Глава 1Небо старой мятой шалью тумана легло на плечи, грузными серыми лапами колких от мороси облаков прошлось по перрону, задевая массивные кирпичные арки, облизывая чернеющие рельсы, темную замшу плаща и литой бордюр, змеящийся до самой развилки.
Драко кладет ладонь на худое, укутанное в теплый пиджак - немного великоват: говорил же он покупать на размер меньше - плечо сына, касаясь кончиками озябших пальцев горячей кожи шеи.
Жена стоит рядом, что-то бурча о том, что они забыли взять любимую пижаму Скорпиуса, что он ни в какой другой не уснет, что надо было его, Малфоя - хотя то, что она теперь и сама носит эту фамилию, по-видимости, каждый раз вылетает у нее из головы, стоит только ей быть чем-то недовольной - не слушать, а собирать чемоданы самолично. Мелкие морщинки на ее лице то расправляются, то становятся резче и будто бы глубже. И только сейчас он осознает, сколько лет уже не стоял на этой забитой разношерстным народом платформе.
Платформа девять и три четверти.
Рядом - совсем близко, будто бы над самым ухом - раздается знакомый голос. Настолько знакомый, что внутри что-то глухо ухает вниз, разливается колким по венам, подбирается к горлу ершистым комом и гулко бухает кровотоком в висках.
Два слова.
Гермиона.
Грейнджер.
Драко медленно оборачивается, переставая даже зябко ежиться в тонком пальто.
У Гермионы дочь.
А еще у нее серая вязанная кофта, из-под которой выглядывает выглаженный и накрахмаленный воротник-стойка, россыпь мелких морщинок в уголках глаз, аккуратно собранные на затылке волосы и выбившаяся мелкая курчавая прядка на лбу. Женщина ловит взгляд Малфоя - теперь уже старшего - и приветственно-сухо кивает. Драко помнит, как увидел ее впервые, но все началось задолго до этого.
***
Драко шесть, а точнее, как он тогда поправлял, шесть с половиной. Это ведь такая большая разница - шесть или шесть с половиной: если прибавить еще половину, то будет семь, а это уж точно огромная разница - шесть или семь.
Зима.
Двадцать восьмое января - он помнит точно, ведь его тогда впервые кто-то из взрослых спросил, который час.
Это было в небольшом маггловском городишке, название которого он и не помнит уже. Да и лет двадцать назад вряд ли бы смог припомнить. Этого местечка даже на карте маггловской Великобритании не сыщешь.
Снег валил крупными мохнатыми хлопьями. Отец, приказав ему стоять на месте, зашел в какую-то лавку: приземистое одноэтажное здание, с красочными сияющими витринами со все еще не убранными с рождества гирляндами.
Драко успел уже продрогнуть: снег запорошил не только одежду, но и ресницы, мешая видеть, мороз защипал раскрасневшиеся щеки и тщательно запрятанные в карманы соболиной шубы голые руки, которые мальчишка аккуратно вытащил, поднося занемевшие конечности к лицу, обдавая их жарким дыханием. На секунду стало чуть теплее, но тут же сконденсировавшаяся влага начала холодить ладошки, задеревеневшие пальцы и нижнюю часть лица, а нос - хлюпать.
Мимо проходили, кутаясь в пуховики, редкие прохожие, но тут его внимание привлек к себе вежливым покашливанием невысокий скрюченный старичок в странных на вид то ли сапогах, то ли калошах с высокой голенью.
- Не подскажите, который час, молодой человек? - изъеденные ехидными морщинами глаза бросили мимолетный взгляд на выглянувшие из-под мохнатого тяжелого рукава слишком большие для тонкого мальчишечьего запястья часы.
Драко сначала удивился: это было странно. Обычно его просто вежливо спрашивали друзья родителей, как у него дела, не слишком-то интересуясь ответом. Больше посторонние никогда к нему не обращались. Малфой - пока еще младший - аккуратно отодвинул край рукава негнущимися пальцами и взглянул на циферблат:
- Без двадцати семи пять, сэр, - вежливым, но немного волнующимся голосом ответил мальчик, вздрагивая, заслышав звон дверного колокольчика позади - отец вышел.
- Премного благодарен, всего доброго, - старик учтиво приподнял потешную шляпу-цилиндр и, водрузив ее на место, зашаркал сапогами-калошами дальше - к центральной улице.
В тот день, отец впервые его ударил - хлесткая оплеуха обожгла щеку.
Драко всегда пытался походить на отца, ждал похвалы, как манны небесной, ловил каждое его слово. Пощечина. Тот день был первым в его жизни уроком.
А еще - в тот день ему в сотый раз объяснили, кто, а точнее - что такое магглы, полукровки и грязнокровки. Тогда он впервые задумался над словами отца.
Двадцать восьмое января - день, когда Драко уверил себя, что ненавидит все, что связано с магглами.
***
Драко девять. Снова с половиной. Ну, почти с половиной.
Душный зыбкий сентябрь встряхнул золотистой гривой, поднимая в воздух редкую опавшую листву.
Снова маггловский городишко.
По воздуху пробегает рябь марева от асфальта, и кажется, что протяни он руку и коснись кончиком пальца - и по воздушной глади от него разойдутся круги.
А еще было небо - самое синее, которое Драко когда-либо видел.
Отец присел в лакированный пузатый бежевый "Форд" с круглыми, выпуклыми фарами, отчего-то показавшимися мальчику похожими на фасеточные глаза стрекозы, на переднее сиденье, а Драко, приказав сидеть тихо, отправил на заднее.
Внутри пахло бензином и какой-то дорогой, но слишком приторно-пряной отдушкой, от которой закружилась голова и затошнило. Горячая липкая кожа сиденья заскрипела под потной ладошкой.
Сквозь пыльное раскалённое стекло было видно укрытую первой золотистой листвой улочку, мелькавших прохожих и её - лохматую, нескладную, в чистой бледно-желтой обтягивающей маечке и широких шортах, которые она то и дело поправляла. У неё были худющие ноги и крупные колени, судя по запекшейся алой корке, разбитые только вчера. И удивительно-странно было то, что при всем при этом, она была похожа на высокородную особу - прямая спина, вздернутый подбородок и сдержанные движения. Да что уж там говорить, она даже шкребла комариный укус с до смешного достойным видом.
Драко вытер тыльной стороной ладони испарину со лба и над верхней губой, бросая взгляд на отца. Тот говорит о каких-то подпольных движениях и прочих скучных вещах, доставая из нагрудного кармана рубашки чистый белый платок и промакивая им лоб. Драко накрывает вязкая волна стыда и колкой неловкости за своё "неаристократичное" движение, он, потупив взгляд, возвращает свое внимание к высматривающей что-то или кого-то девчонке.
Наверно, он бы о ней и забыл, вернувшись домой, не достань она вдруг из мешковатого кармана спадающих шорт чистый беленький платочек и не промокни аккуратненько лоб.
Странная нищая маггловская девочка и белый платочек, как у его отца.
Драко всегда теперь носит в кармане брюк носовой платок, совсем, как отец.
Совсем как она.
***
Драко одиннадцать с почти половиной - он всё ещё видит разницу.
А ещё мальчик знает, что он особенный - аж три раза: он волшебник, он чистокровный, он Малфой. Так отец говорит, а он никогда не ошибается.
Неисчислимое количество свеч рассыпалось под массивными сводами, грузным впалым монолитом раскинувшимися над головами. Драко привык к богатым убранствам, чего не скажешь об остальных с разинутыми ртами озирающихся вокруг первокурсниках. Среди них и знаменитый Поттер. А ещё - мерзкий Уизли и та маггловская девочка с непослушными волосами и - Драко уверен - белым платочком где-то в кармане под мантией.
Драко знает: чтобы произвести впечатление, нужно показать себя с лучшей стороны, нужно, чтобы все поняли: Драко трижды особенный. Надо вести себя достойно, как отец. Мальчик часто копировал его: манеру речи, нарочито растягивая слова, движения, взгляд и даже мнение - перед зеркалом и перед людьми.
Драко говорит с Уизли, стараясь как можно больше отцовского пренебрежения вложить в каждое слово.
Отец ненавидит Уизли. Драко не понимает, почему, но одно он знает точно: отец всегда прав.
Он протягивает руку Гарри - тому, кто станет новым лидером чистокровных, кто покончит с грязнокровками, кто затмит того, чье имя глупые магглорожденные боятся даже вслух произнести: так отец говорит в своих разговорах на кухне - тех самых, о которых Драко нельзя никому рассказывать.
Драко не сомневается в этом - отец никогда не ошибается.
Поттер не жмет ему руку.
Поттер дружит с нищим Уизли, из которого никогда не будет толку - так говорит отец.
Рядом с ними та маггловская девчонка. Рука Малфоя - пока ещё младшего - рефлекторно ложится на выпуклый от аккуратно сложенного платка карман выглаженных брюк.
Гермиона Грейнджер - заучка.
У неё трезвый цепко-колкий взгляд, поджатые губы и маленькие розовые поблескивающие влагой от волнения ладошки.
Драко сейчас уже не уверен, в какой момент его сердце начало замирать при виде неё, но зато он прекрасно помнит, когда впервые поймал себя за тем, что наблюдает, как она пишет или что-то читает на уроках.
Это был первый урок зельеварения.
Драко знает профессора.
Профессор знает Драко.
Профессор не любит Поттера - это ясно всем в классе.
Гарри ничего не знает о том, что спрашивает у него профессор. Драко и сам, чего греха таить, понятия не имеет об этих вещах.
Как и все остальные.
Кроме неё.
Драко, сам не зная, почему, кидает на неё мимолетные взгляды в течение всего урока. Всего курса. Всех последующих лет обучения.
Драко лучший. Он особенный аж три раза. Так говорит отец.
Отец никогда не ошибается.
Но почему-то Поттер лучше. Это объяснимо: он - избранный.
Грейнджер лучше Драко. И это странно. Драко ищет, где он над ней возвышается - хватается за каждую ниточку, соломинку, зазоринку.
И он находит.
Гермиона умница.
Гермиона отличница.
Гермиона красива - до чертиков, до пропуска сердцем пары ударов, до застывшего где-то в горле дыхания, хоть многие и утверждают обратное.
Гермиона - грязнокровка.
И это слово, давным-давно выжженное у него на корке мозга отцом и разговорами "о которых нельзя никому говорить, иначе у папы будут проблемы", неприятно колет кончик языка.
***
Драко двенадцать с половиной - не то что бы это было так важно, но уже стало привычкой говорить о том, что ему не просто столько-то лет, а ещё и с накидкой.
Отец купил команде Слизарена новейшие модели метел. И место для сына в ней.
Драко хорош в полётах.
И в квиддиче.
Это все знают. А грязнокровка - ему нравится так её называть, напоминать себе, кто она такая - тыкает его носом в правду о том, как это выглядит.
Малфой злится. Ему нравится злиться: так он может заглушить это странное щемящее чувство внутри.
Он впервые вслух называет её грязнокровкой.
А потом целый день на каждом чёртовом уроке, затаив дыхание искоса пялится на неё - опрятную, задумчивую, постоянно поправляющую ворох курчавых волос.
Сейчас ему кажется, что с того момента он так и не отвел от неё взгляда - до самого конца обучения или даже до сегодняшнего дня.
***
Драко тринадцать. С мелочью.
Драко не нравится Хагрид.
Драко впервые бьёт посторонний, девушка, грязнокровка.
Отчего-то он совсем на неё не злится - ему даже как-то легче, но он никогда и никому этого не покажет.
***
Драко четырнадцать.
Просто четырнадцать.
У него есть запретный маггловский журнал с обнажёнными девушками. Под матрасом. И он сам себя за это стыдится.
А ещё у него первый светлый пушок над верхней губой, жесткая поросль темных волос на лобке, стопка учебников на грядущий курс и Пэнси, с которой всегда можно помолчать.
Отцу нравится, что он с ней встречается. Большего Драко и не надо.
Грейнджер всё ещё умная.
Всё ещё красивая.
Гермиона по-домашнему тёплая в своих извечных водолазках под горло, вязанных шерстяных свитерах, мягких чертах лица и худеньких покатых плечах.
Пэнси любит Драко. Или хорошо притворяется.
Пэнси холодная, болезненно-бледная и чистокровная.
С Пэнси тихо, зябко и твёрдо.
***
Драко пятнадцать.
На Грейнджер он только смотрит.
Иногда говорит гадости.
Больше ничего нельзя. Да и вряд ли бы он на что-то решился - Гермиона мягкая, тёплая, хрупкая. У Малфоя - пока ещё младшего - все внутри сжимается после каждой его гадкой реплики в адрес девушки. Чем дальше она от него, тем меньше проблем - он все делает правильно.
Пэнси всё ещё рядом.
Она уже не такая по-мальчишески угловатая - у неё мягкая маленькая грудь и узкие покатые бедра.
Драко никогда не представлял себе Гермиону во снах.
Лишь однажды, учась уже на пятом курсе, он позволил себе представить, как берёт её за маленькую ручку, как касается её тёплой ладошки кончиками длинных узловатых пальцев. И отчего-то так вдруг защемило внутри.
Больше Драко не разрешал себе такого.
Он расслабился - слишком расслабился - после того, как тёмный чистокровный маг не постеснялся пригласить её на бал.
Виктор Крам и Гермиона Грейнджер - так странно, что у него даже не сразу начало скрести где-то по внутренней стороне рёбер.
В тот вечер Драко с Пэнси рано ушли с праздника, усевшись на подоконнике в одной из пустых пыльных башен, поросших плющем и застаревшей паутиной.
Только он, она и их тишина.
***
Драко шестнадцать.
Драко впервые чувствует в своих руках какую-то силу - власть. Не отца, а свою.
Ему думается, что в следующей жизни он обязательно родится обычным магглом.
И Гермиона - тоже.
И не будет смысла у крови, не будет предрассудков, глупых правил и принципов.
***
Драко семнадцать.
Мокрый кафель закрытого женского туалета, запах сырости и плесени, который кажется уже почти осязаемым, и прозрачная рука Плаксы Миртл, гладящая колючей прохладой его спину. Он плачется здесь. Призраку магглорожд... грязнокровки.
Отец ошибся. Впервые на его памяти. И началось такое дерьмо, что Драко уже не успевает тайком поглядывать на Гермиону, завидовать Поттеру или испытывать отвращение от Уизли, кладущего свою увесистую мозолистую лапу на плечо Грейнджер.
Драко хочет спасти мать. Семью. Фамилию. Себя, чёрт возьми.
Драко из тех, кто ломается - трещит, как сухая тонкая ветка, как тряпичная кукла, рвущаяся по швам.
Но ему нельзя - что скажет отец?
Драко тонет в крови - грязной, как, наверняка, поправила бы его Беллатриса. Он захлебывается в ней - бурой, терпкой, вязкой. Ему все ещё чудится её запах и стальной привкус во рту..
Драко все ещё верит, что радится в другое время, другим и в другом мире.
Он слышит крик Грейнджер - надрывный, выматывающий, отчаянный. Желудок скручивает от ужаса и отвращения к себе, голова, кажется, сейчас взорвётся. Драко просто стоит. Он не кинется ей на помощь. Из-за семьи, которая давно опустилась ниже плинтуса, из-за отца, которого нельзя подвести, из-за матери, которую он должен защитить. А ещё - потому что он чёртов трус.
Драко трус.
Драко из тех, кто ломается.
Война не такая красивая, как он себе представлял.
Война страшная - она пахнет дымом, паленой плотью и едким дешевым алкоголем.
Война давит легкие, плюется огнем и кровью, оседает грязью и липким потом на лице, шее, худой спине и ещё где-то внутри.
Драко с отцом в последний момент предают Тёмного Лорда, трепетные любовь, уважение и преданность к которому воспитывались в нём едва ли не с самого рождения. И это всё. Всё, чего стоило то, что в Драко вкладывалось.
Драко спасён.
Малфои спасены.
Гермиона - с залегшими глубокими тенями под глазами, с разводами то ли, грязи то ли копоти на лице, запёкшейся коркой крови на лбу, в местами прожженной колючей кофте, такая живая, настоящая - целует Уизли.
И только в тот момент Драко понимает: а ведь и не было никаких границ, не было разницы положений, крови - такой же красной, как и у него.
А ещё Драко с ужасом осознает: поздно - уже слишком поздно - для Грейнджер никогда и не было никакого Малфоя, никакого Драко.
***
Драко тридцать с мелочью - подумаешь, какие-то шесть лет.
У него сын и жена. Да, именно в таком порядке.
А ещё - у него престижная должность и белый платок в кармане.
Малфой - теперь уже старший - кивает в ответ на сухое приветствие и отворачивается в сторону уже остановившегося экспресса.
Внутри что-то снова гулко ухает вниз. Кажется, будто ветер взвывает старым раненым волком, гоня по воздуху пару оборванных афиш.
Не в этой жизни, Драко, не в этой жизни.
В той, где он будет не Драко Малфой.
В той, где она будет не Гермиона Грейнджер.
