всегда подобранная, с видом судьи Визенгамота, каждая пуговица застёгнута, галстук туго завязан, манжеты накрахмалены, складочки отутюжены. И ни единого пятнышка. Даже пылинки, кажется, от неё отлетают.

Да, оставаясь одна (моё присутствие можно не считать) она позволяет ослабить, а в особо изнурительные дни и снять галстук, расстёгивает верхнюю пуговицу, реже – две, а также пуговицы на манжетах. И всё! Про то, чтобы получать удовольствие, я просто молчу. Кто-то в здравом уме может представить себе Грейнджер, расслабленно растёкшейся по дивану, пусть и вне урока?!

Лишь однажды, когда, несмотря на все её советы, наш непризнанный гений Лонгботтом умудрился взорвать котёл, забрызгав её липкой гадостью, она, при всей своей выдержке, выглядела растрёпанно: идеально чистая одежда и лицо в жирных бурых пятнах, оставивших даже после салфетки маслянистые следы, мантия распахнута и слезла с одного плеча, царапины на щеке... Но после инцидента она быстро вернулась в свою обычную стерильную ипостась.

Мне до жути хотелось этот её порядок нарушить. Только я не мог найти способ. Споры давно перестали помогать, вызывая с её стороны лишь насмешливое подтрунивание на грани с присущими слизеринцам издёвками, а всё, что приходило мне в голову помимо этого, было едва ли реализуемо в толпе. Можно было попробовать тоже взорвать что-нибудь на Зельях, но если об этом прознает Снейп, то это он взорвёт мне голову. А тело завещает практикующимся Пожирателям. Можно, конечно, ещё истечь на неё кровью и умереть, но я сомневаюсь, что мне или ей это понравится, а значит незачем идти на такие расходы.

И больше всего меня раздражает, что моя “смертная казнь” в виде совместного с ней проекта, превратилась в... привычку. Я даже могу спокойно думать о Грейнджер, и это не вызывает острого расстройства организма и сыпи на лопатках. Полагаю мне нужно проконсультироваться с нашим семейным врачом. Правда он верит, что Гриндевальд победил и грязнокровки были стёрты с лица земли, так что ему и самому не помешает с кем-то проконсультироваться... Но с этим определённо что-то надо делать. Глядишь, и начну с животными говорить, как с людьми, а там не долго и со своим отражением начать. Хотя нет. Я сейчас говорю со своим отражением. Ну да неважно: главное в том, что считать грязнокровок нормальными людьми – симптом какого-то ментального заболевания. А если нет, то должен быть.

Я не хочу думать, что во мне что-то меняется. Что меняется моё отношение к грязнокровкам. Правила Малфоев непогрешимы, но сначала полукровка Блейз, а теперь грязнокровка Грейнджер доказывают мне, что маглловская кровь – не всегда залог идиотии. Нет, я всё ещё ненавижу её. Но... мне нравится с ней работать. И я не могу разобраться почему.

Ментальное заболевание, определённо.


~*~*~*~


Ментальные отклонения – неизлечимы. Они только усугубляются. Особенно если потакать им. Столкнувшись с непреодолимым препятствием в течении моего маленького физиогномического фетиша, я, вопреки своему рационализму, отправилась изучать это препятствие. Два месяца мы с ним работаем над проектом, но он ни на йоту не стал дружелюбнее. А я, не будь у меня мозга, уже давно истекала бы по нему слюной, как какая-нибудь Ромильда Вейн. Это необъективно. Я сто раз аргументировала по этому вопросу сама с собой, взвешивая все “за” и “против”, но это... это, как арифмантика. За пределами стандартной логики.

Разумная ось во всём этом – я почти не знаю Малфоя. С хороших сторон, во всяком случае. С его высокомерием, консерватизмом, ужасным чувством юмора я уже познакомилась на личном опыте. Но нисколько – с его жизнью. У него просто... идеальный рот. И моему сознанию отчего-то этого достаточно, хотя объективно единственное слово в моём лексиконе, подходящее Малфою – “засранец”. И из-за этого засранца, чувствует моё сердце, я ещё долго буду мучиться, когда закончится наш проект, размышляя, что бы было, если бы я смогла узнать его ближе, и следует доверять ли моей интуицией, и был ли он тем, единственным, Идеалом, которого я ждала всю свою жизнь, с малых лет.

А проект закончился до обидного стремительно. Кажется, ещё вчера мы спорили по поводу зелья, из которого создавалась основа нашего жезла, а сегодня мы уже его испробуем. Уже сегодня. И прости-прощай моё милое маленькое развлеченьице: наблюдать за шикарными малфоевскими губами.

Прервал мои размышления сам злополучный слизеринец, ворвавшийся в кабинет злой, как собака, чем меня несказанно удивил. Я-то думала, что он влетит сюда, как на крыльях, потому что, наконец, избавится от моего нездорового присутствия в своём окружении и в своей жизни в целом. Малфой бросил сумку на пустой стул и сел на парту, откинув голову назад и морщась, как от зубной боли.

– Всё в порядке? – осторожно поинтересовалась я, зная, что нарываюсь на очередную любезность.

– А похоже, что да? – сухо отозвался он.

– А я бы спросила, если бы было похоже? – в тон ему ответила я.

Он фыркнул, и мне показалось, что он немного расслабился.

– Итак... – осторожно произнесла я. – Последний день. Наконец-то мы избавимся друг от друга.

Он косо на меня взглянул.

– Да... Вернёмся к былому соперничеству.

– Как же иначе, – подтвердила я.

– Нас так воспитали, – привёл он аргумент.

– Ну, можно не волноваться... Скоро ты снова будешь соревноваться против меня, а не со мной. Нам не стать друзьями, – я произнесла это, как нечто смехотворное. Да так и было. – Слишком много гордости, – он фыркнул на этих словах и добавил:

– Стремления быть лучшими, да. Первыми.

Я кивнула.

– А за эти семь лет соперничества на нас просто насадили этот стиль жизни. Образ мышления.

– Мой отец всегда говорил, что главное, чему учит эта школа – уничтожать друг друга, – отчего-то упомянул он.

– Не сомневаюсь, что ты хочешь вернуться к этой вражде...

Он не ответил, и я удивилась и немного обрадовалась. Смущённо улыбнувшись уголком рта, я произнесла:

– Значит, твоё отношение всё же изменилось.

– Нет, – холодно ответил он. – Наша вражда никогда не прекращалась.

Я поджала губы.

– По крайней мере, ты сразу же не ответил это... – с лёгкой тенью надежды отозвалась я. – Итак, возвращаемся к соперничеству.

Он пожал плечами.

– Ненавидеть тебя легко, – произнёс он. – Что-то другое – нет.

Он снова пожал плечами, и я понимающе кивнула.

– Время покажет, – мы произнесли это одновременно и уставились друг на друга. Его это смутило. Меня... опечалило, наверное. Мы мыслим схоже. Я убеждалась в этом не в первый раз. Не знаю, из-за проекта ли мы стали понимать друг друга лучше, или так было всегда...

– Давай приступать, – сухо бросил Малфой.

– Всё готово, – согласно кивнула я, извлекая наш жезл. Он был отчасти похож на деревянный скипетр, облечённый в кору по всем правилам магии, по которым создавались также и волшебные палочки. Но ни в одной палочке не было такого мощного заряда противоречивых элементов. От моего прикосновения по жезлу пробежали синие искры.

– Мне кажется, разумно будет вызывать духа воздуха. Безопаснее всего.

– Всемогущий Драко Малфой боится за свою безопасность? – подтрунила я.

– Конечно нет! – тут же отозвался он.

– Так что же, ты за мою безопасность беспокоился? – подловила я его.

Он сердито нахмурился.

– С какой стати мне беспокоиться о какой-то раздражающей грязнокровке?

– Я вообще не понимаю, с какой стати тебе беспокоиться... – отозвалась я, пролистывая книгу в поисках нужного заклинания, продолжая просто говорить. – Знаешь, это просто немыслимо... Каждый раз, как я просматриваю эту книгу, я удивляюсь тому, как мы умудрились иссушить собственную магию, забюрократизировать её, классифицировать, разделить, убив самую суть – спонтанность.

– Зато мы живы, относительно здоровы, и умираем в богатстве на старости лет, а не из-за нелепой спонтанной случайности, – раздражённо отозвался Малфой. – Пора кончать с этим.

Я чувствовала, что меня потряхивает от предвкушения. Мы собирались творить беспалочковую магию, которой никто не пользовался столетиями! Мы оба взялись за жезл и прочли слова из древнего текста. Посох нагрелся в наших руках и слегка вибрировал, и вокруг него замелькали холодные искры, как от бенгальского огня. Потом он также резко остыл, и... ничего не произошло.

Я моргнула, и меня бросило в холодный пот. Теория была безупречной и слишком прекрасной, чтобы оказаться ложной. Не считая того, что это означало полтора месяца работы – всё зря! Я медленно разжала пальцы и опустилась на стул, не в состоянии вымолвить ни слова.

– Грейнджер...

– Побереги слова, – оборвала я его. – Я итак знаю, что конкретно подпалила нам хвосты... Я просто не ожидала, что... Я была уверена. Мы выполнили все указания...

– Грейнджер... – снова позвал он меня.

– Не надо, Малфой. Наслаждайся моментом триумфа твоего доказательства моей абсолютной некомпетентности... По крайней мере, он не взорвался, что хотя бы доказывает отсутствие дихотомии. Если он вообще работает... – в это время он дёрнул меня за галстук, чтобы заставить взглянуть вверх, и я закашлялась, задохнувшись на мгновение.

– Малфой! – я оттолкнула его и поправила узел. Он извиняющеся развёл руками, с недовольной миной на лице:

– Это твоя вина – носить такие тугие галстуки.

Я возмущённо взглянула на него.

– Туда смотри, – он указал жезлом на угол комнаты. Сначала я ничего не увидела, но, присмотревшись, разглядела движение воздуха, как от жаркой печи.

– Это?.. – я замерла, не представляя на самом деле, что это такое.

– Думаю, это оно и есть.

Я моргнула. Если это “оно и есть”, то жизнь полна разочарований. После стольких трудов всё, что мы получили – туман... Ура нам. Уверена, нашу гениальность оценят по достоинству. Осталось только научиться вызывать дождь и снег, и можно программировать погоду.

Малфой подошёл поближе к колеблющемуся воздуху, выставив вперёд жезл. Нечто метнулось в сторону и вперёд, сверкнув белёсыми контурами, опрокинуло несколько парт и вылетело в окно. Слизеринец успел увернуться от внезапной атаки, но я оказалась на полу, удивлённо хлопая глазами и пытаясь сообразить, где мы промахнулись.

Я не сразу сообразила, что Малфой стоит передо мной, протягивая мне руку. Я приняла её, и он помог мне подняться.

– Как можно быть такой неуклюжей, Грейнджер? – презрительно фыркнул он.

– Я... не была готова к подобной ситуации, – отозвалась я, потирая ушибленный локоть. Всё ещё сбитая с толку, погружённая в анализ произошедшего, вперемешку с осознанием того факта, что Малфой, в отношениях с которым только-только наметился малюсенький прогресс, скроется за горизонтом, я принялась собирать разлетевшиеся бумажки, рассуждая вслух:

– Итак, жезл работает. Полагаю, наш выбор заклинания просто оказался неудачным, – я запихнула свои листки в сумку. – Я проконсультируюсь с профессором, а за этим исключением – мы справились, – эта мысль отчего-то не вызывала ни единой эмоции, хотя мне казалось, я буду безумно рада. Всё произошло так сумбурно, что у меня это просто не успело уложиться в сознании. – Полагаю, нам нужно будет встретиться ещё раз или два перед самим экзаменом – обговорить, кто какую часть будет представлять, но за этим исключением – мы закончили... – я рассеянно махнула Малфою. – До встречи.

– Грейнджер, – окликнул он меня, – наши встречи закончились.

Я заморгала. Да. Так и есть. Это вдруг как-то выскочило из головы.

– Да. Тогда... пока, – я отрывисто кивнула и быстро вышла. В ушах стучала кровь. Я знала, что вернусь в эту комнату, и не видеть его будет странно. Мы провели здесь немного времени, но мне казалось, что так было и будет всегда. Я слишком привыкла к этим встречам. Плохо. Мне же будет плохо...



Глава 4. Промежуток

Слово моё для тебя – только шум ветерка.
Что ни деянье – бесцветней струи родника.
Глаз твой прищурен, уста твои сжаты плотнее,
Чем у влюблённого к сердцу прижата рука.
(Джамаладдин Исфахани)


Жизнь в Слизерине от А и до Я – сплошь иерархия. Иерархия соперников. У слизеринцев нет друзей. У меня нет друзей. У меня есть Блейз, который закатывает глаза, когда я выпиваю его порцию огневиски. У меня есть Панси, которая отвечает нахальным выпадом на нахальный выпад, убийственным взглядом на убийственный взгляд, но не лезет, когда её просишь. Есть два упорно преследующих меня субъекта, идущие за мной, потому что у меня есть фамилия и лидерские задатки.

Есть и другие слизеринцы. Но это не люди – так, имена в списке, среди которых странным образом затесалось моё. Они – это мусор в нашей гостиной, слёзы в женской спальне, плевки у статуи Годрика. Они – лишние потерянные для факультета очки.

Есть также ученики противоположных факультетов, созданные Мерлином для того, чтобы было кого презирать, ненавидеть, унижать, втаптывать в грязь и всячески отравлять их недостойное существование.

Среди них есть гриффиндорцы. Они для нас – предыстория секса, потому что пока последний не появился в нашей жизни, мучить гриффиндорцев – высочайшая степень наслаждения. И особо оргазмичное удовольствие доставляет Золотое Трио. Они – как вино: всегда рядом, всегда мозолят глаза, но вкус унижения никогда не теряет своего упоительного букета. Одно слово – да что там! – один мой вид вызывает гнев, злобу, ненависть и желание убийства… Ну разве не восторг?

Я отношусь к ним так, как они того заслуживают – “чистюли”, не марающие ручки, вечные любимчики, вечные герои, грязнокровые храбрецы и идиоты... Они и так вечно получают, чего хотят, даже если они хотят того, что хуже для них. А это неправильно. Правило Малфоя № 8: “Люди должны получать то, чего заслуживают, а не что хотят”. Никто не хочет медленный яд внутривенно, пятнадцать лет в Азкабане, Круцио в живот или Аваду в спину. Но именно это они и получают...

Мягкость, простота, доброта – это всё не для меня.

Я третирую всех вокруг, как плебеев, но к чему возмущения? – все уже привыкли. Это – как ежедневная часть расписания. Всех это устраивает.

Но не её.

Каждый божий день, каждую нашу встречу, она смела меня попрекать. Смела просить меня о дипломатичности, если не о дружелюбии.

Именно об этом я думал, читая её заметки для Трансфигурации, которые она ненароком оставила в классе после нашего маленького урагана. В конце концов, мне предстояло оспорить её “художественную” теорию и вывести математическое уравнение истины. Эта область не слишком исследована, и истина ещё не была подведена под математику. Хотя многие абстрактности – уже да.

“В сложных динамических системах стабильность сосуществует с неистовством”, – я в раздражении смял листки и упихнул в ящик тумбы. Какой нелепый бред. Мерлин мой, ну что художник может знать об антихаосе?

– Ты закончил? – возле меня практически из воздуха материализовался Блейз. В руках у него была книга, но что-то мне подсказывало, что это вряд ли был углублённый курс Нумерологии. Скрестив руки на груди, я воззрился на него:

– Ты что-то хотел?

– Да, – он широко улыбнулся.

– Что? – спросил я, когда он ничего больше не сказал.

– Ну... я не знаю. Что-нибудь?

– Блейз, – я прикрыл глаза. – Термин “хотеть” предполагает что-то определённое.

– Ну, поболтать, почитать что-нибудь, отпустить какую-нибудь мерзопакостность Панси... Внеси уж свой пассивный вклад.

Я закатил глаза. Блейзу любая мелочь доставляла радость. Была бы моя жизнь так же проста и непритязательна, как грабли. Переведя взгляд на его щеноподобную мину, я вздохнул. Во всяком случае, иногда я мог притвориться, что так оно и было. С Блейзом играть в простоту вообще очень просто.


~*~*~*~


Играть в простоту и невинность было крайне тяжело. Тяжело притворяться, что всё в порядке, ничего не произошло, когда со вчерашнего дня изменилось всё.

Я стояла у окна в пустом кабинете, пытаясь рационализировать причину, по которой пришла сюда. Проект закончился в прошлую пятницу, и моё появление здесь в понедельник можно было бы списать на инерцию. Я нащупала жезл в сумке и напомнила себе зайти к профессору Фравардину.

Но дело было не в проекте. Дело было в чём-то гораздо более банальном и глубоко меня нервирующем – в ностальгии. Алые паруса, розовые сопли.

Я. Скучала. По Малфою. Ещё одно признание в подобном роде и можно смело паковать вещички и перебираться в реабилитационный центр для психически нездоровых ведьм...

Больше этого меня нервировало только собственное одиночество. Потому что в этой комнате я не привыкла быть одна. Это не то место, куда можно завернуть, чтобы спрятаться от толпы слонопотамов-учеников, несущихся по коридору и галдящих, как пьяные попугаи. Это место, где я была наедине с Малфоем. И его отсутствие было почти физически ощутимо.

Мне стало интересно, думает ли он о нашем проекте? Очень сомневаюсь, что он скучал по этому времяпровождению, но... Может, и ему была какая-то польза? Я узнала от него многие вещи. И могла узнать ещё. Возможно, и он узнал что-то для себя. Я надеялась...

Ну да. А ещё я надеялась, что он чудесным образом прозреет, поймёт, что я – лучшее, что могло быть в его жизни, и мы бы жили долго и счастливо и умерли в один день. Ага. Надеялась, что в сказку попала. Думала – сейчас павлины полетят! Дождалась принца на белом коне с Чёрной Меткой.

И, несмотря на всю абсурдность, мне продолжало казаться, что вот-вот дверь распахнется, и Малфой грациозно внесёт свою голубейшую кровь в кабинет, проигнорировав любую первую фразу, которую я ему адресую, если это не будет что-то касательно моей скорой кончины или подтверждения его ментального диагноза.

Потешаясь над собой, я пропустила тот момент, когда замок на двери щёлкнул и дверь открылась. Только услышав скрип петель, я обернулась, чувствуя, как подскочил пульс. И тут же дала себе мысленный подзатыльник. С какой радости он бы пришёл?

– Мисс Грейнджер? Что вы здесь делаете?

– О, знаете, скрылась от шумов коридора, – быстро ответила я.

Профессор МакГонагалл осмотрела класс.

– Мне казалось, это комната была закрыта.

– О, у меня есть ключ! – я продемонстрировала его. – Я как раз сегодня его верну – профессор Фравардин выделил нам комнату для совместного проекта по Защите.

– Кстати о проектах, – тон профессора стол более деловым. – Зайдите сегодня ко мне в кабинет. Мне надо кое о чём посоветоваться с вами касательно вашей работы. Хорошего вам дня, – профессор сухо кивнула мне и вышла из класса, поспешив по своим делам.

Я стояла, смотря в пустой проём двери, и пыталась привыкнуть к мысли, что Малфой там никогда не появится. И это меня убивало.


~*~*~*~


Это меня убивало. Я становился параноиком. Итак, я всего лишь думал о Трансфигурации. Поэтому разок взглянул на стол гриффиндорцев. И ещё один или два раза. Ну хорошо, Блейз подсказывает, что как минимум раз десять. Но всё лишь потому, что грязнокровка пялится на меня. То есть, один раз мне показалось, что она на меня смотрела. Остальные девять я её не подловил. Но она определённо смотрела.

Нет. Это не имеет смысла. Зачем Грейнджер исподтишка за мной следить? Тем более, издалека. У неё был целый месяц возможности наблюдать за мной вблизи. Что, мне кажется, она и делала. Ха! Неужели думала, что я не замечу? Или я всё это выдумываю? Может, она вовсе и не смотрела. Или, вовсе не на меня. Хотя скажите на милость, на кого тут ещё смотреть?!

Я уткнулся в тарелку и продержался таким образом, не глядя по сторонам, около минуты. Потом я повернулся к Блейзу.

– Посмотри на гриффиндорский стол, – произнёс я, не поднимая глаз.

– И? – спросил он, вытирая рот салфеткой. – Что там?

– Грейнджер смотрит сюда?

– Да...

Я повернулся. Грейнджер увлечённо беседовала с Уизли. Кажется, это была их единственная пигалица, но, возможно, и король Квиддича – там вся семья на одно лицо и фигуру.

– Ты сказал, что она смотрит!

– Ну, она смотрела... – пожал плечами Блейз. – Я ей подмигнул, и она перестала.

Я закатил глаза. За что мне такое?

– Блейз, ты болван, – он поднял на меня огромные как блюдца глаза. – Какого чёрта ты это сделал?

Он непонимающе моргнул. Я вздохнул.

– Забудь.

Он пожал плечами и спросил:

– Что ты вчера так упоённо читал? Там был не твой почерк, как я заметил. Заметки по проекту? Вчера закончил и уже скучаешь? – он усмехнулся.

– Я определённо не скучаю по Грейнджер!

Он замер, скосив на меня глаза, не донеся вилку до раскрытого рта.

– Драко... А кто говорил про Грейнджер?

Я моргнул и отвернулся. Я и сам не понял, с чего вдруг на его словах Грейнджер пришла мне на ум. Хотелось бы мне знать – почему. Хотя... Если подумать – нет. Не хотелось бы.


~*~*~*~


Мне совершенно не хотелось знать, что собиралась сообщить мне профессор МакГонагалл. Меня терзали смутные сомнения, а в последний раз после этого мне в пару назначали Малфоя. Во второй раз мне этого не хотелось бы. Хотя, нет. Лицемерю. Хотелось бы. Но мне нужно было его забыть.

– Мисс Грейнджер, – приветствовала меня сухим кивком декан. – Присядьте. Я хочу, чтобы вы взглянули на это.

Она протянула мне свиток пергамента, и я, удивлённо взглянув на неё, углубилась в чтение. Стоило мне прочитать несколько слов, как я поняла, что держу в руках, но всё же отмотала свиток назад и удостоверилась, что это не ужасное совпадение, вызванное падением энтропии, а действительно работа Малфоя. Это моя карма что ли? Малфой – моя Немезида?

Я пролистнула несколько параграфов и недоверчиво уставилась в текст. Греческие буквы вдруг стёрлись из моего сознания, и я несколько минут долго смотрела на уравнение, пытаясь осмыслить его. Мои губы шевелились, проверяя каждый член, пока в голове не осталось ничего, кроме мысли: он сделал это! Малфой вывел линейное математическое уравнение истины.

– Не трудитесь, мисс Грейнджер. Я провела наиболее тщательный анализ работы мистера Малфоя, который был возможен за столь короткий срок, – его уравнение безошибочно, логическая цепочка – непогрешима. Всё идеально.

– Я не понимаю... – прошептала я. Как же он смог? Обойти меня...

– Но дело в том, что ваша работа идентична его – она безупречна и непогрешима. И уж точно не ошибочна.

Я несколько раз болезненно моргнула.

– Что?

– На мой профессиональный взгляд, правы вы оба. А, насколько мне известно от профессора Фравардина, ваш проект по Защите составлен на основе ложного дихотомического деления. Возможно, и здесь – не две стороны медали.

– Я поговорю с Малфоем, – пообещала я через секунду после того, как мысленно решила не связываться с ним больше никогда.

– Я вовсе не имела в виду, чтобы вы совмещали работы! – остановила меня профессор МакГонагалл. – Просто подумайте над этим. Возможно, расширите проект.

– Конечно. Но я всё же поговорю с ним. Проект по Защите прошёл не так катастрофично, как можно было ожидать.

Профессор скептически приподняла бровь и позволила мне идти.


~*~*~*~


Наивный, я думал, что она позволит мне уйти. Позволит моей жизни вернуться в нормальное русло без присутствия в ней грязнокровок и прочих сомнительных субъектов. Но нет... не прошло и пары недель, как я снова оказался с ней в том же кабинете, в тот же день недели, на той же парте, так же лениво запрокинув голову назад, ожидая услышать, что она мне скажет.

– Ты очень хорош в арифмантике, – было первой её фразой. Я перевёл на неё годами оттачивавшийся убийственный взгляд, но он пропал втуне, потому что Грейнджер не смотрела. Она продолжала говорить:

– Я не думала, что ты докажешь теорию Гегеля. Твоя формула просто потрясающа.

Я ухмыльнулся: ещё бы – я ведь гений! Малфой, как минимум, а это уже многое.

– Но дело в том, что моя работа тоже безупречна. Даже с помощью твоего проекта МакГонагалл не нашла у меня ни единой прорехи. Мы оба правы.

Я закатил глаза:

– Ещё бы! Как ты можешь пережить мысль, что твой соперник получает лавры, а ты – нет? Ты не можешь ошибаться...

– Это сказала профессор МакГонагалл, – строго одёрнула меня она. – И я думаю, мы столкнулись с очередной ложной дихотомией.

Я перевёл на неё подозрительный взгляд – что на этот раз она затеяла?

– Я думаю, мы могли бы совместить наши проекты в один, в форме классического диспута.

– Я не нуждаюсь в этом, – произнёс я. – Мой проект совершенен, и я не дам тебе прилепиться к моей славе.

– Твой проект не мог быть совершенен – ты соревновался, пытаясь меня обойти, – хладнокровно пояснила Грейнджер.

– А ты ждала, что эта вражда испарится за пару дней? – взорвался я. – У меня ещё есть гордость!

– Я не предлагаю тебе отказываться от гордости или от проекта. Просто это разумно...

– Не всё должно делаться по-твоему, Грейнджер! – воскликнул я.

– Я и не делаю по-своему. Я делаю по-твоему! Я предлагаю тебе редкий шанс устроить защиту проекта в форме дебатов!

Я открыл рот, чтобы возразить, вздохнул и выдавил, как рыбью кость:

– Ладно.

Грейнджер тонко улыбнулась уголком рта, и я раздражённо застонал. Чёртовы манипуляторы!


~*~*~*~


Дьявольские манипуляции судьбы. Она то и дело сталкивает меня с Малфоем, но тот третирует меня хуже, чем Рон Живоглота. Я не ждала, что он будет так же спокойно-ностальгичен, как в нашу последнюю встречу, или галантен, как я того заслуживаю, но он ведёт себя так, как будто тяжкого месяца проекта не было и в помине – ни разговоров, ни взглядов, и снова “грязнокровка” вместо “Грейнджер”. И в чём его проблема? У него что – дикобраз в штанах?

Что он пытался доказать?

Я спросила его, но он смерил меня ледяным взглядом, ответив презрительно:

– Я не ненавижу тебя, грязнокровка. У меня нет к тебе личных обид. Мне попросту всё равно.

Конечно... Ты не смотришь на меня. Я смотрю. Всегда держась на расстоянии, словно тень, следуя за его шагами, чтобы понять, узнать и возненавидеть. Убедиться, что это единственный возможный для меня выход.

И, делая это, я поняла: Малфой всегда останется Малфоем. И мои розовые очочки влюблённости не слишком помогут мне оправдывать его в собственных глазах. А то, что он сделал, было верхом подлости. Я не думала, что он пойдёт на такое, но это единственное, что не изменилось из моих наблюдений: у нас были схожие мысли. Ещё до Трансфигурации мы часто обсуждали с ним различные предметы, а теперь... Он воспользовался этим. Так не поступали аристократы. Если бы считали, что я имею право голоса...

Но грязнокровка права слова не имеет.

“Грязнокровка” бы ничего и не узнала, не осмелившись я открыть проект Малфоя, лежавший на столе Снейпа.



Глава 5. Украденный проект

Не хочет твоё сердце тишины –
Нетерпеливо требует войны.
Скажу тебе, на что оно похоже:
На камень небольшой величины.
(Камаладдин Исфахани)


– Ты украл мою работу! – Грейнджер с грохотом опустила передо мной и Блейзом оба проекта, я уверен, несанкционированно одолженных из кабинета Зелий, сдерживая тон только потому, что мы находились в библиотеке.

– Зачем бы я так поступил? – лениво потянулся я, и Блейз косо стрельнул в меня глазами.

– Я описывала гипотермические проблемы зелий в своей работе, и мы обсуждали это. Ты знал! – она снова направила на меня свой указующий перст.

– Мы говорили, вот я и написал... – я пожал плечами. – Я не крал твоё.

– Ты знал, о чём я писала. Ты одалживал мне свою книгу!

– У меня повестка в суд для Драко... – из-за стеллажа вынырнула Паркинсон с пергаментом в руке, но, заметив нас, ухмыльнулась: – Она подождёт. Вы – заканчивайте, – наклонившись к Блейзу, она прошептала: – Пять галеонов, что кто-то останется без глаза.

Грейнджер выдернула у неё из рук пергамент и принялась вчитываться.

– Как хотите... – пожала плечами девушка. – Снейп зовёт тебя, – сказала она мне.

Я лениво поднял свою обворожительную и величественную персону, чтобы удалиться. Грейнджер увязалась за мной.

– Не думай, что я так просто это забуду! Где твоё аристократическое благородство, Малфой? У тебя не было своих тем? Ты что, так занят?!

– Да, – едко отозвался я. – Мои аристократические дела требуют много времени. – Знала бы она, какие это дела. Я нервно потёр внутреннюю сторону пока нетронутой руки о свой бок. Скоро на ней окажется вечно зудящий ожог Метки.

Грейнджер не заметила моей внезапной нервозности, пыша праведным гневом, как кипящий чайник. Я нашёл её в этой стадии забавной.

Мы вместе вошли в класс Зелий. Снейп стоял к нам спиной, и, решив, что я пришёл один, тут же бросил назад:

– Сладкий корень полыни не возымел действия в приготовлении зелья с изоморфичными свойствами. Что я добавлю, мистер Малфой?

– Листья папоротника, – отозвался я почти с улыбкой. Он всегда резко задавал мне подобные вопросы, проверяя мою готовность, и не только к ТРИТОНам, но и к послерождественским событиям моей жизни.

– Листья папоротника не обладают изоморф... – влезла в наше уединение Грейнджер.

– Они дадут нужный эффект, Грейнджер, мне лучше знать. Сядь и помолчи...

Снейп оглянулся, смерив гриффиндорку неприятным взглядом. Она тут же вскочила и выпалила:

– Мой проект лежал на вашем столе больше месяца!

– Я медленно читаю, – после паузы отозвался Снейп. – Ни аконита, ни чешуи уробороса, ни слёз алконоста, но добавлен зуб бескрылого дракона, и настойка превращается в алкагест, обращая в жидкость стеклянную реторту.

Я не успел возразить, когда снова вылезла Грейнджер:

– Вы прочли его проект!

– Одобрил, не читая, – протянул Снейп. – Может, вы ответите на мой вопрос?

– Там должна быть берберийская вода, сухожилия салмандры и обсидиановый порошок, – нетерпеливо отозвалась девушка, отмахиваясь от вопроса, как от назойливой мухи. – Когда он принёс вам проект?

– Около недели назад, как я припоминаю. Вы отлично знаете материал. Можете переписать проект об этом или о чём угодно другом, если вы обеспокоены, что ваш выбор совпал с проектом, сделанным мистером Малфоем.

– Я, пожалуй, пойду, – процедила девушка и выскочила из класса. И я видел, как её аж передёргивало от высшей несправедливости. Только несправедливости не было. Правило Малфоя № 6: “Везде искать выгоду для себя”. Я и сделал то, что мне выгодно... Ничего личного.


~*~*~*~


Либо личная выгода стояла в списке приоритетов Слизерина впереди личного круга общения, либо я снова, как наивная дурочка, позволила себе понадеяться, что Малфой свыкся с мыслью, что завязан со мной до конца года со всеми этими проектами. Он не был дружелюбен – он ни с кем таким не бывает, но он вполне выносил меня, как часть ежедневного расписания. Как и часто сопровождающие его Забини и Паркинсон.

Мы не проводили особенно много времени вместе: у меня была своя жизнь, свои обязанности, у него – свои. Я не доставала его своим назойливым обществом. Так чем же я это заслужила?!

Моё лицо горело от стыда при воспоминании о том, как Малфой и его декан чванливо выставили меня вчера из кабинета. Вымели за порог, как помёт докси. Такой явный фаворитизм!..

– Что ты делаешь? – я подпрыгнула, услышав голос слизеринца, – я не заметила, как он вошёл. Натянув на лицо маску оскорблённого достоинства, я уставилась в котёл.

– Ввожу кобылье молоко в концентрат...

– Меня не интересуют детали. Я спрашиваю о цели.

Я подняла на Малфоя возмущённый взгляд:

– Разве это не очевидно?! Переделываю проект, пока Снейп не обвинил меня в краже твоей интеллектуальной собственности в придачу к прочим моим проблемам!

Малфой посмел произнести в ответ с наглым хмыканьем:

– Помощь нужна?

Я уставилась на него неверящими глазами.

– Ты на полном серьёзе задаёшь этот вопрос?

Малфой усмехнулся:

– Мы больше никогда не сможем нормально работать?

– А я должна облегчить твоё существование, с лёгкой руки простив тебя?

– Я не просил у тебя прощения, – указал мне Малфой. – Я спросил, нужна ли тебе помощь.

Я собиралась ответить ему какой-нибудь особо болезненной едкостью, когда моё зелье зашипело, как пума; от фиолетовой жидкости повалил чёрно-красный дым, а потом, с громким чмоканьем, жидкость превратилось в золотую массу, по густоте напоминавшую мёд, не считая того, что она светилась.


~*~*~*~


Через пятнадцать минут мы стояли в кабинете Снейпа.

– Мы запаковали вам образец, – продемонстрировал я, закончив краткий рассказ. – Думаю, зелье уже перешло на стадию трансмутации...

– Да как ты смеешь! – прошипела Гермиона, повиснув на моей руке. – Это мой проект, к которому ты не имеешь никакого отношения!

– А я и не присваиваю его, – процедил я в ответ. – Как не присваивал и тот! Просто при мне тебя здесь хотя бы выслушивают.

– Если вы и дальше будете продолжать так спорить, люди начнут строить о вас совершенно противоположные догадки, – произнёс Снейп, и я услышал в его голосе нотку издёвки, но не отвёл взгляда от карих глаз Грейнджер, яростно сверливших меня. Она явно тоже пропустила слова моего декана мимо ушей.

– К тому же трансмутация не могла начаться так стремительно. Это не естественно! Да что там... физически невозможно!

– Мы сами видели, что практически чернила превратились во флюоресцентное желе! – я в драматическом жесте указал за дверь, теоретически к её “лаборатории”, если позволите такое кощунство.

– Вопрос не в том, что, а почему?

– Возможно, вам стоит выйти? Или это мне уйти – оставить в ваше распоряжение комнату? – раздался на периферии слуха ехидный голос Снейпа.

– Может, у кого-то образовалась люминесцентная плесень на стенках котла?

– Как ты смеешь! – возмутилась девушка.

– Ну, это бы хоть объяснило, почему твоё желе светится, – я пожал плечами.

– Ну конечно! – рассмеялась Грейнджер. – Раз я грязнокровка, то почему бы и не свалить всё на мою... нечистоплотность!

Я нахмурился. Мерлин, и как женщины умудряются поставить всё с ног на голову!

– Грейнджер, не передёргивай... Твоя несчастная участь полудурка не имеет отношения к зельям.

– Да, продолжайте в том же духе, – махнул рукой Снейп, возвращаясь к своим бумагам. – Меня здесь нет, даже внимания не обращайте.

– А что, по-вашему, могло это вызвать? – я повернулся к преподавателю.

– Мускус... Животные феромоны. Возможно, перья. Нечто биологическое определённо. Не могу сказать точнее – мне нужно будет взглянуть на результат.

Грейнджер поджала губы и сухо кивнула. Я подскочил к двери и открыл её, пропуская гриффиндорку вперёд. Она ответила мне взглядом профессионального киллера, прежде чем гордо протиснуться мимо меня. Я пожал плечами и вышел за ней.

Не могу понять, что её так разозлило? Я не сделал ничего необычного и страшного...


~*~*~*~


– Он ведёт себя так, словно ничего не сделал. Как будто я не зла на него, как демон преисподней, – пожаловалась я слизеринке.

Добро пожаловать в мир парадоксов! Я так устала от Малфоя, что мне нужно было поговорить о нём. И говорить я стала, естественно, с его подругой, которая отнеслась ко мне вполне терпимо, когда я на пару часов в день стала появляться в библиотеке для встреч с Драко. Паркинсон вообще была весьма интеллигентной, если узнать её поближе.

– Как мне теперь работать с ним?

– Я даже не знаю, как поговорить с тобой о нём. Обо всём этом. Это не такая уж проблема.

– То есть, по-вашему, я перебарщиваю?

Паркинсон откашлялась и отвела взгляд. На глаза ей попался Блейз, жующий кончик пера и наблюдавший за каким-то рэйвенкловским ровесником.

– Эй, Блейз! – окликнула она его. – Расслабь анус, махровый ты наш. А то твоё инкогнито быстро раскроется.

Блейз сердито прищурился в сторону однокурсницы и вернулся к своей работе.

Я не поняла значения этого обмена любезностями, и мне было до странности всё равно. Вместо этого я сухо произнесла:

– Малфою ты то же самое сказала? Что я грязнокровная истеричка и что мне нужно расслабить анус?

Девушка покраснела.

– Грейнджер, это всего лишь бумажки. Он воспользовался твоей работой, и что?

– Мы обсуждали с ним сотни тем по Зельеварению, но он взял именно ту, что выбрала я! – воскликнула я. – Он мог бы предупредить меня. Он мог бы вообще этого не делать! Это ужасно грубо...

– Девочка, ты просто не привыкла к тому, как ведут себя люди, – Панси потрепала меня по плечу.

– Так ведут себя не люди, а подлецы.


~*~*~*~


– Как, по-твоему, Блейз, – спросил я у друга. – Грейнджер права, обвиняя меня в подлости?

– Снейп всё равно не собирался читать её проект до последнего... Ему всё равно, – пожал плечами тот.

– Но должен ли я был предупредить её о своём поступке, как она настаивает?

– Тогда в чём был бы смысл так поступать? – лениво отозвался Блейз. – Она сама могла быть настойчивее со Снейпом. А то просто ждала от него невозможного.

Я открыл, было, рот для следующего вопроса, но передумал задавать его. Сама ситуация была смехотворна. Я взял её разработки и превратил в свой проект. Большое дело. Это происходит везде и всегда. Так почему же она так истерит вокруг этого? И главное – почему меня нервирует собственный поступок? Мерлин, сама идея того, что у меня возникли задние мысли, меня нервирует!

– Она довольно приятная, несмотря на все твои заморочки с кровью и Гриффиндором, – заметил Блейз. – Симпатичная.

Я не сразу сообразил, что Блейз только что сделал комплимент Грейнджер. Мне потребовалось время, чтобы осмыслить это. Я привык к Грейнджер и не собирался прочищать Блейзу мозги. Может, в маггловской крови вообще есть своего рода магнит, вот его и тянет к своей по крови... Но вот только мысль о его интересе почему-то меня тоже... слегка нервирует. Очень нервирует, я бы сказал!

– Ты против? – спросил Блейз, и я понял, что уже несколько минут молча сверлю его взглядом. Расслабившись, я потрепал его по плечу.

– Мне всё равно. Я привык к Грейнджер. Подозреваю, что она может оказаться даже нормальным человеком. Делай, что хочешь.

– Приглашу её куда-нибудь... – поделился со мной Блейз. Я безотчётно стиснул бумажку в своём кулаке.

Зовите меня сумасшедшим, но меня определённо нервировала мысль, что Блейз хочет украсть Грейнджер для себя. Не то, чтобы она обратила на него внимание. Не её тип, или я ничего о ней не узнал за эти несколько месяцев проектов. Хотя...

Не считая Крама, я не помню, чтобы на неё обращал внимание хоть один парень. Она ни с кем не гуляла. Так что... кто знает, каков был бы её ответ первому, кто сделал бы это. Она всегда может удивить. Не в самом приятном смысле.

Меня, конечно, не должно заботить, что она ответила бы. Но почему-то заботит. Думаю, дело в противостоянии. Я привык безраздельно владеть ею, её интересом. Потому что мы соперники. Зовите меня эгоистом, но я хочу, чтобы она глядела только на меня. А не чтобы Блейз разбил её библиотекарское сердечко. Даже чуть-чуть приоткрыл на нём замок... Но я сомневаюсь, что это произойдёт. Я уверен, что он не интересен ей. А Правило Малфоя № 1: “Малфой всегда прав”.


~*~*~*~


Он был не прав. Поразмыслив, я решила, что, несмотря на все морально прогнившие кодексы Слизерина, он должен был сказать мне. Или не должен был делать такого вообще. Потому что мы были партнёрами. Потому что он должен был меня уважать. Но думать о Малфое я больше не собиралась.

Я ждала Снейпа возле его кабинета, и, как только он вышел, подскочила к нему.

– Это одно из проявлений вашего факультетного фаворитизма? – смело заявила я. – Думаете, забавно наблюдать, как ваш любимчик опускает “зарвавшуюся грязнокровку”?

– Хитрый план, но нет, – равнодушно ответил Снейп. – Я просто ненавижу оценивать проекты и делаю это долго, и позже остальных преподавателей, – Снейп завернул в лабораторию, чтобы достать несколько необходимых ему реагентов. – Хотя, отдаю молодому Малфою должное, он умело этим воспользовался: знал, что я не читаю ни единый проект, знал, что вы поведёте себя, как размазня, и знал, что мне будет всё равно. Удачный ход.

– Ну конечно, – язвительно ответила я. – Воспользовался нами обоими. Мы с вами – жертвы. А вы, между прочим, могли бы намекнуть мне. Вы, может, и не читали моей работы, но название вряд ли прошло мимо ваших глаз.

– Зачем мне расстраивать Малфоя? Мы на слишком короткой ноге с его отцом, чтобы я разочаровывал его. И я уверен в том, что он написал сильную работу. А вы лишь ноете, когда вокруг вас себя ведут по-человечески. Драко сделал то, что ему было нужно. И это делают все.

Я собиралась ответить: так ведут себя не люди, а подлецы, но поняла, что это уже приелось. К слову о мифе про гриффиндорскую наивность. Может, они и правы? Может, Малфой сделал выгодную для себя вещь, и, вместо того, чтобы ныть и требовать справедливости, я должна была просто действовать такими же методами? Проглотить обиду. Да, Великий Мерлин, возможно, он и не намеревался меня оскорблять!

Но стоило мне это подумать, я осознала, что веду себя, как слабак, возвращающийся к первой и самой любимой теории, лишь найдя удобную лазейку.

И я снова бросилась за Снейпом. Но за углом обнаружилось, что он столкнулся с профессором МакГонагалл. Я прижалась к стене и стала слушать, о чём они говорят, поначалу не отдавая себе в этом отчёта.

– Северус, это взрывает ваши проекты изнутри. И может взорвать очередной эпической стычкой оба факультета! – строго пыталась вменять коллеге гриффиндорский декан. – Вы хотя бы читали проект моей ученицы?

– Я не читал ни того, ни другого, – произнёс Снейп, но МакГонагалл не удивилась, и я предположила, что он не солгал о своей лености.

– Он был хорош.

– Лучше, чем Малфоя? – скептически сощурился Снейп, смотря не в текст, который МакГонагалл держала в руках, а на саму женщину, пытаясь прочесть лицемерие на её лице.

– Возможно. Он был более внимателен к каждому этапу процедуры и проанализировал каждый. Она же сфокусировалась на результате и на теоретическом использовании очень многих невостребованных продуктов.

– Вечно полезные гриффиндорцы, – пробурчал Снейп, и МакГонагалл строго поджала губы.

– Молодому Малфою следовало было ей сказать.

– Ах, – отмахнулся Снейп. – Нужно, должно, сложно...

– Если вы позволяете такое на своём факультете, это всё равно, что дать таким скандалам зелёный свет.

– Я не говорю, что это меня устраивает, – поправил её Снейп. – Меня это не заботит, вот что я говорю. Меня заботит, что течение моей жизни прерывается такими бессмысленными диалогами, как этот.

– Ученики не будут доверять друг другу. И вам, вашему авторитету.

– Они и не должны. Говорят, что борьба факультетов не верна с клинической точки зрения. Но она прекрасно готовит детей к жизни за пределами справедливых стен школы. Я мог бы показать им ту справедливость, какой учите вы, но Драко бы всё равно поступил так, как поступил, потому что это в его природе. А Грейнджер могла бы вынести из этого хоть какой-то урок для себя.

– Урок? – переспросила МакГоннагал.

– Ну, мы же здесь за этим – учить, – пожал плечами Снейп. – Дети – наше будущее.

Я отделилась от стенки и медленно побрела в библиотеку, переваривая услышанное. Снейп был прав. Я вела себя по-детски, даже если Малфой повёл себя по-свински... Я заторопилась в библиотеку, надеясь застать его и поговорить.


~*~*~*~


Канделябр тускло догорал, и я щурился, пытаясь разглядеть, что напечатано мелким шрифтом в книге. Я не обратил внимания, как подошла Грейнджер, но, полагаю, не мне одному незаметно подкрадываться.

– Я не патентовала тему своего проекта и не толкала его. У тебя были все права поступить так, как ты поступил. Я думаю, тебе следовало оповестить меня, но и мне не стоило срываться с катушек, – она дружелюбно улыбнулась.

Я откинулся в кресле. На уме у меня был Блейз и его слова. Был мой отец. Я ничего не был должен грязнокровке. И я прав.

– Если мы не хотим, чтобы это стало на пути нашей зарождающейся дружбы, – Грейнджер осмелела настолько, что смогла предположить такой абсурд, как дружба между нами, – думаю, нам обоим стоит извиниться и забыть об этом.

Я стиснул зубы.

– Я не могу сказать, что ты мне нравишься, но ты неплоха и, я даже осмеливаюсь предполагать, нормальна. И мне нравится с тобой работать. Но через десять лет ты не будешь гостьей на моих приёмах. Мы не будем видеться, и я сомневаюсь, что будем даже думать друг о друге, чего в здешних условиях просто не избежать. Открытка на Рождество, вот и всё. Короткое приветствие на общей конференции, быстрый взгляд и кивок, и всё. Мы не друзья, Грейнджер. Так получилось, что мы вместе работаем. И мне не за что извиняться.

Я отвернулся, потому что шокированное выражение её лица было мне неприятно. Не хотелось бы, чтобы у меня снова возникли задние мысли... Я совершил правильный поступок. Я был прав. Малфой всегда прав.



Глава 6. Широко закрытые глаза

То мой подол пришить к подолу своему
Спешишь – то не даёшь приблизиться к нему.
То ты меня сочтёшь врагом – то близким другом,
Так кто же я тебе? Кто ты мне? Не пойму...
(Санаи Абулмадж Махмуд ибн Адам)


– Тебе не стоит этого делать, мне кажется... – раздался неожиданно голос Малфоя.

Я напряглась. Слизеринец взял себе за привычку нарушать моё уединение в классе, где я готовила новый проект по Зельям, появляясь из ниоткуда, всячески вмешиваясь в мой труд, разговаривая! Я уже заскучала по тем дням, когда он молчал, как рыба об лёд.

Вокруг всё ещё царил абсурд – Малфой нанёс мне глубочайшее оскорбление, но, очевидно, сей факт любопытным образом стёрся из его подсознания, и он вёл себя именно так, как я того хотела всего несколько дней назад. Великий Мерлин, он практически искал моего общества.

И я была бы этому несказанно рада, если бы не... Если бы не нечеловеческие усилия, которые мне приходится прикладывать, чтобы никак не реагировать на его присутствие. Не злиться, не истерить, не совершать попыток убийства и самоубийства. Игнорировать его. Быть по возможности любезной.

– Тебе пора бы уже забыть обо всём и расслабиться... – посоветовал он мне. – Блейз предсказал тебе это сегодня утром на чаинках.

– У чаинок, конечно, нет дел поважнее, чем озадачиваться моей судьбой, – на автомате отозвалась я. – Если мир и подчинён какой-то высшей силе, наше узкое человеческое сознание не может его постичь, что уж говорить о чаинках. Спекуляции бесполезны.

– Если ты веришь, что мир подчинён высшей силе, не спекулировать об этом глупо... – Малфой лениво растянулся на одном из стульев.

– К чему вся это болтовня? – я сердито нахохлилась.

– Просто поддерживаю беседу, – пожал он плечами.

– Ну так прими к сведению, что нельзя сказать человеку, что он тебе не друг, а потом строить из себя благородного Тристана!

Малфой казался немного смущённым, но этой маленькой победы было недостаточно, чтобы я успокоилась. Я принялась сердито собирать свои вещи, попутно добавляя в зелье последние ингредиенты на сегодня.

– А теперь – прошу меня извинить, – схватив свою сумку, я уставилась на Малфоя, чувствуя, что у меня щиплет в глазах, и тут же отвернулась. Не хватало доставить ему такое удовольствие, чтобы при нём разреветься. – Иди и доставай своим остроумием кого-нибудь ещё!

Я выскочила из класса. Может, Гарри и был прав, все эти года считая Малфоя персонификацией великого зла?


~*~*~*~


Она считает меня злым.

И что с того? Что, если так? Я не отрицательный персонаж... Я аристократ. Половина моей жизни уходит на благотворительность, в моих силах изменять положение вещей, я даже могу людям помочь. Но быть с ними вежливым... Добрым... С каких пор я должен к ним хорошо относиться? Да и вообще, какая разница?! Я не могу придумать ни единой причины, по которой я хоть к кому-то в этой жизни должен хорошо относиться.

Включая её.

Но, несмотря на всё, что я говорю, я не могу её разозлить. Раньше мог, но мне было всё равно. А теперь, когда мне это нужно, я не могу. Ежедневно я выливаю на неё обильную порцию едкого сарказма вперемешку с высокомерным снисхождением. Но самые ужасные и отвратительные оскорбления отскакивают от неё, словно она их и не слышала. Или притворилась, что нет... Но как она может не злиться? Как она может просто стоять, принимая это, как должное, отвечая мне спокойно, как Римский Папа? И требовательно спрашивать, почему я постоянно с нею груб!

Да потому что я хочу, чтобы она разозлилась! Да, больше никаких причин, и вовсе дело не в упрямстве, в котором меня обвиняет Блейз, не в том, что я стою на своём по поводу проекта по Зельям. Мерлина ради, мы оба уже и забыли об этом! И конечно, это не имеет отношения к тому, что меня нервируют планы Блейза на Грейнджер. Я просто хочу, чтобы она злилась.

Я не собираюсь позволять ей жить вот так. Она не может дипломатично избегать всех конфликтов, которые оказываются на её пути. Никто не может быть столь спокоен, мил и всеприемлющ!

Нельзя стать счастливым, если всё время жертвуешь собой ради других. Вот почему я наскакиваю на неё всё сильнее и сильнее – добиться хоть какой-то реакции. Ей нужно научиться справляться с плохим так же, как с хорошим. А она даже не может сказать плохую новость, боясь расстроить человека. Не представляю, как она сама справляется со своими горестями?

Но пока никаких успехов. Я всё больше и больше давлю на неё, уже дошёл даже до комментариев женофоба, коим не являюсь, но ничто не пробило стеклянный фасад, за которым она скрылась. А она, чёрт возьми, должна побыстрее отреагировать, потому что... потому что долго продолжать я уже не смогу. С каждым днём всё сложнее и сложнее заставлять эти комментарии срываться с языка отравленными стрелами. Никогда ещё мне не было тяжело оскорблять кого-то. Чёрт возьми, ну почему она должна быть такой приятной? Нет, сейчас она ведёт себя со мной холодно и отстранённо, но я продолжаю вспоминать наш проект по Защите и незаконченную Трансфигурацию...

Я помню, что она была приятной, и убей меня Салазар, если кто-нибудь узнает, что я так думаю. Мерлин, с каких это пор человек, знающий меня меньше полугода, может стать таким привычным?

Так что с каждым днём быть с ней грубым всё тяжелее. Тяжелее находить объяснение тому, почему я скалюсь на неё, вместо того, чтобы вырулить ситуацию по-другому. Я тысячу раз уже мог бы свести наш конфликт на нет, но каждый раз наш разговор кончается тем, что она разворачивается и уходит прочь. Идёт этой своей решительной походкой, словно может что-то кому-то доказать одним этим дробным шагом. Я вывожу её из себя. И этот мазохистический фарс даётся всё труднее именно потому, что я всё меньше хочу, чтобы она негодовала на меня.

Не хочу, чтобы она меня ненавидела. Но я не должен бросать свои попытки. То, что я хочу, не так важно, как то, что ей необходимо – Правило Малфоя № 8: “Люди должны получать то, чего заслуживают, а не что хотят”. Может, так я впервые сделаю что-то хорошее. Хоть она и не узнает. Я пожертвую чем-то ради кого-то.

На какой-то момент это сделает нас одинаковыми...


~*~*~*~


Не представляю, как люди настолько неодинаковые могут вообще сойтись? Блейз был полной противоположностью Малфоя – беспечный, любящий веселиться, вечное дитя. Если подумать, он – всё, чем Малфой никогда не был. Может, тот поэтому и общается с Забини? Не сказала бы, правда, чтобы Малфой когда-то хотел стать ребёнком. Он всегда позиционировал себя как взрослого и рационального.

Блейз – другое дело. Иной раз он напоминает мне беззаботного первокурсника, у которого мозгов – что у цыплёнка. Никакого представления о жизни. Семь лет друг с другом не заговаривали? Межфакультетская борьба? Да ну всё к чёрту! Вот так просто подходит и говорит: “Пойдём вместе в Хогсмид”. А я, пребывая в состоянии крайнего шока, возьми и согласись. А так как больше ни с кем с моего факультета Блейз связываться не будет, получилось, что мы идём... вдвоём.

И, честно признаться, ещё ни с кем мне не было так весело. Сначала мы просто гуляли. И на каждую мою сдержанную ремарку у Блейза находилась какая-нибудь фантастическая история, так что я очень быстро расслабилась. Никаких задних мыслей, сплошное carpe diem! Мы прошли мимо “Трёх мётел”, чтобы мадам Розмерта не спрашивала, что такая прилежная ученица с репутацией чище tabula rasa делает в обществе “сомнительного” Блейза, за честными глазами которого скрывается тёмная расчётливая душонка слизеринца. Но потом...

– Ты когда-нибудь тут бывала? – спросил он, указывая на домик в отдалении. Я обернулась.

...“Чайная мадам Паддифут”?!

Я обернулась к Блейзу с ироническим взглядом на лице.

– Я похожа на частую посетительницу этого гнезда деградации?

Лицо Блейза тут же загорелось. Он схватил меня за руку и потянул по направлению к чайной.

– Гермиона, это феноменальное место! Когда я был там первый раз на свидании – умер со смеху. Вообще, это стоит делать главным критерием для таких, как мы: если девушка/парень ведут тебя сюда, сразу бросайте её/его, потому что это признак раннего маразма. Или, на худой конец, впадения в крайнее детство – с этими розовыми рюшечками и сердечками до слюнявчиков и Барби не далеко.

– Тогда зачем мы туда идём? – вздохнула я, пытаясь высвободиться.

– Чтобы ты увидела своими собственными глазами, что не Тёмный Лорд – враг всего человечества? – предположил Блейз.

– Бле-ейз, – протянула я недовольно.

– Да ладно тебе, Грейнджер. Расслабься! Просто пойдём и повеселимся!

– Что может быть весёлого в этом Марципановом Королевстве, Щелкунчик?

– Обижаешь... Я – Фея Драже, – обезоруживающе улыбнулся Блейз и втащил меня внутрь “Чайной”.

Через минуту я сидела за одним из столиков, ссутулившись, чтобы казаться незаметней, и больше всего на свете желая провалиться сквозь землю от косых недоверчивых взглядов, посылаемых в мою сторону другими студентами в кафе. Я, было, попыталась нацепить на лицо маску официоза, но Блейз всё испортил, взяв меня за руку, скорчив нехилую пантомиму немого Ромео и начал томно вздыхать, глядя на меня преданными зенками.

Я сделала страшные глаза и процедила:

– Что ты творишь, позорище!

– Как что? – процедил он сквозь голливудскую улыбку Джима Керри. – Изображаю любовь до гроба, конечно. Это ж так невероятно прикольно! Ты посмотри на них, – и он принялся изображать парочки а-ля Флер Делакур и Роджер Дэвис. – Дорогая моя пампушечка, хочешь помадку, – он изобразил, что берёт оную со стола. – Открой ротик! Вот так! Аааа... ан нет! – он отодвинул руку, когда я собиралась клацкнуть зубами. – Ах ты моя киса.

Потом он резко схватил меня за коленки, подтянул мои ноги и уложил себе на колени, несмотря на мой протестующий визг, продолжая своё кривляние:

– Хочешь погадаю тебе? Что нам Трелони с её хиромантией на ладонях, когда можно заняться хреномантией вверх по коленям, – его пальцы поползли вверх, почти под мою юбку, и я шлёпнула его по ладони. Он разулыбался ещё больше. – Ах ты шалунья! Сейчас я тебя защекочу-защекочу, – он потянулся ко мне с настолько идиотским лицом, что я не выдержала и расхохоталась, снова привлекая чужие взгляды. Блейз перестал паясничать и с широкой ухмылкой следил за мной.

У него был такой напряжённый, внимательный взгляд, что я испугалась, что он меня поцелует. А мне этого не хотелось. Мне это не надо было. Девушка моего возраста и положения? Какие поцелуи, упаси вас Господь! Чтобы кто-то касался моих губ? Чтобы кто-то захотел? Нет, такой плоскости в пространственно-временном континиууме я представить не могла.

Я отвела глаза, и моё сердце на миг пропустило удар: мне показалось, что я увидела за соседним столиком Малфоя. Но нет, это был просто какой-то белобрысый шпендрик, косо наблюдающий за нами. Однако его вид, точнее мысль о том, кто мне представился на его месте, заставил меня похолодеть и покраснеть одновременно.

Дело было вовсе не в моих принципах. Просто мне хотелось, чтобы на месте Блейза был Малфой. Чтобы он хотел меня поцеловать.


~*~*~*~


“Поцелуй меня в задницу, Грейнджер!”, – подумал я, не в первый раз за сегодня вспоминая о её милом маленьком свиданьице с Блейзом. Тут же, словно прочтя мои мысли, Панси произнесла у меня над ухом:

– Только посмотри на этих голубков... – она указала на Блейза, ведущего под руку Гермиону. На её губах играла тень улыбки, и она сдерживалась, чтобы не расхохотаться. А зная Блейза, тараторившего без умолку и выстреливающего несуразности с частотой пулемётной очереди, не засмеяться было трудно, это я знал.

Закатив глаза, я отвернулся. Кому это надо? Ей это надо? Беспечный Блейз, не думающий о завтрашнем дне, когда у неё всё на год вперёд распланировано по секундам? Смешно подумать. Да и он это делает, потому что больше нечего – ради забавы, а не потому что Грейнджер ему нравится. Кому в здравом уме вообще может понравиться Грейнджер?

Почему-то я подумал, что они вообще друг друга не знают и не понимают. Я знаю. Я знаю Блейза, знаю, что ему нравится, знаю, когда он шутит, а когда говорит серьёзно, потому что внешне он всегда ведёт себя, как паяц, и это сложно отличить. Я знаю Грейнджер, знаю, куда бы ей на самом деле было бы приятно сходить, как говорить с ней, чтобы она млела. Естественно, чисто гипотетически, потому что в мои планы на ближайшую жизнь не входило с ней любезничать.

Поттер и Уизли, которых я заметил в паре десятков метров отсюда, тоже не выглядели особо вдохновлёнными, что Грейнджер их пропейджерила. Но эти озабоченные малограмотные кретины ничего не смыслят не только в своей подруге, но и в жизни в целом, так что они права слова не имеют.

Блейз заметил меня и Панси и направился к нам с улыбкой трёхмесячного щенка, таща за собой Гермиону, настроение которой при моём виде тут же упало на пару градусов. Мне стало неприятно и захотелось сказать что-нибудь поганое, но... Блейз всё-таки был моим другом. Поэтому я нацепил на лицо светскую улыбку и лениво протянул, когда они подошли:

– Ну надо же... Сладкая парочка! Кто бы мог подумать... – я улыбнулся Блейзу чуть честнее, хотя единственным моим желанием было сбежать в уборную и опорожнить желудок.

Думаю, мне стоит пойти работать в театр. Я был бы замечателен!


~*~*~*~


Всё начиналось так замечательно! Невинная прогулка, ребяческий смех, состояние полной релаксации. Но обязательно должен появиться Малфой, чтобы всё испортить! И пускай он не появился сам, при теле – одна мысль о Малфое сбила весь мой юморной настрой к вящему удивлению Блейза.

Малфой в моей жизни – одна сплошная несуразица. Да что там, в чьей угодно жизни! Космос существует, потому что боится находиться на одной планете с Малфоем! Иной раз он мне представляется бездушной сволочью похлеще Терминатора: одежду не стирает, а потрошит, волосы фиксирует не лаком, а степлером, основная часть экспорта – страдания... Малфой и стену в теннис обыграет. Великую Китайскую. С такими, как он, никакое оружие массового поражения не нужно. Да и теория эволюции не нужна. Её нет – есть только список существ, которых Малфой пощадил. Пока.

И я в него влюбилась.

Да для Малфоя любовь – нежелание уничтожить. Если ты ещё жив, здоров и психически не потревожен, значит, Малфой тебя любит. И уж точно он не полюбит меня!

Он меня просто не любит. Не терпит. Бесится с меня. Что уж говорить о такой метафизике, как дела сердечные.

Кстати, кто-нибудь проверял, есть ли у Малфоя сердце? Может, он, как Железный Дровосек? Тук-тук, а внутри – пусто?

Итог:
Малфой является единственным на планете человеческим существом, воплощающим принцип неопределённости Гейзенберга – никогда не знаешь точно, где и когда он влепит тебе нож в спину.


~*~*~*~


Блейз просто всадил нож мне в спину. Натурально! И хотя, как говорил мой дед Абраксас, лучше ножик между лопаток, чем лопатка между ножек, я готов с этим поспорить. Так подставить меня!

Но. Возвращаясь к хронологическому повествованию... Я сидел в слизеринской гостиной и никого не трогал. Что не мешало мне размышлять о 43 способах убийства Блейза Забини, моего личного Брута. Дездемона в моём исполнении помолилась на ночь глядя, засучила рукава и собралась опередить презренного Отелло и придушить его сама. К сожалению, немая сцена с долгим и прочувствованным окочуриванием мавра была прервана появлением Панси, рухнувшей рядом со мной на диван.

– Я чувствую чьи-то злобные флюиды... – загробным голосом произнесла она. Я не отреагировал, пытаясь заставить Блейза испепелиться под моим пронзительным взглядом.

– Вы что, поругались? – с подозрением прищурилась девушка. – Не из-за Грейнджер ли?

– Мне нет дела, кого этот имбецил водит на свидание. Пускай хоть миссис Норрис!

Панси прищурилась ещё больше, теперь посерьёзнев.

– Ты ревнуешь Грейнджер к Блейзу? – почти с ужасом произнесла она.

– Что за бред! – вскинулся я. Просто Грейнджер – моя соперница. Только *я* должен владеть её вниманием! И только я могу манипулировать ею! – Далась вам всем эта гриффиндорка! И слышать о ней не хочу. А тем более – участвовать в этом цирке. Но кого я обманываю? Я просто уже – слишком активный участник...

– Драко... – Панси изумлённо захлопала ресницами, а потом недоверчиво рассмеялась. – Тебе нравится Грейнджер?

Я скривился.

– Нет... – язвительно протянул я. – Обычно я не кладу глаз на девушек своих друзей.

– Тогда как иначе ты мог упустить из логической цепочки своего уравнения тот факт, что Блейз – гей?

Я тупо заморгал.

– Я даже не удивлюсь, – продолжила Панси, – что весь этот балаган он ради тебя затеял – вывести тебя на чистую воду. И, смотрите-ка, вот и правда всплывает к нам в руки, утопленная тобой за фасадом любезности и цинизма.

Я насупился, отказываясь воспринимать, что говорила мне слизеринка. Я и Грейнджер? Что за абсурд? Много времени в обществе Блейза провела? Или Кафки? А она всё гнула своё:

– И поэтому ты украл её статью? Хамил, грубил, принижал? Великий Салазар, Драко, что за ребячество! Ты немедленно должен извиниться перед ней, – она нахмурилась. – Это твой долг как джентльмена. А Малфой – истинный джентльмен!

Я насупился ещё больше, но Панси схватила меня за шиворот и выволокла в коридор.

– И не смей возвращаться, пока не поговоришь с ней! – пригрозила она мне из-за портрета, прежде чем задвинуть его. Я страдальчески взглянул на него, размышляя, куда бы отправиться побродить, пока Панси не остынет со своей фанатичной идеей сводничества.

И конечно, твёрдо решив избегать все места, где бывает Гермиона, я направился... нет, какого пикси я забыл в Башне Гриффиндора?! Я направился в библиотеку – второе место обитания Гермионы Грейнджер.


~*~*~*~


Думаю, мадам Пинс скоро выдаст мне прописку – я практически живу в библиотеке. Здесь тихо, уютно, тебя окружают книги, и никто не тревожит.

– Ладно! Я признаю! – гневно завопил Малфой, врываясь сюда, заработав конрольное шиканье от мадам Пинс. – Я признаю, – повторил он, понизив голос и встав прямо передо мной, скрестив руки на груди. – Я – моральный банкрот. Всё, что я делал, я делал с одной целью – задеть тебя. Потому что меня доводят до бешенства твоя доброта, твоя забота, вежливость, уравновешенность... Я не могу это понять. Не могу принять. И я завидую... нет, не завидую, конечно, не завидую, но... Я допускаю, что это на самом деле хорошо. Мне жаль, что я украл твою работу по Зельям. Правда. Это поступок был меня недостоин. И мне не стоило быть с тобой таким резким. Это было лицемерно. Что не отменяет того факта, что мы не друзья. Мы просто не можем ими быть. Между нами двумя аксиоматична ненависть. И вообще, – резко вспылил он, – человек моего положения не обязан перед тобой оправдываться, грязнокровка.

И он снова вылетел из библиотеки, так же стремительно, как и ворвался сюда. Я хмыкнула. И это он называл извинением. Впрочем, по Малфоевским меркам, он, может, был чересчур мягок.

И всё же...

Я улыбнулась, возвращаясь к своей Арифмантике. Что и говорить, но Малфой научил меня читать между строк. Как минимум, между его строк.

– Твою дружбу, – прошептала я, – принимаю с благодарностью.



Глава 7. Тяжёлые решения

Владеть ты хочешь мною? – Боюсь, что нет.
Нужна тебе такою? – Боюсь, что нет.
Танцуй со мной – веду я. – Не могу.
Скажи, меня ты любишь? – Нет. Не люблю.
("Rammstein")


Гриффиндорцы – очень странные создания. Полагаю, из них выходят отличные анимаги. Анималистические черты выражены в них ярче всего. Рэйвенкловцы – они как дятлы. Долбят свои книжки, а дальше ничего и не могут. Хаффлпаффцы – обожравшиеся сметаной коты, ленивые и не больно умные. Чуть получше флоббер-червей. Слизеринцы – это пресмыкающиеся. Есть среди нас аспиды, есть королевские кобры, а есть и настоящие крокодилы... Но гриффиндорцы – это целый зоологический справочник.

Если ты ненавидишь их – они похожи на каких-нибудь мангустов: свирепые, задиристые, и отвечающие на твои гадости око за око. Если ты презираешь их – они похожи на мартышек, отчаянно плюющихся в твою сторону в тщётных попытках поколебать твоё спокойствие. Если ты нападаешь на них – они похожи на росомах во время сезона спаривания: сразу начинают защищать свою стаю, своих жалких друзей. В учёбе они похожи на выводок мальков, не мыслящих ничего дальше собственного хвоста – точнее, материала в учебнике, если они его вообще понять способны – бывают же уникумы... В реальном мире они похожи на мотыльков, раз за разом бьющихся о стекло лампочки, привлечённые светом – эти будут так же раз за разом биться о чугунную стену бытия, даже не подумав озаботиться новым вариантом.

Но если ты начинаешь близко общаться с гриффиндорцем... Если ты дойдёшь до такой степени шизофрении, что подружишься с оным, сблизишься... Гриффиндорец окажется щенком. Эдаким нелепым комком энергии и слепого счастья, искренне виляющим хвостом, да что там – всей попой, в радостном возбуждении от твоего прихода. Он будет веселиться, играть, преданно смотреть в глаза и по-кошачьи ластиться, чтобы ему потрепали за ухом. Такому раз почеши пузо – и он за тобой на край света пойдёт.

Это иной раз беспокоило меня в Гермионе. Её большое сердце. Всё остальное в общении с ней – сущее наслаждение, хотя я об этом не признаюсь даже под угрозой Авады! Ну... разве что под угрозой Авады. Не могу объяснить, почему меня беспокоила мысль о том, что гриффиндорка была так же дружелюбна и весела со всеми своими друзьями. Но, наблюдая за ней, Поттером и Уизли в течение семи лет, уверенно могу заявить, что так и есть. Да не проклянут меня предки за такие слова – мне нравилось быть её другом! – но отчего-то этого было недостаточно. Я Малфой, в конце концов. Я привык занимать особе место в жизни любого человека. Быть лучше, выше, ближе... От мысли о том, что Гермиона считала меня просто одним из… отчего-то мутило. Хотя, скорее всего, виноваты переперченные за обедом равиоли.

Ведь подумаем рационально: три месяца назад я бы собственноручно поднёс спичку к полюбовно промасленному кострищу, где сжигали Гермиону Грейнджер. Сейчас же у меня язык не поворачивался назвать её “грязнокровкой” (прошу заметить – раньше у меня проблем с речью не наблюдалось!). Сейчас же, да сожгут меня самого, но меня на самом деле волновало, что она обо мне думает.

Ну просто кошмар.

Я перевёл взгляд на Гермиону. Та с восхищением пятилетки в конфетной лавке рассматривала фолиант о Теории Хаоса, который я ей принёс.

– Так что же... Ты мне его вот так просто отдаёшь? – на лице девушки было такое забавное изумление, что я рассмеялся. Потом сообразил, что я делаю, и оборвал себя. Я + смех + Грейнджер = клиника Св. Мунго. Нелепо и смешно. Всё равно, что на ноль делить...

Гермиона смущённо улыбнулась моему порыву. Я коротко улыбнулся в ответ. Она стрельнула глазами в сторону моей улыбки, словно хотела удостовериться, что я и впрямь улыбаюсь, а не тренируюсь быть Мона Лизой, и вернулась к книге. Я тихо усмехнулся. Это тоже было удивительно приятно: нам не обязательно было говорить, не обязательно глядеть друг на друга. Достаточно было вот так молча сидеть, просто рядом...

Но в этот раз, стоило мне отвернуться, улыбка улетучилась с моего лица быстрее шарика с гелием. Из противоположного угла библиотеки за мной следила Панси, и лицо её было мрачнее тучи. Словно для пущего эффекта окружённая темнотой, она излучала негативные флюиды практически на визуальном уровне. Поймав мой взгляд, она угрожающе расширила глаза, но я в ответ лишь нахально изогнул бровь. Она осуждающе покачала головой, поднялась и пошла к выходу, но в дверях обернулась и с искрой раздражения кивнула в сторону выхода.

Я сердито поднялся.

– Я только что вспомнил, – бросил я Гермионе, не отрывая глаз от Панси. – У меня есть одно неоконченное дело. Мне нужно вернуться в гостиную.

– Твоя книга... – напомнила она мне.

Я не обернулся, рассеянно отозвавшись:

– Говорю же, она твоя.

Я подумал, что она, наверное, покраснеет, но проверять не стал – нервы и так шалили. Вместо этого я стремительно двинулся вслед за Панси. На Гермиону я так и не взглянул.


~*~*~*~


Я долго смотрела ему вслед, прекрасно зная, что он не оглянётся. Даже когда он исчез из виду. В этом есть какое-то щемящее счастье – смотреть в спину любимого человека, когда он уходит. Словно это навсегда...

Драко Малфой всегда уходил именно так – по-королевски, не расщедриваясь на поворот головы назад, с воистину аристократической гордостью вынося свою особу из комнаты. У меня это почему-то вызывало чувство острой утраты – как от сердца отрывают.

А всё потому, что я ещё никогда не была так до дурости счастлива. Да, положим, Драко были абсолютно безынтересны мои телячьи нежности, которые я тщилась скрыть, но делать это было ужасно сложно. Однако быть рядом с ним, снисходящим до твоей “гриффиндорской назойливости и убогой скованности”... это было состояние наиболее близкое к счастью. И в это счастье... я не верила.

Слишком долго я убеждала себя, что всё это – за пределами возможностей Вселенной, – слишком. И теперь, на задворках моего сознания назойливо трезвонил колокольчик рациональности: долго это не продлится.

Блейз посоветовал мне попросту заткнуться и быть счастливой. Учитывая, как он точно подметил, для меня это был бы новый опыт. И я, как могла, следовала его недальновидному совету.

К катастрофическому непониманию моих верных друзей, которые как раз устроились напротив меня, там, где только что сидел Драко.

– Свалил наконец-то? – буркнул Рон, наш общепризнанный Мистер Деликатность.

Я с ледяной улыбкой подняла глаза, рассматривая его с пустым выражением лица.

– Хорёк? – так же в лоб переспросил он. – Вы на сегодня всё?

Я просто моргнула и перевела взгляд на Гарри, нервно жующего кончик пера и делающего вид, что его это не касается. Он виновато на меня посмотрел и, судя по лицу Рона, наступил тому на ногу.

– Малфой... – с раздражённой улыбкой протянул Рон. – Он осчастливит нас сегодня ещё своим присутствием, или его аристократство удалилось в свои покои?

– Его аристократство удалилось, исчерпав свой лимит благотворительности для нашего факультета на сегодня. И, если наш с ним проект мешает тебе подойти и попросить у меня списать, я советую тебе затолкать свою гордость фестралу под хвост, а в данную секунду – немедленно оборвать эту тему, иначе мой конспект ты не получишь, – я страшненько улыбнулась ему. – Это ясно?

Рон проурчал что-то невразумительное. Хотя, возможно, он просто промолчал, а это было его несварение.

Я вздохнула и, сверившись с часами, вернулась к нумерологии – я успевала сделать ещё несколько вычислений, прежде чем рыжеволосая нетерпимость передо мной снова взорвётся.

– И как он в целом? – произнёс Рон, наконец, спустя минут пять. Удивительно нейтральный для него вопрос – он явно делал успехи!

– Хорошо, спасибо, – впрочем, как и я: раньше ответила бы раздражающим “Кто ‘он’?”

– Гм... Мы с Гарри тут подумали...

– Я тоже хорошо себя чувствую, в целом, – не отрываясь от пергамента, произнесла я. – У меня нет травмы черепной коробки и нарушений в психике, если вы об этом подумали, – я исподлобья глянула на них.

На этот раз Рон наступил на ногу Гарри.

– Э-э-э, нет. Мы просто хотели узнать... или, скорее, заметить тебе... Ты перестала проводить с нами время.

– Глупости! Я всё время вас вижу! В Большом зале, на уроках, в гостиной... А на совместный проект трачу не больше пары часов.

– В Большом зале ты не очень разговорчива, про уроки я и не заикаюсь, но... Гермиона, когда ты в последний раз занималась в гостиной? Даже когда ты не с... Малфоем, ты всё равно в библиотеке, что-то строчишь, что-то читаешь, совершенно не развлекаешься, а точнее – совершенно не развлекаешься с нами.

– А, по-твоему, я с Драко... развлекаюсь? Он такое впечатление производит – человека, который любит развлекаться?

– Нет, но...

– С... Чт... Что?! – перебил его Рон. Мы повернулись к нему. – С Драко? Ты *это* по имени называешь? – с ужасом он посмотрела на меня. Я застонала.

– О, ну прости, что у меня, в отличие от некоторых, есть представления о манерах и такте, и мне приятней обращаться к человеку, с которым я работаю, по имени, чем по факультету!

Мы рассерженно сверлили друг друга глазами, не слушая пацифистские попытки Гарри утихомирить нас, пока на сцене не появился наш местный Король Абсурда – Забини.

– Брови – самая занимательная часть человеческого лица, – раздался его философский голос над моим ухом. Я не могла не обернуться. Блейз стоял там, как неприкаянный, задумчиво пожёвывая особо длинную прядь волос. Словно случайно заметив наши изумлённые лица, он ухмыльнулся:

– Разве не видите? Брови – главное, что отделяет нас от животных.

– А я-то думала, чего Дин так сильно расстроился, когда вы с Драко ему их сожгли... – я поджала губы, чтобы не рассмеяться: дайте волю Блейзу Забини, и он докажет вам, что земля – квадрат.

– Конечно! – в экстазе прошептал он. – Как же иначе?! Это главное на лице! Ничто не передаёт эмоцию так, как ...бровь, – с придыханием закончил он. – Без них мы нелюди! – он наградил Рона осуждающим взглядом, – Но некоторые субъекты ужасно эксплуатируют этот великий дар природы. И безжалостно уродуют себя.

Жестом благословляющего проповедника он положил ладонь на макушку Рона, чуть взъерошив его густую шевелюру.

– Расслабься, колючий. Не нужно выращивать экзоскелет.

Рона, по-моему, чуть удар не хватил от такой наглости.

– Что за дела? Убери от меня руки, гад слизеринский!

Блейз насмешливо фыркнул и рухнул на диван рядом со мной – в буквальном смысле, на спину, положив голову мне на колени.

– Ну а как поживает моя Фея Драже?

С Роном за одну минуту случился второй удар, и он подозрительно запунцовел, зайдясь чахоточным кашлем. Гарри участливо постучал ему по спине.

Я скрестила руки, с укоризной склонив голову.

– Не боишься, дорогой Щелкунчик, что нас в таком виде застукает Мышиный Король?

– Нет, – легкомысленно отозвался он. – Его мышиное высочестве занято с мисс Паркинсон, – Блейз гнусаво протянул её имя на французский манер, с ударением на последний слог. – Она читает ему мораль, так что он здесь не появится. А я отсюда не уйду, потому что нарваться на него после такого будет означать мою немедленную кончину посредством японской пытки.

– Это разве не щекоткой? – уточнила я.

– Чёрт. Я-то имел в виду – вместо одного Блейза будет два Блейза, – он посмотрел на меня с ангельским выражением лица. – Ну, суть была в том, что с этого места я не сдвинусь. Учитывая, какое это шикарное место, – он вызывающе вздёрнул бровь. Я шутливо толкнула его в плечо в притворном раздражении. Всерьёз обижаться на такого как Блейз было невозможно и попросту глупо.

Но оставались ещё дураки...

– А ну убери от неё свои грабли, морда бровастая! – Рон стащил Блейза с моих колен и поставил на ноги со святым гриффиндорским желанием послать в свободный полёт из библиотеки прямиком в утробу матери. Но Блейз не был бы слизеринцем, если бы не предотвратил это. Схватив Рона за предплечья, чтобы удержаться на ногах, Блейз состроил ещё более скабрезную мину, дьявольски улыбнувшись:

– О-хо-хо, драгоценный мой. Нужно контролировать гормональные порывы. А то ведь я и превратно понять могу, – Блейз ущипнул Рона за задницу, оставив парня в кардиогенном шоке, наклонился ко мне, и, клюнув в щёку, пересел за другой стол.

Рон овощем рухнул обратно, когда Гарри потянул его за обшлаг рубашки. Качая головой, как чёртик из коробочки, он просипел:

– Совсем зарвались. С этими слизеринцами пора кончать.


~*~*~*~


– Драко, с этим пора кончать, – тихо, но твёрдо произнесла Панси, стоя передо мной с видом суровой гувернантки. В сумраке она казалась какой-то чёрно-белой – совершенно ирреальной и далёкой. Гораздо ирреальнее, чем даже сидеть в библиотеке вместе с Гермионой Грейнджер.

– Весь этот твой фарс, что ты развёл с гриффиндоркой, – продолжила Панси, – пришло время его прекратить. Ты не просто слизеринец – ты Малфой. Ты не из тех, что лизоблюдничают и стелятся, это работа низших из нас. А у тебя на носу декабрь! Или ты забыл, что будет?

Мне вдруг стало худо, и я с трудом разлепил губы:

– Посвящение.

– Да. Встреча с Тёмным Лордом. Посвящение. И наша с тобой помолвка. Три наших дара в день Трёх Королей, вручающих дары, – Панси мрачно улыбнулась.

– И что с того? – с вызовом спросил я. – Какое это имеет отношение к Грейнджер?

Панси посмотрела на меня так, как будто я рехнулся.

– Прямое, Драко! – закричала она. – Она грязнокровка! Или ты забыл, что цель Тёмного Лорда – не захват мира, как любят трубить газеты, и не начало всеобщей анархии. А очищение. Очищение нашего мира, нашей крови от грязной. Они – выродки судьбы. Потомки сквибов древности, и не ровня нам, – Панси сердито топнула каблуком, словно на её право прямо сейчас и покушались. – Таким как Блейз ещё может повезти: родиться от одного маггла – вина родителей, а не полукровки. Многие из них – потомки древних родов. – “Как сам Тёмный Лорд”, – осталось между строк. – Но когда в тебе ни йоты магической крови – и ты претендуешь на наши знания, на наши богатства, на наше наследие и будущее...

– С чего вдруг такая экспрессия? – перебил её. – Мне казалось, тебе было наплевать на идеалы восстания, которому Мерлин знает сколько лет. И не ты ли давеча выволакивала меня из слизеринской гостиной, чтобы я пошёл и извинился перед Грейнджер.

– Я сделала это, потому что видела – она тебе нравится.

От этой фразы у меня заныли зубы, и я процедил:

– А теперь ты почему делаешь совершенно обратное?

– По той же причине, Драко. Она тебе нравится. И это неприемлемо. До этого момента твоё увлечение можно было считать странностью – и более удивительные вещи случались. Но после инициации, после того, как ты получишь Метку... никто этого не потерпит. Забудь о ней.

– Легко, – ощерился я. – Наложишь Обливиэйт?

– Драко, очнись! Вспомни о времени. Нам осталось находиться здесь всего пару дней – вечером в пятницу мы уедем. И ты должен ей об этом сказать.

– Ну да, – мрачно скривился я. – Просто вижу эту картину! “Гермиона? Прости, но нам нужно прекратить общаться. Почему? Э-э-э, ну, потому что мне рано или поздно предстоит убить тебя, вот почему”. Шикарно... шикарно...

Панси ничего не ответила, продолжая упрямо сверлить меня взглядом.

Я вздохнул и пошёл прочь... в библиотеку. Она наверняка там. Я не хотел, чтобы Панси была права, но она была. Нам по семнадцать лет, а мы собрались вступить в ряды Пожирателей. Вступить в войну. А ещё – в брак. Потому что давно-давно так решили наши родители. И сейчас вершится их воля, а не наша. Что может зависеть от детей?

Я с мрачной решимостью вошёл в библиотеку. Поттер и Уизли напряглись при моём триумфальном появлении, как цепные псы, но в кои-то веки я напрочь их проигнорировал. Схватив Гермиону за руку, я рывком поднял её на ноги и потащил за собой, бросив сухое:

– Надо поговорить.

Через несколько минут мы сидели в классе, где до этого готовили наши проекты. Точнее, она сидела на краю парты, а я метался по кабинету из стороны в сторону, не зная, как ей сказать... Да даже не зная, что собственно я хотел сказать.

Я рухнул на стул и начал задумчиво жевать костяшку указательного пальца.

– Драко? – осторожно обратилась она ко мне.

– Тихо... – оборвал я её.

– Может, мне лучше уйти? – тихо предложила она через несколько секунд.

– Нет! Сиди. Это важно...

– Надеюсь, ты не собираешься шокировать меня признанием, – нервно пошутила она в попытке разрядить обстановку, и тут я сорвался.

– Мерлин, заткнись, а?! Просто... замолчи!

– Ладно, – она умиротворяющее подняла руки, но раздражение во мне уже взорвалась. Я отчаянно зарычал:

– Зачем, ну зачем нужно было говорить это несусветную глупость, Грейнджер? – вопил я. – Это так непередаваемо тупо! Как и всё, что с тобой связано. Да ты и сама идиотка! И я идиот, что с тобой связался... – простонал я.

– Да что случилось-то?

– Хватит! Не надо задавать больше никаких тупых вопросов. Достало. Ты достала. Все достали. Всё достало. Я... Больше не говори со мной, Грейнджер.

– Ладно. Буду молчать.

Я закрыл глаза. Мерлин, ты несправедлив. Почему с ней всё так сложно? Почему так... Неважно.

– Нет, Грейнджер. Не сейчас. Вообще никогда. Вот, я выйду сейчас из этой комнаты, и больше мы никогда не заговорим, ясно? Ты не будешь со мной здороваться, не будешь следить за мной, не будешь искать моего общества. Всё. Никакого общения.

– У нас проект...

– Чёрт с ним, с проектом! Наплевать на него! Сдадим его, да это не считается. Я... не хочу иметь больше с тобой никаких дел. Это одна морока, одни проблемы. Одна грязь, как в твоей крови.

– Драко... – она отшатнулась.

– Замолчи! Не называй меня так! И хватит глупых вопросов. Хватит...

– Сам замолчи! – гневно прервала она меня. – Не хочешь ничего объяснять? Ладно. Но не думай, что можешь вот так просто втащить меня в пустой кабинет, наорать, нагрубить, охаять и уйти. Я это не собираюсь слушать, как послушная девочка для битья. Поговорим потом, когда ты вправишь на место свои мозги.

Она схватила сумку и, раскрасневшаяся, выскочила из кабинета. Я устало откинулся назад. Не будет никакого “потом”, Грейнджер... Восьмое Правило Малфоя: “ Люди должны получать то, чего заслуживают, а не что хотят”.

“Надеюсь, ты не собираешься шокировать меня признанием”.

Она смела смотреть мне в глаза и говорить это... предполагать то, что я хотел бы ей дать на самом деле. Что преследует призрачной негой, когда я с ней.

“Нет”.

Я дал ей то, что было нужно, а не чего хотелось.

Я Малфой – мне не пристало думать ни о нуждах чужих, ни о желаниях своих. Я не имею право думать о том, чего хочу, чего заслуживаю, в чём нуждаюсь... Не имею право жалеть о поступках, о судьбах, о семье. Жалеть себя.

Я дал ей то, что было нужно, а не чего хотелось...


~*~*~*~


Хотела – получила.

И нечего стоять теперь у раковины, убеждая себя не реветь. Чего убиваться? Знала же, что именно так всё и кончится. Драко надоело возиться с гриффиндорской грязнокровкой, да и Блейз предупреждал о его настроении после нотаций, которые ему Панси читает – вот и сорвался по-крупному. Не просто послал, но со вкусом потоптал моё умирающее сердце.

И всё же, где-то за спиной, ещё дальше редкого звона колокольчика рациональности, маячило лицо надежды. Ложной надежды. Надежды, которая непозволительна, когда дело доходит до Драко. С ним всё происходящее – игра абсурда: на что ни поставишь – проиграешь.

Но я в него влюбилась. Он всегда меня ненавидел, а я в него влюбилась. Он не хочет меня видеть, а я в него влюбилась. У него отец – Пожиратель, и сидит в Азкабане, а я в него влюбилась. И из-за чего? Из-за детского комплекса? Из-за того, что губы у него – совершенно прекрасные?

Я знала, что он – плохой человек. С самого начала. Но и тут – снова ложная надежда. Я знала и надеялась, что ошибалась. И каждый раз, когда он, как сейчас, показывал мне своё истинное лицо, я игнорировала это, а каждый момент, когда он был мягок со мной, ловила, как изголодавшаяся по ласкам собака, и во внутренней битве эти моменты каждый раз выигрывали, поражая меня, как в первый раз, напрочь заставляя забыть обо всём плохом в нём.

И вот теперь я стою в ванной, готовая пролить озеро слёз и утонуть в нём, на зависть Кэрроллу и его Алисе, чувствуя себя меньше и незначительнее бактерии в канализации. А утром всё было так прекрасно. Так почему же теперь болит там, где раньше не болело? Так глубоко в груди, что и места такого раньше не знала... Я знаю, что он – плохой человек, но стою тут и думаю, что я сделала не так и как могла так глубоко провалиться в эту иллюзию и поверить, что всё действительно хорошо и чудесно?

Я стою в ванной и смотрю в лицо ложной надежды, пытаясь убедить себя, что произошло какое-то недоразумение, которое завтра можно будет обговорить. Убедить себя, что он прозреет и вернётся, и, может быть, даже исполнятся все мечты...

Я тряхнула головой и вцепилась в раковину так, что посыпались крошки цемента. Кого я обманываю? Единственное, на что я могу надеяться – что вытерплю эту пытку: видеть каждый день его лицо в течение целого полугода. Что когда-нибудь мой глупый комплекс увянет, и я перестану стесняться своего рта, что я встречу “Того Единственного”, а о детской влюблённости буду вспоминать с ностальгической улыбкой, ...и не настолько буду влюблена в Драко Малфоя, что буду наказывать себя все последующие годы, как будто всё плохое, что было между нами – моя вина. Чёрт. И снова в ту же лужу...

Я включила холодную воду и умыла лицо. Мне надо завтра с ним поговорить. А оттуда и будем смотреть на то, как дальше строить жизнь.


~*~*~*~


Я чувствовал себя просто погано. Не каждый день разрушаешь чью-то жизнь. Нет, речь не о Грейнджер – обо мне. Гермиона – настоящая гриффиндорка. Расстроится и забудет. Или зароет глубоко. Это первое, на что я обратил внимание в ней – эта её всеприемлющая мягкость. Незлобивость. Уж точно она не будет лить слёз над неудавшимся знакомством с пропащим слизеринцем. И пропащий тут – ключевое слово. Поразмыслив, я решил, что Грейнджер – слишком сердобольна. Любит она людям помогать. Особенно когда у них проблем – больше чего дерьма в Министерства. Вот и мне помочь хотела. И помогла – чуть-чуть. А на остальное – времени не дали.

Я утешал себя тем, что Гермиона – как магнит. (Говорил же я, что кровь у них такая!..) Сколько раз мы с ней за это время ни ругались, сколько ни спорили и ни ссорились на смерть – каждый раз всё кончалось мирной посиделкой в классе или в библиотеке. И я был уверен, что несмотря ни на что, это – ещё не конец. Что судьба будет продолжать сталкивать нас, для чего бы это ни было нужно законам мироздания...

– Малфой? – Вот. Пожалуйста. Что я говорил?

Я обернулся с усталым выражением лица. Краем глаза мне показалось, что я вижу Панси, обеспокоенную, как будто я могу сейчас пасть на колени и слёзно молить у Грейнджер прощения. Хотя, взглянув на её несчастное лицо, признаю – такой вариант уже не исключён.

– Могу я с тобой поговорить?

– Не о чем говорить, – тускло сообщил я.

– Пожалуйста, – попросила она, и я вздохнул.

– За всё это время я что, давал повод считать, что просьбы имеют на меня воздействие?

– Драко, ты не можешь вот так просто плюнуть на дружбу, пускай даже и со мной. Дай мне причину. Дай мне хорошую вескую причину, и я не стану тебя тревожить.

Я закрыл глаза. Холодные слова лились с языка легко и привычно, даже если думал я совсем не так.

– Нет у меня причин, Грейнджер. И не должно быть. Я вообще не должен заботить свою голову мыслями о таких отбросах общества, как ты. И не делаю этого. Пообщались во время проекта? Очень приятно. Пообщались потом – вот и всё. Зачем? Я будущий Пожиратель, Грейнджер. Вот и посмотрел на грязнокровку вблизи. Святая Грейнджер, скоро отправишься в свой Орден, блистая оценками и горя желанием спасать всех и вся, от мёрзнущего воробья до души Тёмного Лорда. И я очень постараюсь быть тем Пожирателем, который тебя кокнет и прекратит напрасные мучения твоей жалкой, никчёмной жизни.

Я не заметил, откуда рядом с ней возник её цепной пёс Уизли, и продолжал бы свой апатичный монолог до бесконечности, как пациент Святого Мунго, с упоением говорящий со стеной, если бы меня вдруг натурально не сбили с ног. От удара спиной о пол дыхание у меня сбилось, и я вздохнуть не мог, а сверху на меня навалился этот рыжий недомерок Уизли. Впрочем, поправка: он не недомерок. Выше меня на две ладони, и прижал меня к каменному полу вполне весомо.

Пока мозг обрабатывал эту информацию, Уизли завопил что-то нечленораздельное и моё благородное лицо соприкоснулось с его довольно крепким кулаком. Скотина рассадил мне нос. И это перед отъездом в поместье! Надеюсь, ничего не будет видно – больно мне надо Тёмного Лорда встречать с видом респектабельного маггла, дерущегося кулаками.

Кажется, Уизли ударил меня ещё пару раз, прежде чем его оттащили. Наверное, на почве нервных перепадов настроения, усугублённых общением с гриффиндорской грязнокровкой, я действительно рехнулся, потому что пока лежал на полу – ничего не делал, даже сдачи не дал. Блейз помог мне подняться, а рядом уже маячила тёмная фигура Снейпа, с азартом снимавшего баллы с провинившегося.

А я смотрел в глаза Гермионы, глядевшей на меня с этим её презрительным сочувствием. Словно я – мокрица, которую только пожалеть и можно.

– Хотел – получил, – сказала она, хотя из-за обилия крутящихся мыслей я не сразу понял, что кто-то мне что-то говорит – только когда отметил, что губы-то у неё шевелятся, и попытался быстро понять, что было произнесено. – Мы уже проходили все эти смертельные оскорбления, Малфой. Я так просто прощать тебя не собираюсь, когда ты снова решишь притвориться, что ничего не было, и возобновить общение со мной. Я с тобой натерпелась, Драко Малфой. Иди своей дорогой...

Я тихо рассмеялся. Глупая Грейнджер. Она действительно думала, что всё кончено... Ха! Если бы мне так везло.

– Старик, – Блейз потрепал меня по плечу. Я уже каким-то образом переместился в лазарет, и мадам Помфри, очевидно, подправила последствия ужасного вандализма, совершённого над моим лицом. – Старик, пора двигать.

Я встал, почти механически.

– Ты сегодня сам не свой прям. Лежал там как бревно, вопросы напрочь игнорируешь. Помфри даже решила, что у тебя сотрясение, но я ей сказал, ты такой с утра. Расскажешь, в чём дело?

Я посмотрел на Блейза, чувствуя странную усталость, странную тяжесть внутри себя.

– Ты... пригляди за ней, ладно?

Блейз уставился на меня, испуганно и озабоченно.

– За кем – Помфри?

Я вздохнул и отвернулся, не став отвечать на последний вопрос...


~*~*~*~


“Когда-то давно я была влюблена в одного человека...”

Я смотрела в чашку, сидя в кресле перед камином, в гриффиндорской гостиной, помешивая чай, хотя он давно остыл. Ложка звенела о керамику: дура-дура-дура... Это я. Гермиона Грейнджер. Лучший ум факультета Гриффиндор за многие годы. Полная. Беспросветная. Дура.

Как я злилась на него этим днём. Как пыталась ненавидеть, искренне. Как пыталась убедить себя, что всё, вся эта отравляющая связь, наконец, прекратилась. Но потом...

“Гермиона, мне нужно кое-что тебе рассказать...”

Панси Паркинсон отловила меня в одном из коридоров. Я, из глупого и гордого гриффиндорского упрямства, сначала отказалась слушать её, но, слово за слово, шаг за шагом, и мы с ней оказались в памятном мне кабинете, где прошла часть моей жизни в этом учебном году. Она мне словно глаза открыла...

“Когда-то давно я была влюблена в одного человека. Он обещал на мне жениться. И я спросила его, считает ли он меня красивой. Он ответил, что нет. Я спросила его, нравится ли ему моё общество. И он ответил, что нет. Я спросила, жалел бы он, если бы я ушла, и ответом снова было ‘нет’. Тогда я спросила его, зачем же он хочет быть со мной. Он ответил, что такова его... наша судьба. Судьба, которую за нас выбрали родители. В которой мы права слова не имеем. Я спросила его тогда, что же он даст мне, если не любит. И он пообещал мне власть. Он пообещал мне свой титул и славу этого имени, он пообещал мне горы денег и защиту от неприятностей. Он был очень юн, но уже тогда знал, сколько власти у его родителей, сколько людей трепещут перед именем ‘Малфой’. И он обещал мне эту власть, больше ничего. Он не любил меня и никогда не полюбит, я знаю это. И я сама давно его не люблю – то было детство, то было давно. Но то, что он мне обещал... он мне даст. Мы обручимся этим Рождеством, Гермиона. И этим Рождеством мы впервые встретимся с Тёмным Лордом. Не надо на меня так смотреть, я знаю, как такие, как ты, порицают это, но не притворяйся, будто не знала, что Драко пойдёт по стопам отца. Всё, что происходит в жизни Драко – предрешено его отцом. Люциус Малфой всегда желал для сына только лучшего и пёкся о его интересах. Всё уже написано в его судьбе. И поэтому я говорю это тебе, Грейнджер, хотя и не обязана: ты не дождёшься Драко, как не дождалась я. Он не будет принадлежать тебе никогда... Он и себе не принадлежит”.

Дура. Полная дура. Ничего не поняла. Вот к чему вся эта ссора, все оскорбления нечистой крови... А я, подумать только, ничего не поняла. Словно и забыла об этой войне, и о Волдеморте, и о Пожирателях. Не увидела. Потеряла.

Его... себя... Всё потеряла. Глупая, глупая Грейнджер.

В чай упала слезинка, и я подняла глаза к потолку.

Господи, если ты меня слышишь, не дай этому закончиться вот так. Подари нам ещё один шанс...


~*~*~*~


Когда я был ребёнком, отец обычно доставал мне то, что я просил – в основном дорогие игрушки. Но иногда он говорил “Нет”, и это было его последнее слово. “Сын, – говорил он мне, - не мечтай о том, что хочешь, потому что, скорее всего, у тебя нет шансов это получить”. Он был прав – насчёт шансов. Сейчас, во всяком случае, мне кажется, я побил все рекорды по тому, как спускать в унитаз шансы на что-то большое. На что-то лучшее.

Но ещё... мне кажется, можно было сыграть этот раунд по-другому. Впервые мне кажется, что я мог что-то радикально изменить. Всю жизнь за меня всё решал отец: как я получу образование, где я буду работать, на ком женюсь, где буду жить, что есть, что пить... Это был тотальный контроль. И во мне никогда не было достаточного свободолюбия, чтобы перечить этому. Я был взращён в этом с детства. И привык. Все дети аристократов такие. О тех же, чьи дети убегают из дома, перечат родительской воле, вроде моего двоюродного дяди или второй тёти – о них в наших кругах просто молчат.

Мы с Панси никогда не перечили родителям. Когда нам сказали: “Вы поженитесь”, ни у одного не возникло мысли даже “Почему?” спросить. Это сказали взрослые. Значит, так и будет. Только теперь я и сам – взрослый. Ещё не такой взрослый, как они, но уже не ребёнок, которому кажется, что взрослые знают всё лучше тебя.

И смотря на Хогвартс из окон кареты, увозящей меня в поместье, я вдруг подумал, что и сам теперь имею право говорить “Нет”. Только в этом случае – это мне не поможет. Кто, скажите мне, в здравом уме, будет один на один выступать перед Тёмным Лордом? Всё уже готово, отступать некуда. За два дня до свадьбы можно сказать “нет”, но не за два дня до этой. Можно сказать родителям – “Нет! Я не стану носить Тёмную метку!”, но Лорду этой метки... Если я приеду и скажу им своё гордое первое “Нет”... никто меня не услышит.

– Думаешь о свадьбе? – я вздрогнул, услышав голос Панси.

Свадьба... Она всегда, всю жизнь казалась мне такой абстрактной. Но сейчас, в эту данную секунду, она стала совершенно реальной. Она значила жить, как живут мать и отец: заботиться друг о друге, быть рядом друг для друга, ценить, ухаживать... любить? Целоваться, исполнять супружеский долг... Но, простите мне сравнение, для меня – жениться на Панси, всё равно, что на Блейзе жениться. Это дружба, которая никогда ничем большим не была и не будет. Это было не то, чего я хотел. А то, чего я хотел, желать, как известно, было нельзя, ведь шансов получить это... у меня нет.

Но... чего я хочу? Я сам-то знаю?

“Надеюсь, ты не собираешься шокировать меня признанием”.

И в этот миг – совершенно непамятный и непримечательный, в холодной карете, чувствуя сиденьем каждый ухаб, за который цепляет колесо, думая о том, что жизнь моя уже расписана и изменить её мне не под силу, я вдруг понял...

“Нет”.

Это был не тот ответ.

“Да”.

Истиной было: я любил Гермиону Грейнджер.
Следующим вопросом: и что мне теперь делать?..



Глава 8. Рождественский ангел

В глухую ночь, которой края нет,
Мне кажется: потерян утра след.
С дороги сбилась эта ночь слепая...
Молю: приди же, наконец, рассвет!
(Камаладдин Исфахани)


Стакан виски, украденного из фамильных запасов, стоял передо мной на столе. Я сидел в отцовском кабинете, гипнотизируя его взглядом. В детстве мне казалось, что, сидя в высоком чёрном кресле за этим дорогим столом, отец – повелитель мира. Теперь отец в Азкабане, а в его кресле сижу я. Только чувствуя себя – как в детстве.

Капли стекали по его поверхности ко дну и наверняка оставят въедающееся пятно. Отец был бы возмущён подобной халатностью, мать бы ужаснулась, Грейнджер – наколдовала бы поднос. Только их нет. И это мутное кольцо на глянцевой лакированной поверхности – мелочный способ показать – “Мне наплевать... не больно-то и хотелось”. Хоть никто из них и не увидит это кольцо. Пустое ребячество, словно я шестилетний надутый ребёнок.

Наклонившись вперёд, я отпил из стакана, пытаясь распробовать то, что взрослые так ценят в алкоголе, но чувствовал, лишь как горькая жидкость щиплет горло. Передумав допивать виски, я отодвинул его.

Трудно проводить праздник в одиночестве. Трудно проводить его наедине с собой. Так всегда говорила мне мама, когда я отказывался куда идти на двадцать пятое декабря. Но теперь мне кажется, что мать вообще никогда не была наедине с собой за всю свою жизнь. Потому что в одиночестве трудно быть всегда. Рождество, Хэллоуин, день Гая Фокса, Пасха – любой из трёхсот шестидесяти пяти дней в году можно спустить в унитаз, если вокруг ни единого собеседника, кроме твоего же отражения.

Ещё мама говорила, что нужно уметь отпускать, если хочешь, чтобы рана в душе “затянулась”. Что наводит на мысль, что она ничего не отпускала в своей жизни. А может – ни к чему не прикипевала вообще. Потому что никто за всю историю человечества не смог так просто взять и “отпустить”. Напротив, куда не повернись – кровавые распри из-за мести. Никто не хотел ни отпускать, ни забывать.

Я не смог бы, даже если бы хотел – не тот я человек. Малфои ничего не забывают. Я почти слово в слово помню и могу пересказать наши с Блейзом разговоры, которые проходили больше года назад. Я помню, что три недели назад, во вторник, Гермиона заплетала волосы в косу. Я помню оскорбления. Помню обиды. Помню услуги... Я помню блеск в её глазах, который ловил, иногда встречаясь с ней взглядом. Они светлеют тогда. Виски похож на них цветом...

Я зло смахнул ещё не до конца пустой стакан на пол, разбивая стекло вдребезги, и янтарная жидкость цвета глаз Гермионы начала впитываться в пол. Появился домовой эльф и принялся судорожно всё очищать, но я проигнорировал его, откинувшись в отцовском кресле и закрывая глаза. Повелитель мира, как же... Мир как-то не спешит выполнять мою волю. Может и спешил бы, да только я и сам её не знал.

Чего мне хотелось? Выбрать спасение отца из Азкабана, освобождая тем самым ещё с десяток Пожирателей смерти, а себя навсегда лишая свободы выбора?.. Выбрать трусливое предательство и вернуться в школу, поджав хвост... к кому? В семнадцать лет хочется всего, хотя бы понемногу. Всего несоединимого. Хочется перевернуть мир мизинцем. Хочется не думать ни о чём, сложнее получения “Превосходно” за экзамены. Хочется не запираться двадцать пятого декабря и упиваться своим одиночеством и безысходностью жизни, а помнить про Рождество. Когда-то оно было праздничным для меня...

Я не мог вспомнить, когда.


~*~*~*~


“Рождество... И что? Кому какое дело?”

Из гриффиндорской гостиной раздался радостный шум, слышный даже в отдалённом кабинете.

“Ах, нет, минутку!.. Всем! Чёрт, похоже, в этот раз я в пролёте...”

Большинство учеников уже разъехались с началом каникул, но я всё тянула – не знаю толком сама, чего ждала. Рон и Гарри терпеливо меня дожидались, и сегодня днём мы должны были отправиться в Лондон на Площадь Гриммо, где нас ждал рождественский праздник и честно заработанные каникулы. Те, кто оставался, праздновал, наверное, с утра.

А мне всё казалось, что Драко одумается и приедет. Ко мне, ага. Очнись, девочка – он наслаждается Рождеством в своём роскошном поместье, готовясь жениться и стать Пожирателем, о чём мне вскорости радостно сообщит “Пророк” – первое они уж точно осветят. А был бы он здесь – на праздник уж точно бы не пришёл. Уверена, ему, как и мне, не был особенно по душе этот оголтелый детсад, который яростно орал и дико раздражал, начиная с без четверти двенадцать.

Я даже дома, или с ребятами старалась пораньше улизнуть – всё это радостное веселье переходило подчас в пьяные дебоши, а у взрослых – в слезовыжимательную ностальгию. А моё отсутствие всё равно никто не замечает – все заняты собой и друг другом, а старая добрая Гермиона ничьи мысли никогда не занимает. Сходит за участие и то, что я до двенадцати не засыпаю, что было бы лучшим вариантом, чем лицезреть массовый взрыв в полночь.

Не чувствуя себя особенно празднично, я спустилась вниз. Гриффиндорцы носились по гостиной с оглушительными воплями в попытках поймать снитч, который какой-то умник стащил из их реквизита по квиддичу и выпустил в помещении. Я закатила глаза, когда золотой мячик пролетел у меня над ухом – лучше бы я училась в Рейвенкло...

Гарри и Рона пришлось вытаскивать из гостиной почти за уши – один, может, и наигрался в ловца за эти семь лет, но другому просто мечталось блеснуть и сломать себе шею. Жаловались, что время с ними не провожу? Вот она я – отрывайте с руками и ногами. А если честно – просто хотелось на воздух. И не хотелось идти одной.

Разговор не очень клеился, и через некоторое время, проведенное в гробовом молчании и сопении, я пожалела, что не пригласила Блейза – вот кому всегда есть что сказать. Он бы не позволил мне идти в тишине, убивая себя мыслями о Драко.

– Кто-то может, наконец, что-то сказать? – сердито поинтересовалась я.

– Спроси у Рона, кого он собирается пригласить на День Святого Валентина на свиданье, – мрачно предложил Гарри. Посмотрев на них обоих, я поняла, что и правда провожу с ними слишком мало времени – они поругались, а я даже и не заметила.

– А в чём дело? – опасливо спросила я, чуя не ладное.

– У Рона поя…

– …вилась подружка, – быстро закончил Рон, – собирается наябедничать тебе Гарри, как будто это что-то из ряда вон выходящее. Но это не так.

– Ещё бы, – проворчал Гарри.

– То, что ты видел... Ты всё не так понял!

– Не надо передо мной оправдываться так, как будто у тебя со мной то же самое! – дёрнулся Гарри. Оба насупились. Я покосилась на них обоих, всерьёз беспокоясь за состояние их голов.

– Кто-нибудь хочет рассказать мне, что произошло?

– Нет!

Я закатила глаза и подождала десять секунд. Первым струхнул Рон:

– Это всё твои шашни с Малфоем – слизеринцы теперь на каждом шагу. Упасть негде.

– А ты, конечно, просто упал... – ворчливо прокомментировал Гарри.

– Нет, упали на меня, – в тон ему отозвался Рон.

– Меньше надо по подземельям в одиночку шастать в надежде, что записка была от Сьюзен Боунс.

– А сам ты там что делал? Со Снейпом в прятки играл?

– Вы нормально мне признаетесь, что такого ужасного совершили?

– Скажешь ей – твоей предательской заднице конец! – театральным шёпотом предупредил Рон.

– От извращенца слышу – пропел Гарри.

– Знаете что? Если мне вас придётся слушать все каникулы в таком же духе, я, пожалуй, последние часы проведу с Блейзом. Или просто не поеду.

– С Блейзом? – переспросил Рон – оба они как-то нехорошо позеленели. Я прищурилась.

– Только не говорите мне, что отправили его в больничное крыло.

– Нет, ничего такого. Ну ты... привет ему типа передавай, – Рон махнул рукой и зашагал дальше. Гарри, помедлив, пошёл-таки за ним, по-прежнему за что-то отчитывая. Мерлин мой... Эти мальчишки! Вечно раздувают из всего проблему, а в итоге – сплошное разочарование.


~*~*~*~


Я, Драко Малфой, семнадцати лет, испытал в Рождественский день 1997 года самое большое разочарование своей жизни... Мы с Панси стояли в зале, где в мирное время мать или, реже, отец давали шикарные приёмы, и ждали появления Того-Чьё-Имя-Нельзя-Называть. Словно охваченный Золотой лихорадкой, я жаждал и боялся увидеть Его... Того, чьё величие принимали все, включая тех, кто не следовал за Ним.

И вот – это!.. Он вошёл, окружённый толпой разношёрстных Пожирателей – чуть волнующихся, чуть напуганных. Его лицо было отталкивающе уродливо, но не пугающе – голый череп, бледная зеленоватая кожа, словно мокрая резина, полное отсутствие губ и еле очерченный нос, словно без переносицы, лишённые белка звериные глаза, красные от крови – словно два камня, вставленных в эту пародию на человеческую внешность.

Но ни капли харизмы. О, я знал харизму. Когда мой отец входил в помещение, излучая власть и холодный аристократизм, все снимали перед ним шляпы и готовы были повиноваться любому слову – у Люциуса Малфоя не было власти, он сам был власть. Когда я смотрел в глаза Дамблдору, у меня шёл мороз по коже – эти глаза видели и знали тебя насквозь, и в них было такое знание, словно он ходил по земле, когда основали Хогвартс.

Тёмный Лорд был похож на Мальчика-Который-Выжил: тому все целовали ноги за его “великую победу”, которую он совершил, когда ещё ходил под себя, целовали ни за что. Разница была в том, что у Поттера хватало совести чувствовать по этому поводу неловкость и понимать, что он этого ни черта не заслужил, даже если бы воспользоваться этим было умнее. Мать говорила, что тот, кто взглянет на Тёмного Лорда, уже не останется таким, каким был прежде. Но я чувствовал лишь свинцовое разочарование, заливающее грудь – не отдавая себе отчёта, я хотел этого очищающего впечатления, хотел этой встречи, которая изменила бы меня навсегда. Но все ожидания и предчувствия, которые в последние дни заставляли кровь закипать, вдруг бесследно испарились. Облетели, как лепестки у отцветшего цветка. Я чувствовал опустошающую неудовлетворённость. И страх – такой, которого не было до этого. Тот страх исчез, и это-то и было страшно.

Я верю, что когда-то в этом человеке было всё. Что он был именно таким, как описывали его первые сторонники – как неопалимая купина. Что его фигура внушала бездонный страх. Но это всё исчезло, когда исчез человек. Лицо перед моими глазами было лицом мертвеца, лицом, которое должно было бы глубоко оскорблять своим существованием всех, кто был здесь. Но никто этого не видел. Да никто и не смотрел. И в этот миг я их всех ненавидел. За то, что их иконой была смерть. Иначе и не скажешь – фигура излучала меньше энергии, чем греко-римская статуя. Да, он никогда до конца не умер. Но также до конца и не воскрес. Он переворачивал всё с ног на голову своим существованием и обращал всё в полную противоположность. Полутруп.

Я поглядел на Панси, стоящую подле меня, и увидел, что она плачет. И с остротой понял, что она не видела того, что видел я. Там, где я, которого, как и её, всю жизнь готовили к этой встрече, разглядел катастрофический обман, она испытала облегчение. Её страх тоже исчез – потому намного проще поклоняться кому-то, если он уже умер. В существе перед нами не было власти и не было вызова, не было жизни, и я осознал восхищение, которые испытывают люди до сих пор – любое его проявление силы идёт как шок, как доказательство его попрания природы, как крик недочеловека: «Я Бог!» И все они верили. Он сам верил. Верили отец и мать. Но не я. И мне стало тошно.

Он обменялся несколькими фразами с приближёнными и подошёл к нам. Его безжизненные слепые глаза, похожие на стеклянные шары, встретились с моими – скучающими и наполненными отвращением, и я испугался, что он увидел моё понимание. Но он не увидел. Он не мог... Он – не мог.

А потом он заговорил. Как один из тех дешёвых злодеев, упивающихся собственной речью. Он говорил, говорил, говорил, говорил, говорил... Он сулил, хвалил, обещал, играл словами, гипнотизировал... говорил, говорил, говорил. И каждым словом он лгал.

В эту минуту я всё решил.


~*~*~*~


Пока я искала Блейза по пустым коридорам Хогвартса – решила провести здесь все каникулы. Просто решила. Здесь было спокойно и не обременительно. Одиноко, конечно, но мне с этим жить ещё долго – пора привыкать.

Блейз отыскался в библиотеке – друзья уехали, в коридорах пусто, поэтому я не удивилась, что он решил скрасить одиночество книгой. Мне кажется, даже Рон, будь он один, добрался бы до библиотеки. Хотя с Роном может я и перебарщиваю.

– Почему не на празднике? – я приветственно помахала слизеринцу рукой.

– Умоляю тебя... Апокалипсис наступит только через четырнадцать лет.

– Не рад наступающему Новому Году? – притворно изумилась я, садясь рядом.

– А надо? – кисло отозвался он, оглядываясь. – Всё выглядит так... же, как и обычно. И будет в следующем году. Ну как можно быть удручённым в такой момент? – он фыркнул.

– Я понять не могу – у всех вдруг массовая депрессия? – я откинулась назад. – Ты сейчас похож на Драко. Вас бы в одну комнату, и к вам Гарри и Рона – скиснет, наверное, даже кальмар в озере.

– Они что-то говорили? – поинтересовался Блейз самым невинным тоном, заставив меня сфокусировать на нём самое пристальное внимание.

– Только не говори мне, что и ты присутствовал при инциденте в подземельях, о котором они спорили. Вы что – поймали миссис Норрис и пытали её? Или, лучше того, Филча?

– Да, как раз сегодня утром. Привязали их спина к спине и тренировались делать предложение... Считается достаточной пыткой?

– Ну, если только вы будете распространять нелегальные копии Омута Памяти с этим воспоминанием... – я скрестила руки на груди. – Прямо даже интересно, что вы там учудили, что мне все боятся в этом признаться.

– О, дорогая, мы же из лучших побуждений – о тебе заботимся, – послал мне обезоруживающую улыбку Блейз. Я насупилась.

– Ничего. У меня ещё целые каникулы, чтобы тебя расколоть.

– Кани... Грейнджер, ты что, собираешься тухнуть в этой каменной громадине? – я пожала плечами. – Надеюсь, это никак не связано с Малфоем? – я снова пожала плечами, уже более виновато. – Сейчас я кого-то оглушу Ступефаем... – Блейз угрожающе наставил на меня палочку.


~*~*~*~


Оглушённый, я сидел в кабинете отца, тупо смотря перед собой. Всё, что говорил Тёмный Лорд... Такая неприкрытая фальшь. Словно он был один из тех дешёвых злодеев, которые упиваются собственной речью. Он говорил, говорил, говорил, говорил, говорил... Он сулил, хвалил, обещал, играл словами, гипнотизировал... говорил, говорил, говорил. И каждым словом он лгал.

И все мои надежды рухнули, как карточный замок... Никто не собирался освобождать моего отца. Ему было плевать и на него, и на других Пожирателей – что на тех, кто оказался в Азкабане, что на тех, кто был с ним. У Лорда оставались такие, как я – новая кровь. Кто бы что ни думал, но сторонников у него было достаточно. Ему не было нужды в тех, кто умудрился попасться – к тому же он знал, как предали они его в те тринадцать лет, что его не было поблизости. И в тех, что принимали метку в семнадцать, ему тоже особой нужды не было. Что мы могли ему предложить? Магический потенциал? Мудрый глубокий совет? Ха!.. Простое пушечное мясо.

И, думается мне, не для такой участи меня семнадцать лет растили, холили и лелеяли. И у такой судьбы на поводу я точно идти не собирался. Мне нужно было спасаться. А потом – как-то вызволить отца. Но я не мог заставить себя думать – а если я хотел сбежать до начала церемонии, что-то должно было прийти мне в голову и поскорее. Мне всегда что-нибудь приходило в голову – на протяжении всей жизни меня выручал какой-нибудь трюк, в запасе всегда имелась какая-нибудь хитрость, всегда я глядел на ход дальше других. И добивался, чего хотел.

Сейчас я хотел находиться подальше отсюда. Но ничего не шло в голову. Мои нервы, казалось, были глухи и мертвы, а мозг пересох. Я чувствовал себя деревцем в пустыне – вокруг змеи, ящерицы и скорпионы, поклоняющиеся мёртвому стволу саксаула. А мне одному нужна вода. Да только никто вокруг не видит дальше горячих песков. А если я сейчас уйду... долго ли потом протяну?

Почему-то при мысли об убежище в голову приходил Хогвартс. Да, там и правда было безопасно. Ещё полгода. А после выпуска? Я вернусь сюда, сделаю храброе лицо и умру? Или, ещё лучше, отправлюсь скитаться по Британии – с миру по нитке? Да и что безопасного было в самом Хогвартсе? Это всего лишь школа.

И в этот момент я вспомнил, почему эта школа всё ещё была полна, несмотря на угрозу, которую второй год представляет Тёмный Лорд – её директором был Дамблдор. И этот простой факт как-то разом всё менял. К нему-то и надо было обратиться за помощью! А я осёл и забыл, что на Пожирателях в моём поместье Лондон не заканчивается. Ну, Лондон, формально заканчивается – поместье приграничное, но помимо Пожирателей всё ж есть такие люди, которые разглядели, что Лорд – тот ещё подарок жизни.

Я радостно вскочил со стула, но тут же рухнул обратно. А Дамблдору я что предложу? Тоже пушечное мясо? Он, конечно, будет несказанно рад меня увидеть, но я же всё-таки Малфой – уж я-то знаю, что никто тебе ничего не сделает за так. Я растерянно огляделся – что из злодейских планов Тёмного Лорда могло остаться на хранении у отца? Я не знал. Даже не представлял, где искать. Просто беспорядочно перетасовывал его бумаги – бухгалтерия поместья, министерские дела. Ещё бы – отец не мог быть так неосторожен, чтобы хранить секретную информацию на глазах у всех в кабинете: это было бы обескураживающе, но всё же надёжней были заклятья и чугунные замки. Это – при условии, что отец вообще что-то писал об этом. Но... надежда умирает последней.

Именно за поисками надежды меня застукала мама.

– Драко, что ты так лихорадочно ищешь? – я дёрнулся и обернулся. Мать закрыла за собой дверь и посмотрела на меня – на её лице явственно читалось беспокойство из-за того, через что мне предстояло пройти.

– Ничего, мам, – я отвернулся, продолжая перебирать бумаги.

– Дорогой, всё начнётся через двадцать минут, – печально прошептала она, и я застыл. Сердце рухнуло куда-то вниз.

– Уже? – язык внезапно высох и отяжелел. Мать не ответила. Я обернулся. Она не плакала. Не урождённая, она всё-таки Малфой – не проронила ни слезинки, даже когда отца забрали в Азкабан. Но её лицо, выражающее чистое отчаяние самое близкое к слезам, что я у неё видел.

–Мам... – успокаивающе начал я, шагая к ней. – Всё будет в порядке... – со всем своим образованием я не мог подобрать слов лучше, чем эта банальнейшая фраза – потому что она действительно успокаивала.

– Конечно, дорогой, – согласилась мать, беря меня за руки. Несколько секунд мы просто молчали. – Я хотела бы сказать тебе что-то успокаивающее, но твой отец никогда не вспоминал о ночи, когда получил Метку.

– Я верну его, обещаю, – твёрдо произнёс я, сжав мамину руку. Она кивнула. – Но не здесь, – мать подняла на меня глаза, удивлённо смотря в моё лицо. – Я ухожу. Прямо сейчас. К Дамблдору. Я не хочу принимать Метку.

Мать смотрела на меня, словно я сошёл с ума, и даже нежно прикоснулась к моему виску. Я упрямо сжал губы.

– Драко... – я уставился на свои ботинки, не желая перебивать, потому что готов был сорваться, если открою рот. Но мама ничего не сказала. Просто снова погладила меня по щеке и поцеловала в лоб. – Торопись.

Я испытывающе взглянул на неё – часть меня ждала уговоров остаться, вспомнить о чести семьи и всё в этом духе. Часть меня надеялась, что ей удастся меня переубедить, потому что сбегать от Тёмного Лорда было страшно. Но она не стала.

– Он ведь ничего тебе не сделает? – тихо произнёс я.

– Не волнуйся за меня, дорогой, – мать отступила назад, и мне показалось на мгновение, что в её глазах светилась гордость. – Пока он хочет хоть что-то выжать из тебя или Люциуса, он не станет меня трогать. Да и сестрица вряд ли ему позволит, – она улыбнулась. Я ответил улыбкой, но вспомнил тётю Беллу и улыбаться расхотелось – некоторые пошучивали, что Беллатрикс Лестранж была пострашнее Лорда. И уж точно поболезненней.

– Позаботься о Панси, хорошо? – я собрал несколько бумаг со стола, которые счёл важными. – Не хочу, чтобы ей досталось из-за меня.

Мать кивнула. Я шагнул в камину, с сомнением глядя на бумаги в руке, и оглянулся на неё.

– И... мама? Ты не знаешь, что я мог бы подать Дамблдору?

Она удивлённо вскинула брови, а потом рассмеялась, понимающе качая головой.

– Драко. Дамблдора не нужно подкупать. Он поможет тебе просто потому, что ты не стал Пожирателем. Да даже если бы и стал – помог бы.

Я недоверчиво посмотрела на мать – женщины иногда так наивны.

– Мама, мне семнадцать, но я не дурак. Чтобы получить взамен, нужно сначала заплатить.

Мать хотела было возразить, но, взглянув на часы, поманила меня пальцем.

– Думаю, у меня как раз есть кое-что для тебя.

Мы вышли из кабинета, чтобы лоб в лоб столкнуться с Тёмным Лордом.


~*~*~*~


Я повернула назад и стукнулась лбом о Блейза, закрывающего мне путь к отступлению.

– Может, я всё-таки останусь? – я заискивающе заглянула слизеринцу в глаза. Он с мрачной улыбкой повернул меня лицом к портрету Полной Дамы.

– Езжай-ка ты домой.

– И что я там буду делать?

– Развлекаться и забывать нашего дорого Покорителя Сердец, – Блейз потрепал меня по плечу. – Ты ж умная, Грейнджер, – не дело тебе за всякими аристократами-сынками бегать и убиваться по поводу их сволочной природы. Ты здесь себя, дорогуша, загубишь своими же чересчур умными мыслями. А там – отвлечёшься, развеешься. Тебе количество народу не даст себя в гроб загнать и крышечку заколотить. А тут только я, собака слизеринская – я по натуре очень сговорчивый, сам гвозди куплю и молоток подам.

– Ты думаешь – я деградирую? – печально спросила я.

– Я думаю, что в семнадцать лет – вполне нормально влюбляться. Даже убиваться нормально. Я вот сам – тихо убиваюсь из-за этого. Но таким умным гриффиндоркам, как ты, убиваться не стоит. Поверь мне и продолжай радостно жить – Малфой не ждал бы от тебя меньшего.

Я постояла немного, размышляя, к какой бы из фраз придраться, и наконец хитро прищурилась:

– Ты... убиваешься по кому-то?

– Веришь ли, Грейнджер. Это я для тебя креплюсь – а сам живу, как домашний эльф: бьюсь башкой о стенки и столы.

– Подарить тебе носок? Эльфам помогает...

– Нет, – усмехнулся Блейз. – Я не фетишист, спасибо. Хотя я не отказался бы от его нижнего белья.

Я сморщила нос.

– Боже, Блейз, ты отвратительный пошляк!

– Да, это потому что я тщательно скрываю душу романтика. Мне, может, хочется, чтобы сейчас был Рождественский бал. И я бы набрался смелости, выпил бы, подошёл бы к предмету обожаний и признался бы во всём! Нет, пригласил бы на танец! Или просто молча утащил бы танцевать. Или молча утащил бы в подземелья и зацеловал бы до смерти...

Я сочувственно обняла его.

– Ты же Блейз. Ты и улитку убедишь выйти за тебя замуж.

– Я знаю, – он безбашенно улыбнулся и подхватил меня на руки. – Но в таких делах никогда не можешь быть уверен. А теперь – ты отправляешься в рождественское путешествие.

Блейз шагнул вперёд, но не успел покрыть и десяти метров, когда портрет отъехал в сторону и в проёме показались Гарри и Рон – видно, собирались искать меня. Обоим заметно поплохело при виде нас с Блейзом, и Гарри скрылся обратно в гостиной с явным намерением удавиться.

– Получайте невесту и переносите через порог бережно, – проинструктировал Блейз Рона, передавая ему меня. Тот от удивления чуть не уронил меня, и я немедленно потребовала, чтоб меня поставили на пол.

Рон опустил меня, и я аккуратно отряхнулась, поцеловала Блейза в щёку и попрощалась. Рон даже ничего не сказал на эту дружелюбность – может, учится? Блейз ухмыльнулся и послал мне воздушный поцелуй.

– Оторвись, как следует, Грейнджер!

Я закатила глаза и шагнула в гостиную. Рон задержался ещё на минуту, и когда за ним, наконец, закрылся портрет, у него горели уши.

– Надеюсь, ты не вменял ему, чтобы он держался от меня подальше? – с подозрением спросила я.

Рон помотал головой. Гарри вытянул шею:

– Это он там с Блейзом миловался? – Рон покачал головой, я кивнула. – Что опять?! – возмутился Гарри, и я снова почувствовала себя участницей драмы абсурда.

– Нет! – огрызнулся Рон. – Это была случайность, говорю же! И ему так же сказал! – проходя мимо, он отвесил Гарри щелбан.

О чём бы они ни спорили, всё ж таки помирились, так что по приезде на Площадь Гриммо об инциденте было забыто – хотя бы на время. И, признаться честно, я и сама забыла о своих проблемах. Может, прав был Блейз, и мне нужно было с головой нырнуть в общение и не думать о том, отчего сердце так ноет, и просто насладиться Рождеством.


~*~*~*~


Дамблдор посмотрел на Омут Памяти и бумаги отца на своём столе. На меня. На своего феникса. У меня ныло сердце, да и вообще всего трясло – как подумаю, что сделал. Когда, выйдя из кабинета, мы с мамой нос к носу столкнулись с Тёмным Лордом, я был готов признаться даже в том, что духи, которых не достаёт у мамы, дарил девочкам в Хогвартсе, а из её лосьонов в детстве варил зелья и травил соседских кошек. Как ни странно – всё обошлось. Меня едва удостоили взглядом и велели через пять минут быть в зале. Через пять минут я уже воспользовался Каминной сетью и оказался в Лондоне, а оттуда аппарировал к воротам Хогвартса – не хотел беспокоить аппарационный барьер самого поместья, чтобы не заметили, не приведи Цирцея.

Омут Памяти, который стоял на столе Дамблдора, дала мне мать. Времени было – двадцать секунд, так что я толком не мог объяснить, что там было, потому что слушал в пол-уха. Понял, что воспоминания там – не отца. То ли самого Лорда, то ли приспешников – вроде фетиш, на особо ужасные моменты смотреть. Может я и не мог рассказать, что творится у самого сумасшедшего узурпатора в голове, но хоть в Министерстве новые лица занесут в графу “Разыскивается”. Это всё, на что у меня хватило времени. И это было что-то. Но, тем не менее, директор продолжал нервировать меня своим молчанием.

– Зачем всё это? – наконец, спросил он. Я уставился на него, размышляя, не ошибся ли я сумасшедшим.

– Я должен был что-то предложить взамен.

– Не должен. Я искренне благодарю тебя за это, но я хочу, чтобы ты запомнил: ты ничего мне не должен. В первую очередь, ты не должен покупать моё расположение: я сделаю всё что угодно, ради человека, нашедшего в себе достаточно смелости, чтобы отвернуться от того, к чему его толкали долгие годы, и выбрать другую сторону. Ради того, кто отвернулся от Волдеморта, – я поёжился от этого имени.

– Тогда я покупаю у вас другое, – упрямо гнул свою линию я. – Я хочу, чтобы моего отца выпустили из Азкабана.

Дамблдор помрачнел. Я поджал губы – знал, что это не просто. Знал, что это опасно. Чем я мог поручиться за приверженности отца? Да я и не мог. Люциус Малфой, сражающийся на стороне света против Тёмного Лорда? Так же реально, как оранжевая мышь, надирающая задницу синему коту – твоя правая рука не может задушить твою шею.

– Я не могу ничего обещать, Драко, но даю слово, что мы это ещё обсудим, и всерьёз.

– Я понимаю, о чём вы думаете, сэр. И я тоже не могу обещать, что отец после стольких лет вдруг решит предать Тёмного Лорда. Но я хочу его освободить. Если он верит в... это, – я неопределённо махнул рукой, вспоминая лицо Лорда, – пусть погибнет за это. Как Малфой. Малфой не должен умирать в тюрьме.

Дамблдор кивнул.

– Зайдите ко мне завтра с утра, мистер Малфой. Я расскажу вам об Оппозиции Волдеморту, – меня снова перекосило. – И да, боюсь, вам тоже стоит привыкнуть называть его по имени. А сейчас идите – уже очень поздно.

Я кивнул, поднялся и вышел - на выходе меня достигло его прощальное: “Я рад видеть вас с нами, мистер Малфой”. И дверь захлопнулась. Статуя гаргульи вернулась на свой законное место и попыталась пнуть меня ниже копчика, чтобы я двигал дальше. И мне вдруг стало легко от дамблдоровского “с нами”. Я вдруг почувствовал себя частью организации как минимум более умной и стратегичной, более надёжной и целенаправленной – ну честно, кто на самом деле знает, чего хочет Тёмный Лорд? Помимо смерти Гарри Поттера, которая осчастливит только нищего гробовщика и тётю Беллу...

Я, словно на крыльях, бросился в подземелья. Блейз заснул на диване над книгой, и я накинулся на него самым неподобающим образом – словно мы вдруг поменялись местами.

– Блейз, проснись! – я встряхнул его, заорав в ухо, и он тут же вскочил и свалился с дивана мне под ноги, палочка наготове – что поделаешь, такие уж мы слизеринцы.

– Драко? Я что, столько пил?

– Нет, Блейз, ты забыл – ты не пьёшь. Я вернулся.

Блейз заморгал и пробормотал сквозь зевок:

– Ну, с женитьбой тебя, старик, но если ты собрался проводить со мной свою первую брачную ночь – боюсь, ты не в моём вкусе.

Я отмахнулся, держась за грудь и пытаясь отдышаться:

– Я не женился.

Блейз с подозрением посмотрела на меня.

– Уломал-таки? Или убил невесту? – он покачал головой. – Ну, полагаю, с меткой тебя.

– И метку я не ставил, – я замотал головой. Блейз уставился на меня почти испуганно.

– Ну, тогда просто с Рождеством.

– Ага, – я кивнул. – Тебя тоже, – я рухнул рядом и вкратце пересказал ему свои умозаключения, попытавшись объяснить все свои переживания, чтоб он понял, что я собственно тут делаю, за два часа до полуночи.

– То есть, позволь мне подытожить. Ты решил, что Тёмный Лорд – позёр и фигляр, и поэтому бросил у алтаря невесту, отказался от спасения отца, о чём думал целый год, и из-за чего ходил как в воду опущенный предыдущий, и забил на то, к чему тебя готовили три последних, и бросился за помощью к другому маразматичному позёру?

– Я бы выразился иначе, но это довольно ёмкое объяснение, – легко согласился я. Блейз принял новости вполне благодушно – ничего другого от него я и не ждал.

– Будут ещё шокирующие новости? – поинтересовался он, покачав головой.

– Хм, – я задумался, а потом меня осенило – факт не оставлял меня ни на секунду с того момента, как сформировался в моей голове, и даже если я не думал об этом, само осознание ненавязчиво тянуло где-то у затылка.

– Я люблю Гермиону! – Блейз уставился на меня так, как если бы я сказал ему, что выучил Манящие Чары.

– Дошло, наконец?

– Эй, ты должен был страшно изумиться и театрально рухнуть в обморок от этого факта, – я пихнул его в бок. – Пойду, постучусь к гриффиндорцам.

– Драко, сейчас Рождество – она уехала.

– Нет, она говорила мне, что останется заниматься на каникулы. Правда это было сказано, когда я предложил ей вместе заняться в это время проектом, если она захочет, и до того, как я сказал ей, что лелею мечту пустить её грязную кровь на консерванты для вампиров, но она же гриффиндорка – они никогда не врут.

– Ну, кхм, – Блейз неловко заёрзал. – Она так убивалась, что ты её ненавидишь. А потом Панси ей рассказала, куда и зачем вы едете, и она убивалась, что всё плохо, и Земля на грани катастрофы, что я посоветовал ей... передумать и поехать с гриффиндорцами отпраздновать Рождество.

Судя по изменению температуры моего лица – оттенков оно сменило сразу несколько, и вряд ли приятных. Через секунду палочка была забыта и моя ладони душили шею Блейза с нешуточной силой, а он с воплями “Насилуют” пытался от меня отбиться. Кончилось это тем, что мы валялись на ковре у камина, словно в нас не было ни йоты аристократической крови, а сами мы были шести лет, и поглощали торт, который Блейз умыкнул прямо из кухни. Я не помню, как давно проводил Рождество так же бесцеремонно и обескураживающее приятно.

– Кстати, Грейнджер просила тебе передать, – он подтолкнул ко мне книгу. Я узнал талмуд из собственной библиотеки, который отдал ей в безвременное пользование, как раз перед тем, как Панси решила вправить мне мозги. Внутри, на первом листе было написано: “Спасибо, Драко. С Рождеством!”

Поразмыслив, я лениво призвал со стола пергамент, перо и чернильницу, чуть не разбив последнюю, задумался, что хотел бы ответить, и принялся писать.


~*~*~*~


Как я и говорила – праздники всё-таки не для меня. Я слышала буйство на первом этаже дома Сириуса, сидя в своей спальне, куда поднялась незадолго до этого, сославшись на сонливость. Сонливость, как же – уснёшь тут, когда галдёж стоит в каждом доме, как будто Гарри снова победил Волдеморта.

Но Блейз был прав: пока я была с друзьями, я не думала о Драко. Я слушала сплетни Тонкс о Министерстве, слушала беззлобное переругивание Молли с шалящими близнецами, разговаривала с мистером Уизли о маггловских приборах и обещала купить ему недорогой сотовый. Я слушала споры профессора Люпина с профессором МакГонагалл, которая позволила себе заглянуть к нам ненадолго, и сварливый бас Грюма, рассматривающего рождественского гуся так, словно в нём мог притаиться Петтигрю. Гарри и Рон забыли, о чём спорили ещё этим утром, и пытались утопить друг друга в сливочном пиве. Все это было так замечательно и по-рождественски, что, если бы не мои изматывающие режимы, меня не стало бы клонить ко сну.

А может, меня и не клонило – просто интуиция сработала. Потому что через несколько минут после того, как я скрылась в комнате, мне в окно постучала сова. Я открыла окно, поражаясь, как птица не окоченела на дыхнувшем на меня морозе, и отвязала пергамент от её лапки.

Сова принесла записку с одним единственным словом: “Прости”.

Даже не знай я почерк малфоевской руки, я бы всё равно догадалась, от кого это.

Кроме «прости» на пергаменте ничего не было – ни скрытых надписей, ни зашифрованных текстов, ни следов магии. Только капля чернил, от чего мне подумалось, что это – только часть большего письма, которое Драко в последний момент решил не отправлять, а просто оторвал неровный кусок и написал одно слово. Но от этого “прости” стало как-то хорошо. Спокойно. Я ещё не знала тогда, что он в Хогвартсе, и что проблема позади, но сам факт существования этого “прости” на моём столе сейчас подсказывал мне это.

Улыбнувшись, я почесала сову под клювом, села за стол, обмакнула перо в чернильницу и написала на обратной стороне равнозначно простое слово: “Прощаю”.



Глава 9. Совершенный рот

Я благодарю всех, кто проявил интерес к моей работе: всех 121 человека, которые подписались на этот фан-фик, всех, кто оставлял мне отзывы, или критику. Вас так много, что я не решилась перечислять каждый ник-нэйм, но спасибо вам всем!
Я благодарю Schmetterling – мою замечательную бету.
И, конечно, Доджер – дорогого фрэнда, без которой этот фан-фик никогда не был бы написан!



Ведёт меня рука моих желаний
В запретный сад и в некий сумрак странный.
Твержу я: “Не пойду!” – ища предлог...
Сомненья я свои не превозмог.
(Джалаладдин Руми)


Предыдущие шесть лет я вообще не подозревал о существовании этого кабинета. Но за этот год он стал для меня самым значимым из всех. Здесь мы с Грейнджер готовили проект. Здесь всё и завязалось... Здесь мы собачились и привыкали друг к другу. Здесь мы создавали артефакт малой мощности. Здесь мы предавались спорам, борьбе двух умов. Здесь я впервые перестал называть её грязнокровкой, а она впервые обратилась ко мне по имени. Здесь я впервые коснулся её руки. Полагаю, здесь я в неё и влюбился.

А сейчас я ждал её здесь.

То, как именно я её ждал, заставляло задуматься о моём ментальном состоянии. Дело в том, что она прибыла только вчера... Я надеялся увидеться с ней, но этого нам не удалось. А сегодня – первый день занятий. И она на меня даже не взглянула. Впрочем, может и взглянула – я сам осмеливался посматривать только украдкой. И теперь я как полный дурак стоял в этом памятном кабинете, хотя правильнее было бы разыскивать её в Большой зале, или в библиотеке, или в её гостиной, а если уж просто ждать, что она пойдёт меня искать – сидеть в гостиной у себя. Ну уж точно не забираться в этот кабинет, в малоиспользуемую часть Хогвартса, и ждать, что интуиция приведёт её ко мне, просто потому что я отсутствую за обеденным столом в положенное время. Это попахивало такой дешёвой сентиментальностью... Но тогда мне, видимо, так не казалось.

Да, ждать, что она вообще будет меня искать после нашего дружелюбного расставания, было верхом идиотизма. Два слова, которыми мы обменялись, вряд ли можно считать достаточными для принятия извинений. Они слишком короткие и сухие, чтобы вместить весь эмоциональный багаж, им предназначавшийся. Если с её стороны был этот багаж. Откуда мне знать, улыбалась она или кривилась, когда это читала? Или не прочла “между строк”? Или веселилась с друзьями, и ей просто было всё равно?..

А может, я слишком много думаю, и она вообще не придёт. И даже не думает обо мне и этой глупенькой записке, и занимается, и разговаривает с её Поттером и Уизли, или даже Блейзом, который из моего стал уже нашим. И про меня она думать забыла – с чего ей вообще обо мне думать, и...

Мой неприглядно бешеный поток сознания был остановлен скрипом за моей спиной. Я резко обернулся. Кто-то с другой стороны нажал на ручку двери, потом отпустил, потом снова нажал и резко толкнул дверь. Я затаил дыхание. На пороге возникла худая фигура Гермионы, опёршейся одной рукой на дверь и чуть согнувшейся в попытке отдышаться. Мысль о том, что она могла бежать сюда, я отверг как слишком уж фантастичную, но от этого не менее сладкую.

Она подняла на меня свои дивные оленьи глаза, и мы оба замерли, вдруг растеряв все слова. Я смотрел на неё и не мог наглядеться. Прекрасным казалось всё: неисчезающие чернильные пятна на указательном и большом пальцах правой руки, обветренная нижняя губа, соскользнувшие к лодыжкам чулки, дурацкий браслетик на запястье работы Луны Лавгуд... Грела даже мысль о том, что я идиот, а это уже опасно.

– Привет, – прошептала Гермиона, выпрямляясь.

– Привет, – отозвался я тихо.

– А я тебя искала, – призналась она. Мои губы сами собой сложились в широкую улыбку, заставив её немного покраснеть.

– А я – вот, – произнёс я фразу, свидетельствующую о том, как недаром прошло для меня блистательное аристократическое образование. А потом спешно засучил рукава рубашки и продемонстрировал ей, снова повторив многозначительное: – Вот...

Она кивнула, ничего не сказав, но мне показалось, что её взгляд потеплел. Я повертел ладонью, демонстрируя, что, как и Метки, кольца тоже нет.

– Я тут немного взбунтовался.

Девушка обеспокоенно нахмурилась.

– А как же Панси? Как же твоя мать?

– Панси... – я взглянул в окно, будто бы в сторону Малфой-мэнор – жест чисто драматический, потому что я не представлял, в какой стороне от Хогвартса находится мой замок. – Я не думаю, что она поймёт. Боюсь, Тёмный Лорд произвёл на неё впечатление, какое не смог произвести на меня. Надеюсь, что когда-нибудь она сможет простить моё предательство и не сочтёт мой поступок трусостью, – я повернулся к Гермионе, обеспокоенно жующей нижнюю губу. – А мама – она сильная женщина. Уверен, Лорд считает, что держит её на коротком поводке, но она Малфой, и урождённая Блэк. Такие люди не дают себя сломать.

Это было правдой. Малфои никому не служили. Мой отец дал однажды заклеймить себя, но тогда это казалось знаком почёта, а не клеймом господства.

– А почему ты не стал принимать Метку? – Гермиона обеспокоенно прищурила глаза, продолжая мучить губу.

Я пожал плечами.

– Я ждал от этой встречи... очищения, – уголки её губ чуть приподнялись, но живо опустились. – Забавно, да? Он же Тёмный Лорд. Но я ждал этого момента, как маленьким ребёнком ждал первую метлу. Я ждал, что это будет мне откровением. Как обряд инициации, знаешь? Переход во взрослую жизнь. Откровение я получил, да только совсем не это, и... глубина разочарования граничит с настоящим негодованием. Я увидел такую пустоту и серость, что мысли о тех, кто восхваляет Его, вызывают слепую ярость и отчаянное непонимание: что все эти люди, эта огромная толпа видит в Лорде, и почему не вижу этого я?! Понимаешь?..

Она медленно кивнула и подошла ближе, а потом вдруг внезапно обняла меня, от чего, мне кажется, мой мозг выключился на пару мгновений.

– Я очень рада тебя видеть, – тихо-тихо сказала она. Я неуверенно положил одну руку ей на плечо, и она тут же отстранилась и отвернулась. Я успел заметить, как пылало её лицо, и снова разулыбался: за последнее время, проведённое с ней, я стал делать это чаще, чем за предыдущие семнадцать лет моей жизни. А потом поймал себя на мысли, что не могу вспомнить, как улыбается Гермиона, за что тут же отвесил себе мысленный подзатыльник – как можно быть таким упрямым поленом, чтобы не разрешать себе замечать такие простые вещи.

– Пойдём на обед? – она чуть подобрала нижнюю губу, создавая иллюзию улыбки, и я вдруг сообразил, что потому не могу вспомнить, что никогда не видел, чтобы она улыбалась по-настоящему. Почему-то этот жест был более естественен даже для меня, чем для Гермионы. Я мысленно заметил, что нужно будет спросить её об этом. Не спорит, не обижается, не улыбается. Мерлин мой, что за странную девчонку я выбрал, чтобы влюбиться.

– Знаешь, к слову об урождённых Блэках… я лично знала кузена твоей матери, пока он не погиб, – сообщила она доверительно, и, хотя её голос был весел, а глаза улыбались, губы опять же были поджаты.

Она начала рассказывать о нём, и я решил, что подозрительно много значения вдруг начал придавать её губам, и прислушался к её рассказу. Мою реакцию точно характеризует маггловское выраженьице Блейза, которое я до той поры не понимал в полной мере – “выпасть в осадок”. Я даже чуть-чуть зауважал Поттера и Уизли – такое вытворить в тринадцать лет!

А у Гермионы всё-таки очень привлекательные губы...


~*~*~*~


А всё-таки у Драко очень привлекательные губы.

Губы. Самые ненавистные в моей жизни четыре буквы. Губы, и всё, что вокруг них. Наверное, остальные не обращают на это столько внимания, сколько я, но иной раз я не могу понять, как люди могут смотреть на меня и не морщиться брезгливо при виде моего ужасного рта. Как я не могу смотреть на Рона, находясь с ним за одним столом...

Наверное, моя неуверенность всё и спасла. Именно из-за неё, из-за моих постоянных взглядов в сторону Драко исподлобья, и началась цепочка событий, положившая конец нашим прениям.

Нам уже не надо было готовить проекты, но мы продолжали заниматься вместе, и Драко настоял, чтобы занимались мы вдвоём, в кабинете, где занимались и прежде. Ему здесь отчего-то нравилось, хотя, по-моему, удобнее делать уроки в библиотеке... В библиотеке были Гарри, Рон и Блейз, пускай и действующие Драко на нервы, но позволяющие мне чувствовать себя спокойно, а не думать каждую секунду, что я наедине с Драко, впадая в антиинтеллектуальные мысли разряда ах-боже-ж-ты-мой-как-это-прекрасно. Но это и было прекрасно. Прекрасно, до дрожи в коленках, лишних клякс на пергаменте и сладко ноющего сердца.

Я вздохнула, снова взглянула на Драко и тут же с интересом уткнулась в пергамент, покраснев: он смотрел в мою сторону. Не выдержав, через пару секунд я снова посмотрела на него и сглотнула – он всё ещё смотрел. Нервно одёрнула прядь волос и принялась лихорадочно вчитываться в учебник, а в голове билось: на что он смотрит?! Ну Господи, ну на что тут смотреть?!

– Гермиона, ты что-то хотела у меня спросить? – спокойно спросил он.

Я помотала головой, не находя сил в сдавленных связках произвести даже свист.

– Тогда почему ты всё время на меня смотришь? Мне казалось, ты меня достаточно видишь за день.

Я снова помотала головой, размышляя, с какой скоростью надо собрать вещи, чтобы успеть ускользнуть от Драко, если он продолжит настаивать, и не быть остановленной им.

Он не продолжил, за что я была ему благодарна. Просто сказал, что всегда готов выслушать, если мне есть, что сказать, и вернулся к пергаменту. Мне бы его хладнокровие. Мне бы его смелость... Этот человек встретился лицом к лицу с Волдемортом и не испытал ни унции страха. Но от этой его храбрости мысли мои неизменно перескакивали к Панси.

“Он был очень юн, но уже тогда знал, сколько власти у его родителей, сколько людей трепещут перед именем ‘Малфой’. И он обещал мне эту власть, больше ничего”.

Он обманул её ожидания. И я чувствовала свою вину из-за этого... Он не сдержал обещания. Он выбрал свободу, он стал принадлежать себе, но от мыслей о Панси у меня сжималось горло. И ещё... признаться, меня посещали и гораздо более эгоистичные мысли. Я помнила весь её рассказ. Слово в слово. И меня мучили глупые фантазии... Чтобы мне ответил Драко, осмелься я у него спросить то же, что спрашивала она? Получил ли бы я заветное “да”?

“– Надеюсь, ты не собираешься шокировать меня признанием.
– Нет”.

Но я ведь и так знала ответ...

Считаешь ли ты меня красивой?
Нравится ли тебе моё общество?
Жалел бы ты, если бы я ушла?
Считаешь ли ты меня красивой?
Нравится ли тебе моё общество?
Жалел бы ты, если бы я ушла?
Считаешь ли ты меня красивой?

– Что?!

Я вскинулась. Драко смотрела на меня дикими глазами.

– Что ты только что спросила?

– Ничего... – нетнетнетбоженет, я не могла произнести это вслух!

– Ты... – он недоверчиво фыркнул. – Считаю ли я тебя симпатичной? Грейнджер, нет, я...

– Нравится ли тебе моё общество? – быстро задала я следующий вопрос, как магическую формулу, не давая ему время опомниться.

– Что за?!.. Грейнджер, не надо... – хмуро начал он, и я снова перебила его.

– Было бы тебе жаль, если бы я ушла?

Его лицо похолодело. Deja vu встало на место, и он вспомнил, где уже слышал это.

– Нет, – прозвучал безжалостной приговор правды.

Я бегло улыбнулась кончиками губ, подтверждая свою теорию, и начала бессмысленно перебирать пергаменты.

Драко в мгновение ока пересел близко-близко ко мне, взяв меня за руку.

– Я не считаю тебя симпатичной, я считаю тебя прекрасной, – сказал он, и я фыркнула, не поверив ни на секунду, но моё сердце забилось чаще. – Мне не просто нравится твоё общество, я от него зависим, и, если ты уйдёшь, меня попросту не станет.

Я во все глаза смотрела на него, отчаянно желая верить, что так невозможно лгать. Что он говорит от сердца. И я бы поверила, если б в этот момент он не поцеловал меня. Резко подался вперёд и резко прижался губами к моим, как всегда плотно сомкнутым. На короткий миг я обмерла даже больше, чем когда поняла, что задала вопрос Панси вслух, а потом вцепилась в его плечи и оттолкнула. Он, мне кажется, испугался не меньше моего, то ли своей порывистости, то ли моего бегства.

– Гермиона... – прошептал он.

– Зачем, Драко? – я почувствовала слёзы у глаз, сама не знаю почему. – Зачем? – бессильно прошептала я.

– Но ты спросила... – в отчаянии взмахнул рукой он. – И твои взгляды! Ты всё время смотришь на мои губы... Я видел... – шёпотом закончил он.

Я отрывисто рассмеялась и так же резко замолкла.

– Это не имело к тебе никакого отношения, – прошептала я истерично. – Я – неполноценная. У меня родители – дантисты. Они лечат зубы. Это для меня с детства самое важное – рот. И меня в этом вопросе природа обделила. Я улыбнуться не могу – я ужасна! Мой рот – губы, зубы, подбородок, улыбки, смех... Как будто меня когда лепили, от другого человека нижнюю половину забрали. Не моя она! Я даже человека ищу, с которым хотела бы провести если не всю жизнь, то хотя бы часть её, по критерию рта. Это мой Поиск. Поиск человека с идеальным ртом. Моего Прекрасного Принца. Который меня разглядит и прочувствует, – я взглянула на него. – Но спасибо тебе, Драко, за этот порыв вежливости.

Я резко поднялась. Мне хватило сорока секунд, чтобы собрать вещи и вылететь из кабинета, оставив друга, в которого я была влюблена, в полном ошеломлении...


~*~*~*~


Я – просто ошеломительный дурень. Ну с чего я решил, что нравлюсь ей? С чего я решил, что после всего в этой жизни, я вдруг получу что-то задаром? Получу что-то, что действительно хочу? Восьмое Правило Малфоя: “ Люди должны получать то, чего заслуживают, а не что хотят”. Гермиону я точно не заслужил.

От случившегося у меня страшно болела голова, словно на неё надели чугунный котелок и постучали по нему несколько раз хирургическим молотком. В такие моменты хочется сунуть голову под ледяную струю в раковине. Или полетать в морозном ветре – тоже альтернатива. Проблема от этого, конечно, не исчезает, но на высоте, под барьером квиддичного поля, всё становится настолько незначительным. Я уже и не помню, когда в первый раз прибегнул к такому способу – метла у меня была с самого детства. А с нынешней связаны самые хорошие воспоминания.

Когда “Нимбус-2001” только поступил в продажу, я тут же знал, что должен заполучить его. До этого я неплохо обходился с “Кометой”, а после, конечно, завидовал поттеровской “Молнии”. Но “Нимбус” был словно сделан для меня. Просто мечта...

Именно что – мечта. Юношеская фантазия. Парень и его скоростная метла, рассекающие воздух где-то над Темзой, свободнее птиц, смотрящие новый мир, новых людей...

Эта фантазия так и останется фантазией. Мне не отведать этой жизни. Я обязан оставаться на месте, наполовину освободившийся, но всё же привязанный. Спасибо, у меня есть эта метла. Символ всего того, чем не является моя жизнь. Простая, прекрасная, лёгкая. Поэтому я люблю её и не собираюсь заменять, хоть у меня есть деньги на покупку десяти “Молний”.

Ещё вчера я чувствовал себя на вершине мира. Сегодня этот мирок обратился кучей хлама... Вчера я был горд тем, что не принял метки, что стал сам себе хозяином... а сегодня вдруг оказалось, что тем самым я предал дружбу и веру своей лучшей подруги. И не только её... И не только Гермионы.

Мой отец. Тёмный Лорд ли, Дамблдор – угроза его жизни по-прежнему остаётся. Но, по крайней мере, с последним есть надежда на вознаграждение. На свою маленькую победу. С Лордом – всё, что ты получаешь – ещё больше Тёмного Лорда. А люди ещё удивляются, что я от него сбежал.

Но отсюда, где я сейчас, уже не сбежишь. Здесь – моя жизнь. Моя семья, моё прошлое, мои друзья... Всё там, где я хотел бы, чтобы оно было. Ну, практически всё. Если не смотреть на жизнь сквозь пальцы, то за несовершенством не нужно тянуться к поместью или в Азкабан – достаточно оглянуться вокруг. Большинство однокурсников, даже слизеринцев, давно отвернулись от меня. Куда-то делись те счастливые деньки, когда страх и уважение к моей персоне и моему наследию шагали рука об руку. Теперь это страх и презрение... И, конечно, была Гермиона. Ситуация, оказавшаяся на острие ножа. Или она пойдёт в противоположную от меня сторону, или я споткнусь ещё сильнее. И, как бы мы не разыграли карты, хорошего конца тут не будет. Обида, саднящее чувство внутри, обвинения, слёзы...

Острый ум здесь играет против меня. Даже такое благословение может быть проклятьем. Упоительно уметь разобрать ситуацию по косточкам, сложить обратно, найти решение... Омерзительно понимать, что уравнение твоей жизни решения не имеет.

Мой побег? Передышка, не более... И насколько, кто знает? Даже Дамблдор не всесилен, а Тёмный Лорд точно хочет моё сердце на тарелке к завтраку, и рано или поздно найдётся кто-то, кто не побрезгует принести хозяину сердце ребёнка. Возможно, другой ребёнок, не столь удачливый, как я сам. Возможно, это будет Панси... Но нет, это слишком мрачная мысль. Хотя, боюсь, её я и правда потеряю. Или кого-то другого из моих друзей. И даже для меня это будет всё равно, что отрубить конечность. И тут не выбрать, какую менее больно...

Но сейчас я не буду думать об этом. Сейчас – ранняя весна, солнце светит, и ветер зовёт за собой. Ещё холодно, но можно полетать немного, вдохнуть сырого мартовского воздуха, набраться свежих мыслей.

Интересно, как это понравилось бы Гермионе? Я никогда не видел, чтобы она летала. А раз уж я всё равно испортил воду между нами, может, пригласить её полетать?


~*~*~*~


– Ты не мог мне сообщить, что отправляешься летать? – я нависала над Драко, уперев руки в бока.

Тот, насупившись, развалился в одном из кресел библиотеки, прижимая смоченный ледяной водой платок ко лбу. Блейз сидел рядом, сочувственно косясь на приятеля. Драко умудрился налетать тридцать минут, а в последние тридцать секунд совершить аварийную посадку и травмировать драгоценное лицо.

– Я собирался тебя позвать... – пробурчал он.

– Но не позвал! И на твоё счастье ты отделался только синяком в пол-лица. А если бы ты сломал что-то жизненно-важное?!

– Да, метлу например, – подсказал Блейз. Я грозно стрельнула в его сторону глазами. Тот тут же поднял руки и отодвинулся в другой угол кресла.

– Да какое тебе дело, Гермиона? Займись благотворительностью где-нибудь ещё, – сварливо проворчал Драко, махнув в сторону двери из библиотеки.

– Я пока здесь свободна, – в тон ему отозвалась я, садясь рядом и забирая у него платок, который он уже недовольно комкал в руках, и снова приложила к его лицу. Он глянул на меня и поднял глаза к потолку. Если он и вспоминал наш милый маленький инцидент этим утром в кабинете, то ни словом, ни жестом не дал об этом знать. Надеюсь, мы оба сможем об этом забыть.

– Ну, так? – въедливо спросил он.

– Ну так что? – рассеянно отозвалась я, осматривая его лоб и скулу.

– Зачем благотворительность? Я вздорный, потрёпанный, гордый, грублю тебе. Сомневаюсь, что тебе больше не на что тратить свободное время. У тебя уроки, гриффиндорские соратники, ненаглядные книги.

– Я уделяю им время... – отозвалась я спокойно, откладывая платок, и, словно в подтверждение, тут же подобрала книгу со стола.

– Ты не ответила на вопрос, – обиженно заметил Блейз. – А это моя прерогатива.

– У меня на всё должна быть причина? – хмуро отозвалась я, чувствуя себя загнанной в угол.

– У большинства людей она есть. Если они не иррационалы, конечно...

– Раз тебе это не мешает, я тоже назовусь иррационалом, – пробубнила я, вчитываясь в книгу – текст оказался достаточно интересным. Через мгновение я уже сжимала в пальцах воздух, так как книгу бесцеремонно забрал Блейз.

– Блейз Забини. Верни сейчас же, – процедила я, поворачиваясь к нему.

– Попробуй отними, – он показал мне язык. Я поднялась и потянулась за книгой, но у Блейза было явное преимущество в росте и длине рук, так что мне приходилось перегибаться через него, разве что не ложась. Блейз, воспользовавшись этим, потянулся к моему животу и начал беззастенчиво меня щекотать. Я взвизгнула, сжавшись, и треснула ему по затылку. Блейз невозмутимо ответил мне тем же, обескуражив меня своей наглостью. Увы, наше веселье прервали...

– Почему ты такая настырная?! – взорвался рядом с нами Драко. Я, воспользовавшись моментом, выхватила книгу у Блейза и, запыхавшись, повернулась ко второму слизеринцу, с негодованием смотревшему на нас. – Какая к чёрту иррациональность? Почему ты просто не плюнешь на меня? – я искренне удивилась, откуда ему вообще пришло такое в голову, но не стала останавливать его упоённый монолог. – Почему не уйдёшь? Я отнимаю твоё время, я терпеть не могу твоих друзей, кричу на тебя, издеваюсь, всячески трачу твои нервы и ничего не даю взамён за это. Ты бы уже давно могла уйти!

Драко открыл рот для дальнейшей тирады, но потом смолк и отвернулся, хмурясь, явно не довольный потерей самоконтроля. Я фыркнула и скрестила руки на груди.

– Да мне всё равно, что ты говоришь. Мне всё равно, как громко ты собираешься кричать, стенать, рыдать, умолять, рычать, бросаться заклинаниями. Я не уйду. И знаешь, почему? Потому что ты – мой друг, нравиться тебе это или нет. А людей, которые тебе не безразличны, не отталкивают, даже если от них ничего, кроме боли в заднице! – я надменно хмыкнула в лучшей манере самого Драко и вышла из библиотеки. Надумал себе всякой чуши. Пусть подумает ещё...


~*~*~*~


Мне казалось – я во всём разобрался. Разобрался в ней. Но поступки Гермионы заставили меня подумать ещё.

Никто из нас не вспоминал моей плачевной попытки выразить ей свою приязнь. С её стороны не было ни смущения, ни неловкости, которые можно было ждать. Я всё время следил за ней, но она словно стёрла это из памяти. Попытка обрубить связь между нами не удалась тоже: Гермиона изобразила глубочайшее оскорбление и продолжила свою дружелюбную политику как ни в чём не бывало, чем нервировала меня ужасно.

Мои сомнения в том, что за её упорядоченным фасадом кроется полнейший сумбур, зародились по чистой случайности. Благодарить и винить в этом можно Блейза и его полное отсутствие инстинкта самосохранения. Если бы он не натолкнул меня на эту мысль, я бы уже плясал на его могиле, с надписью – “Погиб во имя своего идиотизма”. К счастью для него, он подарил мне более важную пищу для размышления.

Дело было перед началом нашего экзамена по трансфигурации. Докладчики собрались у отдельной аудитории, а выбравшим простой письменный экзамен предстояли ещё несколько дней ожидания. Мы с Гермионой стояли среди ещё нескольких учеников, и она, подняв глазу к потолку, шевелила губами, повторяя свою аргументацию. Мне даже было любопытно, как она будет доказывать свои сумасбродства – до этого мы решили, что дебаты проведём импровизационно, не нарабатывая ничего вместе.

Я тоже было попытался повторять, но за пятнадцать минут до экзамена уже не мог сосредоточиться. Хотелось направить мысли в иное русло, расслабиться, поговорить с кем-то. С Гермионой заговаривать я не решился – чревато, а Блейз куда-то испарился этим утром в весьма приподнятом настроении. Из двух зол я выбрал своего непутёвого друга и направился на его поиски, предварительно справившись у Гермионы, не видела ли она его.

Девушка медленно сфокусировала на мне взгляд, возвращаясь к реальности и судорожно пытаясь понять, что я только что спросил.

– Я спрашиваю, ты Блейза не видела?

– Блейз! – воскликнула она, прижимая руку ко рту. – Я совсем забыла! Я же видела их вчера вечером... О, эти мальчишки. Они так не любят друг друга, ума не приложу почему! Руки опускаются. А вдруг они о дуэли вчера договаривались или ещё каком-то опасном ребячестве? – она замахала руками. – Тебе необходимо найти их, Драко!

– Гермиона... – я с сомнением вгляделся в её лицо. – Ты в своём уме? Какие “они”?..

– О, просто иди, Драко! – взволнованная Гермиона развернула меня за плечи и легонько толкнула между лопаток.

И я отправился искать Блейза. Вместо этого, идя по коридору в сторону библиотеки, я напоролся на Поттера. Тот сидел в одной из ниш, устало привалившись к стене, и разглядывал какой-то пергамент. Мне не было видно, что там написано, но судя по всему, это была карта.

– Что Поттер? Ориентируешься по школе только с путеводителем? – язвительно улыбнулся я.

Тот поднял на меня глаза, убирая пергамент в карман, но ничего не ответил. Надо признаться, за последние три месяца мы как-то притерпелись: слишком уж часто сталкивались нос к носу из-за Гермионы. В такие моменты она призывала нас к цивилизованному общению, назидательно твердя: “Терпение – добродетель”. Сейчас мне стало немного жаль, что мы больше не ругались – раньше это было отличным отвлекающим фактором.

– Не видел Блейза? – справился я. – Забини?

– Как же, – Поттер иронически скривился. – Он с Роном.

Я уставился на него изумлёнными глазами.

– С Уизли? С какой радости? – меня аж передёрнуло.

– А тебе Гермиона не рассказывала? – Поттер с подозрением прищурился в мою сторону.

– Что они собачились перед отъездом? Но это когда было... Хотя она сегодня что-то про дуэль говорила. Но это не про Блейза, – я фыркнул и скрестил руки на груди.

– Собачились? – медленно повторил Поттер с флегматичной усмешкой, откидываясь назад. – Это я с Роном собачился. А они с Блейзом... как это сказать... подружились.

Я закатил глаза. Подружились – ну как же. Гриффиндорская тупость снова даёт о себе знать.

– Как знаешь. Можешь сказать, где они?

– В одном из кабинетов возле вашей гостиной, – Поттер неопределённо махнул рукой и снова вытащил карту. – Да только я бы не советовал к ним соваться – себе дороже, – он неприятно скривился.

Я покрутил пальцем у виска и направился в сторону слизеринской гостиной. В коридоре, ведущем к ней, я бесцеремонно распахивал каждую дверь, заглядывая внутрь, в поисках Блейза.

Найдя, наконец, нужный кабинет, я чуть не рухнул: Поттер был прав! И в том, что Блейз был здесь с Уизли, и в том, что соваться к ним не хотел. Или, правильнее сказать, они вряд ли хотели, чтобы в данной ситуации к ним кто-то совался. Рубашка на рыжем гриффиндорце была расстёгнута, а Блейз, с ужасом уставившийся на меня, держал в руках расстёгнутый ремень и собирался расстёгивать ширинку. Несколько секунд мы просто таращились друг на друга, а потом Уизли резко схватил свою мантию и сумку и вылетел из класса, пылая ушами как японский флаг.

Я раскашлялся и отвернулся, нарочито изучая пол, пока Блейз надевал рубашку и приводил брюки в порядок.

– Драко? – позвал он меня. – О, Дра-а-ако-о-о! – пропел он снова.

– Иди ты. Меня эта сцена будет мучить в кошмарах до самой старости, пока у меня не начнётся альцгеймер! – я застонал. – Как я буду сдавать трансфигурацию? Эта картина въелась в мой мозг!

– Не злись, пожалуйста, – по-девчоночьи заискивающе проныл Блейз.

– Что ты, Блейз! – воскликнул я, картинно взмахнув руками. – Как я могу злиться? – я потом с рыком кинулся на него, принявшись душить. – Как ты мог, Брут?! С Уизли? Из всех парней ты выбрал Уизли? – я снова застонал. – А-а-а, я убью тебя!

– Насилие – не выход! – пискнул он, схватив меня за запястья. – Если ты меня убьёшь, мой призрак придёт к тебе жаловаться!

– Но как ты мо-ог! – продолжал выть я. – Это же Уи-и-изли-и-и!

– И что? – просипел он. – Я тебя не упрекал, когда ты начал встречаться в магглорождённой, а это, друг мой, куда хуже!

Я обречённо опустил руки и запрокинул голову.

– Ну почему он? Блейз, это удар под дых...

– Ой, не веди себя как ребёнок! – Блейз насупился. – Сам виноват – я не первый раз с ним встречаюсь, мог бы и догадаться!

– Даже так? – я возмущённо цыкнул. – Почему же я об этом узнаю только так?!

– Э-э... Ну, я надеялся, Грейнджер тебя введёт в курс дела. Она видела, как я свиданье ему назначал.

– Гермиона? – я устало рухнул на ближайший стул, со шлепком опустив ладони на лицо. – Она вообще думает, вы тут устроили бои без правил.

– Чего? – переспросил Блейз с удивлением.

– Ду-эль, – раздельно повторил я и скривился. – Можешь себе представить – она ни о чём не подозревает! Думает, вы терпеть друг друга не можете...

Блейз недоверчиво уставился на меня, а потом рассмеялся. Поборовшись пару секунд, я присоединился к его хохоту.

– Серьёзно, друг? Ну и дела... – выдохнул он сквозь истерические смешки. – Вот уж не ожидал от неё такой непроницательности, – он покачал головой. – Впрочем, Грейнджер может быть самой умной ведьмой Хогвартса, но в личных отношениях она полный лопух. Не видит девица, что под самым носом твориться.

Я резко прекратил смеяться, осмысливая это занимательное наблюдение. Не видит, что под самым носом, значит? Мои губы сами расплылись в усмешке. Может, она и меня под своим носом не разглядела. И себя тоже.

– Спасибо, Блейз! – воскликнул я и порывисто обнял, похлопав по спине.

– За что это? – оторопел он.

– За всё, придурок! – радостно отозвался я, бросаясь к двери. – Надо поговорить с Гермионой.

– Ну-ну, – Блейз хмыкнул. – А я пойду, отыщу свою рыжую музу... Удачи Драко, я полетел! – и он поскакал по коридору.

А я поспешил к кабинету трансфигурации, чтобы попытаться вытряхнуть что-то из Гермионы, повторяя как мантру: не видит, что под её носом! не видит, что под её носом! А я-то, идиот, решил, что, несмотря на её неубедительность, интерес мне её не светит. Теперь же я размышлял: а знала ли она, что делала, когда меня оттолкнула?

Когда я достиг кабинета, Гермиона уже рвала и метала – преподавательский состав уже собрался, и ей пришлось пропустить вперёд одного из докладчиков – кажется, МакМиллана, скорость объяснений которого приближалась к нулю с каждым новым предложением.

– Куда ты ушёл? – накинулась она на меня, едва завидев.

– Я же говорил – искал Блейза. Мне нужно было проветриваться. А ты сама сказала – дуэль...

– Какая дуэль! Какой Блейз! Драко, у нас экзамен начался! – она бесшумно втащила меня в аудиторию, где ещё с полчаса мы терпеливо дожидались окончания реферата МакМиллана. Те, кто под конец не уснул, ему вяло поаплодировали, впав в состояние, близкое к трансу.

Следующими вышли отвечать мы. Пока Гермиона разложила на столе свои наработки, я вытащил палочку и огненными буквами начертил свою формулу – очень эффектное заклинание. Меня научил ему отец.

Девушка взглянула на формулу и, прокашлявшись, начала говорить:

– Ни одна гора не похожа на конус. Ни одно облако не похоже на сферу. Ни одна молния не бьёт по прямой. Частное может отличаться, но может и совпадать с глобальным. В сложных динамических системах стабильность сосуществует с неистовством. Линейные вычисления применимы лишь к аллегорическому восприятию природы, а истина далека от линейности...

Я поражённо слушал её аргументацию, такую ненаучную, но элегантную. Она говорила слаженно и убедительно, свято веря в свою правоту. Как и в любой другой ситуации, не правда ли? Так же уверенно и спокойно, как возвела гранитную стену между нами, не разглядев и не поверив ни моёму сердцу, ни даже своему. Ах, знала ли ты, Гермиона, что делала, отталкивая меня? Думается, что нет. Мне думается, гриффиндорская доблесть тебя подвела, и ты попросту испугалась, дорогая...

Я усмехнулся и разлепил губы, начиная с ответным аргументом:

– Хаос необъятен и независим, но и его можно просчитать... – я встретился с Гермионой взглядом и почувствовал её мгновенную неловкость. Мне кажется, впервые с инцидента, мои глаза снова пылали.


~*~*~*~


Иногда я задумываюсь, действительно ли обжигают “горящие” взгляды. Они не могут, не должны, но как-то мы чувствуем их спиной. Драко всегда ощущал мои взгляды и всегда оборачивался, так мне кажется. И мне было ненавистно отворачиваться от его лица, нарочито глядеть в другую сторону, игнорируя его вопросительный прищур в ответ. Я притворялась, что вовсе и не смотрела. Притворялась, что его холодные глаза не вызывают у меня мурашек, а вид его совершенного рта мне индифферентен. Потом, я просто невинно улыбалась ему уголком губ, и он принимал эту жалкую косую улыбку. Всегда принимал, и иной раз мне хотелось, чтобы он усомнился.

Красота, поделённая на лёд...

Я писала работу по Арифмантике. Раскладывала по её странным, ненаучным архетипам своих друзей. Раскладывала Драко... и размышляла о нём. Он так никогда и не догадался, почему я на него смотрю. Никогда не слышит то, что остаётся в моих фразах между строк. Панси догадалась, иначе не заговорила бы со мной, думаю, догадывается и Блейз, и даже Гарри. Но он, со всей своей гениальностью, в этом отношении всегда был слеп.

Порывистость минус хитрость плюс трагедия?..

Он мог бы догадаться тогда, когда попытался... попытался... О, я даже в мыслях это произнести не могу! Он мог поднажать, и я бы раскололась. Но он не стал, и я чуточку разочарована этим. Потому что ещё чуть-чуть, и я позволила бы себе рухнуть в иллюзию того, что он увидел меня. По-настоящему. То, что он сделал, он сделал как друг. Как тот, кто заботится. Но ему и самому нужна забота, хотя он не показывает этого и не принял бы моих попыток. Сказал бы, что ему не нужна жалость, хотя, упаси меня Боже, это была вовсе не она. Просто я вижу, что ему не хватает теплоты и человечности.

Эгоизм, помноженный на талант...

Но даже в своём одиночестве меня он не заметил, хотя я тоже всегда одна. Может, я слишком многого от него жду? То, что он страдает в одиночестве, не значит, что ему это претит. Не значит, что в качестве утешения он обратиться ко мне. Опомнись, Гермиона, кто, находясь в трезвой памяти, захочет тебя? Педантичная девица, чересчур самостоятельная, обожающая поучать других... И мой рот!.. Если мне суждены какие-то отношения, радужной свадьбой и совместной могилой они не кончатся.

Гордость, возведённая в интеллект...

Но меня греет мысль о том коротком миге, когда он прижался губами к углу моих губ, позволив на миг ощутить их мягкость, хотя я и оттолкнула его, и вместо того, чтобы ответить, умоляюще объяснила, что “всё-со-всем-не-так”, беззастенчиво плетя враньё ему прямо в глаза. Он вёл себя так не по-малфоевски, так... по-гриффиндорски... Я боюсь представить, что было бы, если бы я ответила. Извиняющийся взгляд, нервные улыбки... одно разбитое сердце.

Сердечность, извлечённая из-под равнодушия...

С тех пор, пока я механически двигалась по Хогвартсу, на своей спине я чувствовала его пылающий взгляд, полный сожаления. И мне до боли забавна мысль, что теперь, наконец-то, он наблюдает за мной. Но рядом ютится и горькое осознание, что за его глазами пугающе пусто. За его глазами нет ничего, что имело бы отношение ко мне. Я – лишь одно из имён его немногочисленных знакомых. А он – всё равно, что кантовская вещь-в-себе: никого не подпускает близко.

Сумма великолепия и ума в квадратном корне эгоцентричности, разделённая на самобичевание и умноженная на одиночество плюс трагедию... Всё это Драко... Просто...

Мысли несдержанно пробиваются в шёпот. Просто...

– Драко...


~*~*~*~


– Что? – ответом было молчание.

– Дра-ако! – снова позвал меня Блейз после короткой паузы.

Я вскочил с дивана и принялся лавировать по гостиной, избегая преследований озабоченного моим благополучием.

– Драко, я знаю, ты не хочешь об этом говорить...

– Верно! – откликнулся я живо. – Не хочу!

Но, как известно, Восьмое Правило Малфоя: “Люди должны получать то, чего заслуживают, а не что хотят”. Особенно после того, как изливают настырным друзьям душу о том, что их не любит дама сердца.

– Блейз, я не в состоянии сейчас выслушивать твои лекции. Давай промотаем этот кусок и избавим друг друга от хлопот? Я был идиотом, всё закончено, вот и хорошо...

– Хорошо? – Блейз толкнул меня, и я рухнул в кресло, а он навис надо мной с самым угрожающим видом. – Ты думаешь, это хорошо? Хорошо закончено? Друг мой, ещё ничего не кончено!

Что ж, я хотя бы попытался. Меня не в чем упрекнуть. К тому же, я был согласен с Блейзом. Просто я не хотел это обсуждать. Но он мог быть упрямейшим засранцем...

– Начнём с того, что мне практически с первого дня было очевидно, что маленькая мисс “Я-всех-построю-по-линеечке” не ровно к тебе дышит, – я рассмеялся в ответ на это, намереваясь сровнять с ковром психологический гений Блейза, но он оказался настроен куда серьёзнее. – Да воспользуйся уже своим бесценным мозгом и проанализируй всё сам!

– Я проанализировал, – огрызнулся я. – Результат был неутешительным! – правильно, Драко, вспомни об этом – замечательная ложка дёгтя поверх не менее прекрасного дня.

– Нет, Драко. Просто это тот “О, дивный новый мир”, которого ты боишься больше, чем Авады Тёмного Лорда. Список причин, по которым ты ей не подходишь, я уверен, соразмерим по длине с Ла-Маншем. Удобно, не правда ли, что ты не позаботился об обратном перечне?

– Блейз. На этом континенте, ты – единственное живое существо, которое в состоянии меня вытерпеть. Я создан жить в одиночестве. А она... не вздыхает обо мне. Гермиона любит всех. Мне иной раз кажется, она и Лорда в хорошем свете разглядит.

– Кроме себя, – мягко указал Блейз и присел рядом у кресла. – Драко, я не встречал человека более неуверенного в себе, как личности, чем она. В карьерном плане с её интеллектом она как рыба в воде. В социуме – как рыба об лёд. Ей просто в голову не приходит мысль, что ты заинтересован ею, иначе все бы жили долго и счастливо уже давно.

– Мы жили бы счастливо очень не долго, – сухо отметил я. – Потом мы жили бы порознь, она – счастливо, потому что нет меня, а я – коротко, потому что есть Тёмный Лорд. Я не создан для отношений... Никаких.

– Дивный новый мир, Драко, дивный новый мир, – напомнил мне Блейз. – Ты просто до смерти боишься разрушить свою милую маленькую парадигму одиночества и разрухи. Ты не знаешь, как поступить с чем-то безупречным, целостным и априори хорошим!

– Ах, как хорошо, что нашёлся кто-то, кто позаботится о несчастном стриже Драко со сломанным крылом! – едко отозвался я.

– Ну, дорогой, не всё же сразу! – возмутился Блейз. – Гермиона не жалеет тебя и не возводит в статус Золотого Тельца. Полагаю, в некоторые дни ты её попросту бесишь. Но это не меняет того, что это лучшее, что есть в вашей безобразной жизни сейчас!

– И ты хочешь, чтобы я этим рискнул? – тут же поддел я его логику. – У меня нет уймищи друзей и альтернатив, чтобы безвозвратно разрушить всё с Гермионой.

– Гораздо большим преступлением с твоей стороны, Драко, будет ничего не сделать, – отозвался Блейз необычайно серьёзно, но тут же пригрозил: – Если ты в ближайшие дни не разберёшься с этой проблемой, я исполню с тобой свои детские нереализованные фантазии. А они, спешу заметить, включают в себя пушистые наручники, мороженое и наездничий стек...

– Фу, Блейз! – я закатил глаза. – Знаешь, что? К чужому дружку со своим извращеньем не ходи, – нравоучительно сообщил я.

– Как с тобой сложно, – картинно вздохнул Блейз.

– Хотите просто – не с тем водитесь, – полушутливо отозвался я, всё ещё погружённый в мысли о Гермионе.

– Да знаю я, – хмыкнул Блейз. – И, думаю, она тоже... Все мы знаем, что ты рисковый парень, – я фыркнул.

Но сомнения не оставляли меня. “Рисковый”, да? Но с чего Блейз взял, что Гермиона пойдёт на этот риск?

Однако у меня возникла идея, как развеять свои сомнения раз и навсегда и вывести Гермиону на чистую воду. Мне казалось, я знал, что нужно было делать.


~*~*~*~


– Драко, напомни мне, что мы здесь делаем? – недовольно процедила я сквозь зубы.

Ответ не имел значения, потому как положение, в котором мы оказались, свидетельствовало о полном отсутствии работы мозга у меня. Был обеденный перерыв, и Драко потащил меня в один из самых тесных, часто используемых коридоров Хогвартса, да ещё и с мантией-невидимкой, о которой я проболталась ему на днях – мы же теперь друзья... Возможно, в один прекрасный день он даже подружится с Гарри... если мы будем поддерживать с Драко связь после школы, в чём я сомневаюсь.

В общем, Драко ходил задумчивый несколько дней и, когда я предложила помощь, с сомнением спросил, знаю ли я какой-то эквивалент запрещённому зелью невидимости (довольно старое изобретение, которое, как выяснилось впоследствии, отравляет пигментацию кожи, вот его и запретили). Посомневавшись с минут двадцать и подумав о других вариантах, я рассказала Драко о мантии Гарри. Он в первое время, конечно, повозмущался и даже припомнил дуэль, которую назначил ему ещё на первом курсе, чтоб науськать на него Филча (вот удивительная злопамятность...), но потом просто спросил, смогу ли я стащить её на час. Я заставила его побожиться, что он не будет её ритуально сжигать, на что мне было сообщено, что я и так буду стоять рядом.

И теперь я стояла, прижимаясь к Драко спиной, под мантией-невидимкой, в заполненном людьми коридоре Хогвартса, в углу у стены, наблюдая за потоком студентов.

– Помнишь, ты говорила мне о своём комплексе? – спросил Драко, наклоняясь к моему уху.

Я поёжилась. О, да, я помнила! Точнее, помнила, при каких обстоятельствах была произнесена эта великая речь, так что я боюсь представить, что за сумбур тогда наговорила. Кажется, я упомянула ему о своём Поиске...

– Допустим, я помню, – осторожно произнесла я.

– Так вот, я сейчас собираюсь воспользоваться своей гипнотической силой убеждения, технику которой я перенял у очковой кобры и профессора Снейпа, и разрушить твои дурацкие иллюзии. Во-первых, я не знаю, что ты себе в детстве вбила в голову, но с лицом у тебя всё в порядке, – я открыла, было, рот, но Драко шикнул на меня: – Не перебивай. Это потом. А сначала я хочу, чтобы ты внимательно посмотрела на всех своих знакомых и подвергла их тщательнейшему анализу. Потому что, страшно разочаровывать, но, боюсь, идеального рта не существует... И нечему завидовать...

– Существует, – тихо прервала его я, позволяя себе улыбнуться в темноте.

– У твоего принца на белом ишаке, я помню, – нетерпеливо отмахнулся Драко. – Но я готов с этим поспорить.

– Вечно ты со своими спорами, – беззлобно пожурила его я.

– Я не виноват, что в детстве мне вместо сказок читали Цицерона, – Драко тряхнул волосами и снова наклонился ко мне. – Ну, давай, Грейнджер... – он кивнул в сторону коридора. – Чьи губы тебе там нравятся?

Я неохотно перевала взгляд на толпу. Кого он ждал, что я назову? Лаванду? У неё яркие полные губы, таким и помада не нужна – оно и верно, Лаванда была очень влюбчивой, ветреной, и всё в её внешности свидетельствовало о сангвинической натуре, о чём я последовательно сообщила Драко. У Парвати и её сестры, помимо очевидной национальной физиогномики, верхняя губа выступала над нижней – физиогномика не ошиблась, называя их добрыми, но посредственными. За Парвати, как за соседкой, я так же замечала, что рот она держала вечно полуоткрытым, сверкая блестящими зубами – свидетельством изящного вкуса. Губы Джинни мне не нравились тоже – она всё время плотно сжимала их в энергичную линию, словно боялась выдать какой-то страшный секрет. Подбородок её продолжал прямую линию щёк, придавая её лицу не только смелость, но и нечто мужское, что не дарило и без того мальчишеской Джинни изящества.

– А другие знакомые? – продолжал напирать Драко. – Лавгуд?

– Она – истинный флегматик, замкнутая, хотя и талантливая. И лицо у неё такое же – расслабленные губы с налётом улыбки, округлый подбородок с ямочкой. Всё это вписывается в общую картину, да только картина сама за стеклом – руку протянешь, но коснуться никогда не сможешь, – я пожала плечами.

– Панси? Дафну и других слизеринок ты вряд ли знаешь...

– Панси? – я замялась. Мне всё ещё неловко было говорить о ней. Но Драко, очевидно, было интересно послушать о ней, и я послушно закрыла глаза, представляя её лицо. – У неё подвижные широкие губы, что совпадает с её несдержанностью – она всегда говорит, что думает, и чаще говорит, чем анализирует это, что впрочем, искупается её амбициозностью.

Драко хмыкнул, ехидно изгибая рот – на его видение Панси это тоже было похоже.

– Но, полагаю, и её рот тебя не устраивает?

– Ну почему, устраивает. Просто я являюсь всем противоположным – сдержанная, рациональная, лишённая амбиций.

Драко обречённо вздохнул, смиряясь с моей непокладистостью:

– А другие девицы? Хаффлпафки? Боунс, Аббот, Джонс?..

Мой взгляд столкнул в сторону проходящих мимо семикурсников Хаффлпаффа.

– Аббот – инфантильна, – призналась я, – голос у неё детский и тонкий, и губы тоже – тонкие, на срезанном подбородке. Боунс флегматична, но не как Луна – у неё полная фигура, дряблые губы, и, если бы не её леность, она могла бы оказаться в Рэйвенкло.

Драко, видимо, не обращавший внимание на все эти детали, впивался в каждую девушку изучающим взглядом и кривился, найдя вид нелицеприятным.

– Блейз в юности проиграл мне поцелуй, и я как раз предлагал ему поцеловать её. Он встал в позу и заявил, что не станет целовать в губы девочку, которой и руку поцеловать бы побрезговал.

Я фыркнула. Как это было на него похоже. Жаль, мы не общались с Блейзом раньше – с ним жизнь становилась проще и радужнее.

– К слову о Блейзе... – протянул Драко, хитро улыбаясь. – О его губах что ты думаешь?

– Драко! – я пихнула его локтём под бок. – Блейз – не девочка!

– И что? Я не предлагаю тебе примерить на себя его губы. Просто должны же найтись в этом замке хоть одни губы, которые тебе нравятся! – Драко развёл руками. – Или, извините, леди, но вы просто мнительная чудачка.

Я недовольно покосилась на слизеринца и вздохнула.

– Блейз всегда улыбается, – подумав, сказала я. – В эдакой игриво-обходительной манере. У него добрый характер. Но если быть педантичной, губы у него широкие и бледные, и я, хоть и люблю Блейза, не уважаю людей, которые всегда сверкают безупречными или не очень зубами.

Драко не отставал и выставил вперёд руку, сбив случайного ученика с его маршрута:

– А вот идёт марш твоих гриффиндорских друзей. Их, без сомнения, ты тоже любишь всех и каждого. Неужели среди них не найдётся никого, подпавшего под критерий?

– Кто, например? Колин? Не смеши мои гольфы... Дин очень простой, как открытая книга. Ничто в его внешности не цепляет. Симус непостоянен, склонен к перепадам оценок и настроений – и черты лица у него заострённые, включая подбородок и даже мелкий ряд зубов. Невилл очень мил, но слишком робок и зажат. Боюсь, я даже не смогу вспомнить, какие именно у него губы... Рон? Понаблюдай за ним один раз в Большом зале, и его кандидатура тут же отпадает. А Гарри... О нём даже думать в таком свете нельзя. Всё равно, что статую или икону оценивать: Гарри – Избранный, символ победы, символ светлого будущего. Пожалуй, все в него немного влюблены по этой причине. Но как юноша? – я покачала головой, тонко улыбаясь.

Драко недовольно прокашлялся:

– Полагаю, называть Хаффлпавцев смысла нет? Они все заранее флегматики? И все наперёд не подходят. Есть ли в этом мире человек, который удовлетворяет идеализированным потребностям Гермионы Грейнджер? – его тон меня задел, и я обернулась, нос к носу столкнувшись с ним.

– Не надо бросаться обвинениями после того, как я предупредила, что занятье, затеянное тобою, абсолютно бесполезно! – громко прошептала я, и Драко зашипел, чтобы я понизила голос, так как несколько учеников, проходивших достаточно близко мимо нашего укрытия, в ужасе отскочили, заслышав голоса из пустоты.

– Я виновата в том, что стесняюсь строения своего лица не больше, чем ты в своей любви к ораторским спорам! – более спокойно прошептала я. – А то, что я не нахожу достаточно привлекательным ни одного своего знакомого – не повод разводить столько шуму. Я не обязана уподобляться своим сверстницам! – я обиженно отступила на шаг, готовая возникнуть из ниоткуда на глазах многих учеников, но Драко схватил меня за запястье и притянул обратно.

– Но ведь твой совершенный рот существует! – торжествующе произнёс он. – Ты сама сказала! Или ты имела в виду какой-то абстрактный рот? Тогда вынужден сообщить, что все твои заморочки – полная чепуха!

– Он есть, – упрямо повторила я, хмуря лоб.

– Ну, так где он? – юноша взмахнул рукой, чуть не стряхнув с нас Мантию. – Покажи мне его! Или признай, что его нет, и избавься, наконец, от своей глупой убеждённости! – Драко завёлся и начал заводить и меня, сбивая холодный поток аналитической мысли. – Признай, что нет такого человека, у которого был бы идеальный рот! Кто он?! Какой он может быть? Ты просто цепляешься за привычное! Признай, что...

– Это ты! – резко выпалила я и замерла, во все глаза смотря на Драко. Тот также молча уставился на меня, плотно сжав губы, словно проглотив весь намеченный поток слов. А потом резко подался вперёд к моим губам.

Я увернулась, и придержала его за плечи.

– Драко, не...

– Я люблю тебя, – быстро произнёс Драко, и я так и осталась стоять с открытым ртом.

А он, воспользовавшись моим замешательством, поцеловал меня. И на этот раз я уже не сопротивлялась... Меня вдруг захлестнула волна теплоты и счастья, и всё тело покалывало, и я будто бы не чувствовала себя, не чувствовала ничего, кроме этих совершенных губ, мягко прижавшихся к моим. Он целовал меня, побуждая неумело распахнуться ему навстречу, и я чувствовала, словно совершенство его губ передаётся и мне, по губам, языку проникая в самую глубь моего существа. Это было как поцелуй бога...

Я почувствовала, что от переполнявшего меня восторженного счастья по щекам текут слёзы. Как сказал один мудрец: “Много ли осталось сделать после поцелуя, для исполнения всех своих желаний?”

~ Конец ~