Завсегдатаи Добрых Дел. Глава 1: Ура Фаддеусу Ферклу. История

Глава 1

Могу сказать, что всё началось именно в октябре 1066 года в Англии, в битве при Гастингсе. Карл Полубокий дрался, как разъярённый медведь, как истинный норманн. Малютки-англичане пугались до колик под рёбрами при виде его страшной пасти, изрыгающей боевые кличи и проклятия. Говорят, своим медвежьим поведением он распугал два юго-западных отряда, один из которых был наш. В хлипком перелесочке шла бестолковая перепалка между нашими и англичанами. В ход были задействованы котелки, небольшие брёвна, всякая посудина и крепкое словцо. Но потом пришёл Карл Полубокий и выгнал всех из леса. За эту и ещё за всякие мелкие заслуги Вильгельм, тогда ещё Только-Только-Завоеватель, велел Карлу Полубокому не называться больше Полубоким («а то, право, как Полуубогий» — говорил с лёгким укором он), а зваться отныне Карлом Норманном и получить за отвагу некую территорию, ныне это северная часть графства такого-то. На веселе, вместе с новыми подчинёнными Карл въехал на старой, скрипучей английской телеге в городок такой-то, на границе своих владений. И, кто же знал, что хоть он не получил ни одной стрелы в битве при Гастингсе, он окажется сражённым наповал стрелой любви, лишь въехав на главную площадь. У дверей одного из трактиров стояла молодая девушка и скромно улыбалась Карлу Норманну. Тот влюбился без памяти. Через четверть часа во дворе трактира соорудили нечто, напоминающее праздничный стол, притащили упирающегося священника, обвенчали влюблённых и принялись угощать норманна старым добрым английским вином. Когда последние гости, сердечно благодаря молодожёнов и трактирщика, уползли из-под столов, Карл Норманн крепко поцеловал свою жену и, то ли от счастья, то ли от похмелья, воскликнул:

— Я тут теперь завсегдатай!

С этого момента ведёт своё начало род Норманнов. Бедолага Карл не знал, что через час, после рождения сына, умрёт. Вернее, уснёт под действием напитка Живой Смерти. Его жена терпеть не могла норманнов, от них пахло рыбой и к тому же они завоевали её любимую Англию. Всё же, ей нравился этот неотёсанный болван, чьего сына она ещё и нянчила на руках. Ведьма решила, что если когда-нибудь передумает, то разбудит соню рябиновым отваром. Тем самым она опередила бы Летицию Сомноленс и прочих на пару веков. Но она так и не передумала. Ведьма тогда же решила забыть и о колдовстве, ведь она сама предала свои идеалы и идеалы Слизерина. Но что поделаешь? Не вернёшь же малыша-полукровку туда, откуда взяла? Так и жили. Малыш рос. Однажды он превратил червяка в макаронину. Потом надул из барсука мяч, которым играл во дворе в футбол. А потом к нему в окно заглянула какая-то надутая сова и швырнула в лицо увесистый пергамент.

Когда Вильгельм Норманн закончил Хогвартс, он женился на однокурснице и уехал к себе, в северную часть графства такого-то, жить и процветать. К этому можно добавить, что Карл Норманн не проснулся даже к рождению десятого внука. А жаль.

Годы сменялись декадами и веками, стал забываться несчастный маггл Норманн, осталась только чистокровная в таком-то колене семья Норманов. Казалось, можно было пережить всё: и Столетнюю войну, и войну Алой и Белой розы, вражду с Шотландией и Ирландией, потом опять с Францией. А вот Тэсс Норман в далёком девятнадцатом веке не пережила рождения в семье сквиба. Он, в отличии от брата-близнеца, не оказался волшебником. За то, в последствии, оказался мужем волшебницы Кабблер и моим отцом.

Я родилась и выросла в Эдинбурге. Мать с отцом условились не говорить о колдовстве, прекратили связи со своим миром и приютились среди маглов в маленькой бакалейной лавке. Меня спасал только мой дядя. Безусловно чудаковатым он казался мне, когда я увидела его в первый раз. Он был небрит и вместо сюртука с часами на цепочке на нём было длинное одеяние голубого цвета. Иногда он носил остроконечную шляпу, иногда заявлялся к нам с метлой в руках, будто бы украденной у какой-нибудь горничной. Он страшно сердил папу, когда доставал из-за моего уха или из собственных волос длинную деревянную палочку и устраивал что-нибудь весёлое. Например, фейерверк из искр или танец всех моих башмаков в воздухе. Папа с дядей ругались, дядя уходил, но потом всегда возвращался и рассказывал, как мы с ним, когда я подрасту, отправимся на матч по квиддичу.

— Матч будет проходить в Канаде, — говорил он. — Канада — это очень далеко.

Ещё одним человеком, который приходил из того мира, из моего мира, была Зои Шорвух. Когда она входила к нам в лавку, казалось, что ввозили маленькую парфюмерную тележку. Миссис Шорвух была полная и миловидная женщина, за которой неустанно бегал маленький русоволосый сыночек Талли. Он оставался ниже меня на целую голову, даже когда нам исполнилось одиннадцать.

Однажды дядя уехал в какую-ту поездку, но самое ужасное было то, что оттуда он так и не вернулся. Папа плакал, мама плакала, миссис Шорвух говорила что-то вроде "напросился", но, так или иначе, историю утопили в небытии.

Скоро появилась на свет моя сестра Коралина. Потом миссис Шорвух всё чаще стала уходить на прогулку вместе с моей мамой. Ещё позже мы с Талли и подросшей Коралиной организовали тайное общество, посвящённое Фаддеусу Ферклу, превратившему семерых своих сыновей-сквибов в ежей. Потом отец стал участником какой-то крупной сделки и уехал на пару месяцев в Канаду.

Летом 1886 года мальчик Талли бежал по каменным улицам старинного города Эдинбурга по направлению к «Бакалейной лавке Нормана», размахивая коричневым конвертом.

— Ирма! — он крикнул это под моим окном, и я поняла всё.

Я помню, как выбегала на улицу, помню, что на улице никого кроме Талли не было, помню, как мы обнимались и кричали что-то на подобие «Да здравствует Фаддеус Феркл, ура Фаддеусу Ферклу!», будто он, своими собственными руками писал нам письма и ставил на них печать Хогвартса.