Глава 3Выйдя во двор, Хеймитч вдохнул полной грудью чистый утренний воздух – помрешь в этом госпитале от вони и духоты. Только что закончился комендантский час – можно было смело идти по городу, не боясь, что чужие застрелят, а свои заберут, но ментор вдруг споткнулся, чертыхнулся и замер. Трезвая голова не только начала соображать, но и вспомнила то, что еще вчера ей вспоминать не хотелось: Пит Мелларк тоже находился сейчас где-то в стенах этого самого госпиталя. Недолго думая, Хеймитч решительно зашагал от черного входа к парадному. Если его не угробил новоявленный командир Хоторн… чего он там стал командиром, взвода, роты?... то Пит уж точно не придушит - да ему и не дадут.
Но к Питу его не пустили. Строгая медсестра за пуленепробиваемым стеклом приемного покоя, больше похожая на офицершу, обнаружив Пита Мелларка в списках психиатрического отделения, тотчас же свернула экран, как будто дверь перед носом захлопнула. На все уговоры и даже угрозы она только повторяла, как автоответчик: “Не положено, президентское распоряжение свыше” – с того света, что ли? Напрасно Хеймитч битых полчаса пытался втолковать ей, что “свыше” распоряжаться уже некому - тетка была непреклонна.
- Покажете пропуск - пущу, - сменила она пластинку, когда наконец-то поняла, что от этого посетителя просто так не отделаться, – или вызову охрану.
Да, раз уж парня заперли в психиатрическом, так просто до него теперь не доберешься - порядки и правила там почти тюремные, это Хеймитч помнил еще из собственной молодости. Он подумал было вернуться и попытаться добыть пропуск через Эль, но вовремя вспомнил ее строгий наказ унести ноги до утреннего обхода. К тому же вряд ли скромная медсестра Эвердин – пусть даже очень хорошая медсестра - настолько большая шишка в Центральном госпитале Капитолия, чтобы сосватать старому ментору пропуск в закрытое отделение. Особенно если учесть, что ее дочь теперь не символ восстания, а убийца аж двух президентов...
- Сходите к военному коменданту, - сжалилась тетка, - попробуйте с ней поговорить. – Лицо у нее при этом было такое, с каким посылают туда – не знаю куда и велят принести то – не знаю что.
Это нам не впервой, усмехнулся Хеймитч.
Большая Мамочка, как обычно, разрывалась между компьютером, факсом и остервенело голосящими телефонами, когда к ней без стука и приглашения заявился новый проситель.
- Эбернети? – удивленно громыхнула она, отрывая взгляд от экрана. – Кто тебя звал?
- Извините, доктор… то есть капитан Роджерс, - смиренно начал ментор, тоже не очень радуясь этой встрече, - я вас надолго не задержу… - Телефон громко заверещал, Большая Мамочка схватила трубку, как вора за шиворот.
- Что? Крыша? И пятый этаж? И на четвертом? Мать вашу так… - даже Хеймитч не знал половины слов, которыми военный комендант госпиталя капитан Синтия Роджерс выразила свои чувства. – Поезд с ранеными будет на вокзале через два часа! Я ходячих отправляю долечиваться по домам! У кого эти дома, конечно, есть! Какие палатки? Вы в своем уме – зима на дворе, это моментальная пневмония всем лежачим, у нас и так антибиотиков в обрез! Сейчас. – Она потянулась ко второму телефону. – Уилл, не хватает людей, пришли мне своих ребят, пусть идут прямо в седьмой корпус. В долгу не останусь. – И в другой телефон: - Ждите, к вам идет подкрепление. Да, солдаты. Да, не умеют. Ничего, разберетесь. – Она подняла свирепый взгляд на застывшего ментора. – Говори, что нужно, и иди на хрен.
- Пропуск в психиатрическое, - тихо попросил Хеймитч, боясь спугнуть удачу. - Бессрочный, если можно.
- Зачем тебе в психиатрическое? – подозрительно прищурилась Мамочка. – Таких, как ты, лечат голоданием и физическим трудом на свежем воздухе.
- Это не мне, - объяснил ментор, - у меня там мальчик, Пит Мелларк…
- Охморенный, что ли? – вспомнила Мамочка.
- Ну да, он же тут совсем один… родственники погибли, а ментор – он почти отец… - Надо же, он нашел время, место и силы, чтоб произнести вслух то, о чем боялся даже думать. – Он быстрее поправится, если я буду рядом.
Ничего не говоря, Большая Мамочка вынула бланк из стола, пропустила его через какую-то машинку, размашисто расписалась и вручила Хеймитчу.
- Свободен, - рявкнула она. – Чего встал, иди к своему Питу. Да вымойся и переоденься, - она поморщилась и распахнула форточку.
- Есть, капитан, - невольно вытянулся Хеймитч и скорее покинул кабинет, пока Мамочка не передумала.
Увидев слишком быстро вернувшегося ментора, сестра в приемном уже открыла рот, чтоб на него наорать, и забыла закрыть, когда он прижал к стеклу свеженький пропуск. Осмотрев документ, просунутый в окошко, с обеих сторон и на просвет – осталось только на зуб попробовать - бдительная тетка для верности позвонила Мамочке и, конечно же, попала под горячую руку.
- Проходите. – Она вернула пропуск и с великой досадой впустила ментора, будто бродячего пса на свежевымытую кухню. – Четвертый этаж, дверь налево.
На полутемной лестничной площадке четвертого этажа Хеймитч перевел дух, собрался с мыслями и позвонил в тяжелую железную дверь. Он не знал, о чем будет говорить с Питом – скорее сам надеялся услышать от него что-нибудь такое, с чем можно было бы дожить этот день до вечера. Не слишком ли много хочешь от больного парня, старый кретин, корил он сам себя, но что делать, если есть вещи, в которых от Пита, даже больного, больше толку, чем от его здорового ментора?
Через несколько минут в маленькую комнату для посетителей явился лечащий врач Пита Мелларка – тоненький капитолийский юноша чуть постарше своего пациента. Его правую щеку украшала татуировка в виде симпатичной зелено-золотой ящерки.
- Здравствуйте, мистер Эбернети, меня зовут Эней Голдсмит, – чуть смущаясь, представился доктор Ящерка, - очень хорошо, что вы пришли. Парню нужен контакт с близкими людьми, да и вообще с внешним миром, но сейчас я вам ничего обещать не могу. Вчера, - он слегка замялся, - у Пита наступило… резкое ухудшение, - ментор понимающе кивнул, - ему назначены сильнодействующие антипсихотики…
- Он хоть ложку-то держать сможет после этих ваших антипсихотиков? – мрачно поинтересовался ментор, в котором это слово тут же воскресило давнюю ненависть к капитолийским докторам-мозговедам.
- Он не только ложку держит, - с достоинством ответил юный Эней Голдсмит. – Если хотите, можете на него взглянуть – он сейчас не в палате.
- Я за этим сюда и пришел, - Хеймитч изо всех сил старался держать себя в руках. Еще одни возомнивший о себе сопляк на его голову…
- Здесь недалеко, - доктор жестом пригласил Хеймитча в пустой и светлый коридор без единой койки. – Первая смена уже позавтракала, он в холле. – Они подошли к большому, во всю стену, окну. – Вы его увидите, он вас – нет, - и на всякий случай предупредил: - Разбить окно невозможно – разве что взорвать.
В холле, уставленном мягкой кожаной мебелью без острых углов, несколько человек смотрели телевизор. Так как последние известия не способствовали психическому выздоровлению, ментор предположил, что больным показывают какие-нибудь безобидные вещи – например, детские сказочные сериалы. Он не ошибся: в холл один за другим чинно вошли какие-то слишком спокойные, как будто ненастоящие, дети, расселись вдоль стен и уставили в телевизор неподвижные пустые глаза. Скорее всего, они тоже были под этими… антипсихотиками. Последним появился Пит.
Он шел, едва переставляя ноги, как будто к каждой из них было приковано по чугунному ядру. Дети сразу оживились – насколько к ним подходило это слово: двое мальчишек постарше подвели его к дивану и усадили, еще двое куда-то скрылись и вернулись с большой коробкой. Похоже, Пита ждали…
Хеймитч ни капли не удивился, увидев, что коробка полна карандашей. Поглядывая на экран, Пит что-то рисовал в альбоме, а дети обступили его так плотно, что мешали друг другу. Было заметно, чего ему стоит удержать карандаш в руке, но еще заметнее было, как с каждым новым штрихом возвращается живой блеск в застывшие ребячьи глаза. И вот готовый рисунок уже ходит по рукам, а детишки улыбаются и переговариваются, как будто освободившись от злого заклятия. Хеймитч многое бы отдал, чтоб взглянуть на этот рисунок – а Пит уже начинал следующий…
- Ну как? – услышал ментор голос Энея Голдсмита. - Похож парень на овощ?
- Я думал, будет хуже, - честно признался Хеймитч. – А когда можно будет с ним поговорить?
- К сожалению, сейчас это вряд ли получится, - доктор Ящерка вдруг изменился в лице. – Извините, я вас оставлю… – Он быстро и бесшумно ускользнул – совсем как настоящая ящерица.
Ментор взглянул в окно и понял, что, несмотря на молодость, Эней Голдсмит умел предугадывать некоторые вещи. Доктор успел к своему больному как раз в тот момент, когда Пит начал сползать на пол, словно большая тряпичная кукла, из последних сил сжимая в руке большой розовый карандаш. Не иначе юный докторишка по неопытности переусердствовал с этими самыми антипсихотиками... Откуда ни возьмись, выскочили двое санитаров, подхватили Пита под руки и потащили прочь. Дети провожали его до самых дверей – видимо, надеялись, что очнется и закончит рисунок.
Доктор Ящерка последовал было за санитарами, но в последний момент вдруг повернул назад, наклонился к детям, что-то им сказал, взял рисунок, поднес к окну, прижал к стеклу и стал быстро писать на обороте… вот умница, догадался!
Листок был разрисован приключениями старых знакомых из детского сериала – братца Кролика и братца Лиса - но Лис был одет в знаменитую жилетку ментора Двенадцатого дистрикта, и на ремне, стягивающем пузо, висела еще более знаменитая фляга, а длинные уши Кролика торчали из-под удивительно знакомого розового парика… Ментор чуть не подпрыгнул на месте. Какой к дьяволу охмор – Пит остался Питом! Вот с этим можно дожить до вечера - да хоть до конца света!
Жаль, что хорошего понемногу: Эней Голдсмит вернул рисунок заждавшимся детям, чуть заметно махнул на прощание рукой и скрылся за дверью, в которую минуту назад санитары вынесли Пита.
Ментор шел по предрассветному Капитолию, с трудом находя дорогу среди развалин. Прежние ориентиры не работали – одни были разрушены, другие искорежены почти до неузнаваемости. Раскисший снег за ночь схватился ледяной коркой - даже там, где асфальт не пострадал, приходилось смотреть в оба, чтоб не переломать ноги. Казалось, жизнь из этих развалин ушла давным-давно. Сложно было поверить, что еще месяц назад здесь гремели взрывы, кричали люди, рушились дома, горели дети... обжегшись воспоминанием, Хеймитч так отчетливо почуял запах горелой человеческой плоти, что едва не проблевался - лишь выматерился, сплюнул, поежился и поднял воротник армейской куртки со своей фамилией. В животе снова играл духовой оркестр, но мысли о еде теперь вызывали только рвотные позывы.
Он еще не знал, что через несколько шагов его ожидает по-настоящему тошнотворное зрелище: наклеенный на уцелевшую стену портрет Альмы Койн в черной рамке, а поперек него - жирная коричневая надпись: «Собаке собачья смерть». Чего-чего, а уж дерьма для упражнений в каллиграфии вокруг хватало… Как там это называлось у древних – пинать мертвого льва? Интересно, видел ли это Хоторн – наверно, нет, а то бы взорвал эту стену к чертовой матери… Крепко выругавшись, ментор огляделся по сторонам - а вдруг тут есть и прочие, так сказать, лица революции, в том числе и его собственное – но, не найдя ничего больше, плюнул и продолжил путь.
Город понемногу оживал - точнее, то, что осталось от города. На улицах появлялись люди, совершенно не похожие на капитолийцев, к которым Хеймитч привык за двадцать пять лет. Все прохожие были без грима и даже одеться старались посерее, чтоб не бросаться в глаза.
Проклиная себя за то, что до сих пор так плохо знает Капитолий, он спросил двух встречных женщин, как пройти к Тренировочному центру. Ни одна из них не узнала в небритой образине знаменитого Хеймитча Эбернети, зато обе недвусмысленно сморщили носы, когда он с ними заговорил. Узнав дорогу, ментор почти бегом побежал, насколько позволяли его никудышная дыхалка и развороченная мостовая – скорее вымыться и переодеться, чтоб не срамиться перед людьми, будь они хоть трижды капитолийцы.
В вестибюле Тренировочного здоровенный чернокожий солдат преградил ментору путь и потребовал пропуск.
Второй раз за это утро, усмехнулся про себя Хеймитч, а вслух сказал:
- Сынок, это же я, Эбернети, - и прибавил: - Твоя фамилия случайно не Роджерс?
- Мистер Эбернети, вам нужно получить пропуск, - отчетливо произнес детина, у которого на форме была оттиснута фамилия Диксон, - даже такому известному человеку, как вы, без пропуска сюда нельзя.
- Почему это нельзя? – возмутился ментор. – Я же тут живу.
- Не положено, - отрубил детина. – Сейчас проходите, а потом не пущу.
- Лучше бы лифт починили, - проворчал Хеймитч и потащился пешком к себе на этаж. Снова это «не положено»… ерунда какая-то. На двенадцатый этаж и так муха не пролетит – он охраняется особо, а постоянных жильцов не так уж и много, чтобы не запомнить каждого в лицо... или Тренировочный ожидает скорое пополнение?
Когда он наконец-то добрался до своей комнаты, держась одной рукой за стену, а другой за сердце, отвыкшее от физических нагрузок, то увидел, что одним незваным гостем вчера не обошлось. Кто-то щедро добавил в картину оставленного им бардака новых сочных мазков, причем не безвозмездно. Оранжевый зимний рассвет играл на раскатившейся по полу стеклотаре - выпивка, с таким трудом собранная по этажам, за одну ночь подверглась тотальному уничтожению. Запах стоял такой, что даже привычный менторский нос не выдержал - пришлось открыть окно. Стол был усеян яблочными огрызками, колбасными шкурками и черт знает чем еще, а на диване – ментор далеко не сразу признал, что это такое – нагло розовели скомканные кружевные трусы.
Когда Хеймитч высказал пустым бутылкам, загаженному столу, а особенно трусам все, что думает по этому поводу, он успокоился и решил, что оно, может, и к лучшему. Хорошо, что в доме нечего выпить – а то бы, пожалуй, не устоял, и было бы стыдно перед Эль… да, пожалуй, и перед Хоторном, уступившим ему свою койку. Нужно было начинать новую, трезвую жизнь – ради его девочки, запертой на 12-м этаже, ради его мальчика, запертого в психиатрическом, ради их жизни и свободы – и он решил начать ее с уборки, имея об этом занятии такое же смутное представление, как о женском нижнем белье.
Хорошо, что ментор помнил, где безгласые прячут швабры, моющие средства и прочий инвентарь. Набив пустыми бутылками уже ненужные сумки и выставив их в коридор – потом вынесет – он, как сумел, избавил стол от пищевых отходов и даже пол вымыл, сметя в кучу осколки зеркал и обломки мебели. Не придумав ничего лучше, он весь мусор вынес в соседнее пустующее помещение, и только с трусами не знал, что делать. Хеймитч не мог пересилить себя и дотронуться до них голыми руками – хоть вместе с диваном выкидывай, неплохая, кстати, идея… Он уже примерился поддеть их шваброй, как вдруг услышал шаги за дверью.
В комнату без стука завалилась Джоанна Мейсон в распахнутой армейской рубахе богатырского размера, под которой ничего не было. Заметив ментора, она тихо выругалась и нехотя застегнулась на одну пуговицу.
- Очень кстати, – Хеймитч раскрыл ей объятия. – Я вот тут сижу и думаю: кто это оприходовал весь мой стратегический запас? Ничего не подскажешь?
- Что, правда весь? – напряглась Джоанна, шаря глазами по комнате.
- Весь, моя хорошая, - погладил ее Хеймитч по спине, - опохмелиться нечем. За что пили-то – за здравие или за упокой?
- За дам, - многозначительно ответила Джоанна. – А сам-то куда делся? Тоже бы выпил с нами… за дам… - она спустила рубаху с плеч, изображая вырез бального платья, и покрутилась перед разбитым зеркалом. Ментор заметил на ее плече синяк и большую алую ссадину, как будто девчонка подралась или просто здорово навернулась. – Хотя тебе сейчас не до дам – у тебя же трагедия… Выбросили Сойку на помойку!
- Ты говори, да не заговаривайся! – цыкнул Хеймитч.
- А что, нет? Вы все идиоты! - фыркнула Джоанна ему в лицо. – Видели же, что у соплячки крыша поехала – зачем дали оружие? А знаешь, она ведь она мне поклялась!
- В чем поклялась? – насторожился Хеймитч.
- Что убьет Сноу. Я из нее это вытрясла, - похвасталась Джоанна. - Заставила поклясться жизнью своих близких.
- Она - тебе - поклялась - жизнью - своих близких? – раздельно переспросил Хеймитч.
- Она же дура, – ухмыльнулась Джоанна, - кто такими вещами клянется? Вот теперь и у нее не будет никого… и самой скоро не будет…
- Вы ведь жили в одной комнате, - опешил Хеймитч, - ты что, ее ненавидишь?
- Еще как, – ее глаза полыхнули желтым, как у эвердиновского кота. - Символ сраной революции! Все ей, все в первую очередь, все самое лучшее, в том числе чужие жизни! Раздули из нее пузырь – вот он и лопнул, только брызги не мыльные, а кровавые!
- Вообще-то благодаря ей, милая, - напомнил ментор, - тебя из тюрьмы вытащили….
- А попала я туда из-за кого, позвольте спросить? - перешла на крик Джоанна. - Пока у нее было все, что она захочет, меня пытали электричеством! Знаешь, что такое «вьетнамский телефон»? – Ментор знал. - Да лучше бы этот боров, – она очень похоже изобразила Плутарха, – сделал символом революции Финника! Вот кого я ей век не прощу! Думаешь, я не знаю, что не было никакого особого задания? Она его выдумала из головы! – ее нос предательски хлюпнул. - Финник... он был один в целом свете, вы все его мизинца не стоили! – Джоанна со всей силы швырнула пустую бутылку в зеркало, разбивая свое отражение на мелкие осколки.
- Прекрати истерику, - Хеймитч крепко взял ее за плечи и встряхнул. – Честное слово, налил бы тебе, да нечего. Сама виновата – надо всегда оставлять на опохмел, - добавил он назидательно, - да и чужое брать нехорошо…
- Какое чужое? – Джоанна оттолкнула ментора так, что он еле устоял на ногах. – Ты что, купил эту выпивку? Думаешь, я не видела, как ты по этажам сумки набивал? Оно такое же мое, как и твое! То есть общее!
- Тогда вот это, - Хеймитч показал на оскверненный диван, еле сдерживаясь, чтоб не натыкать пакостницу носом, - тоже общее! Бельишко-то неуставное, солдат Мэйсон!
- Отдай! – Джоанна метнулась к дивану, но ментор успел первым. Розовый клочок вылетел в открытое окно и унесся вдаль, подхваченный ветром.
Не заботясь о приличиях, Джоанна размахнулась для удара, вывалив из рубахи все свои прелести – и это сработало: зазевавшийся ментор огреб роскошный правый в челюсть.
- Что, понравилось? – хохотала она, наблюдая, как искажается лицо Хеймитча от боли и вероломства. – А хочешь с ноги?
- Нет, не хочу, - ментор вывернул ее руку и макнул стриженой головой в ведро, - остынь маленько.
- Ты чего, урод?!! – истошно заорала Джоанна, как будто ее окунали в серную кислоту, – да я тебя… буль-буль… ты покойник… буль-буль-буль… - она лягалась и булькала грязные слова в грязную воду, пока ей не удалось опрокинуть ведро на свежевымытый пол.
- Чтоб ты сдох, старый мерин! - Джоанна пыталась вырваться, но каждое движение причиняло ей боль, - теперь за тобой должок… а-а-а, скотина, ты мне палец сломал!
- Извини, детка, - Хеймитч выпустил ее руку, испугавшись, что перебрал, - я просто тебя успокаивал.
- Джо, что там такое? – послышался издали недовольный мужской голос. Джоанна хотела выбежать – видимо, за подмогой, - но кто-то заступил ей путь.
- День добрый – на пороге стоял невинно улыбающийся Гейл Хоторн, – я не помешал?
- Смотрите, кто пришел! - увидев Гейла, Джоанна расплылась в улыбке, стянула с себя рубаху и принялась медленно и тщательно ею вытираться, давая рассмотреть себя со всех сторон. – Ну как, нравлюсь?
- Джо, скоро ты там? – снова донеслось из коридора.
- Извини, снова у нас не выходит, - Джоанна со вздохом сожаления подошла к застывшему Гейлу и толкнула его голым бедром, - но в следующий раз не отвертишься! – и она пошлепала по коридору прочь.
Несмотря на бессонную ночь, сержант Хоторн выглядел довольно свежо – молодость есть молодость. За спиной у него висел набитый рюкзак, а в руках он держал небольшую бледно-оранжевую тыкву.
- Что, снова опоздал к раздаче? – съехидничал ментор, заметив, как Гейл смотрит вслед уходящей Джоанне.
- Это ты ее макал? – Гейл показал на перевернутое ведро и грязную лужу.
- Ну да, пришлось, - неохотно объяснил Хеймитч, - она же дерется не хуже той Энобарии… а что такого?
- Да так, ничего, - пожал плечами Гейл. - Ты знаешь, что она после пыток боится воды? До такой степени, что не моется. Вот теперь ходи и оглядывайся.
Хеймитча как будто самого макнули в грязную воду. Да что там макнули – утопили, как паршивого кота, только пузыри по поверхности. Он сам так усердно топил в выпивке свое горе, что напрочь забыл о чужом, хотя и был осведомлен. Он даже не помнил, кто из земляков погиб, а кто выжил – чего уж говорить о Джоанне Мейсон?
– Ладно, разберетесь, – закрыл тему Гейл и заговорил о главном: - Меня домой отправляют - в отпуск по ранению. Во Втором сожгли полевой госпиталь, раненых везут в Капитолий, девать их некуда, всех ходячих выписывают. Постараюсь дома накопать… чего-нибудь.
Дома – это в Тринадцатом, сообразил Хеймитч. Отдел спецвооружения и все такое. Да, можно отдохнуть с пользой.
- Гостинец везешь? – ментор показал на тыкву.
- Только что на спирт выменял. Ты сказал, что Кискисс ни черта не ест, - он вручил тыкву ментору, - сварите ей, чтоб о доме напомнило, она тыквенный суп любит.
- Да Сэй, по-моему, все больше из собак стряпала, - ляпнул Хеймитч.
- Я бы и собаку добыл, - серьезно сказал Гейл, - но здесь только эти… как их… мопсы и бульдоги, - он поморщился, - я скорее жабу съем. Все, мне пора, побегу на аэродром – хочу сегодня быть дома.
Все одно к одному, размышлял ментор, слушая, как удаляется грохот солдатских ботинок по коридору. Наверно, мы действительно нашли верную дорогу, если сама судьба идет навстречу. Если Гейл сегодня улетит, он попадет на похороны Койн, а там обязательно будет Бити. А у того в руках - точнее, в голове - ключи от всех потайных замков…
Вместо того, чтоб пропасть вдалеке, грохот начал приближаться – не иначе сопляк, засмотревшись на прелести Джоанны Мэйсон, забыл самое важное. Хеймитч уже приготовил роскошную фразу, на которую пустил все свое ехидство, но это оказался не Гейл, и фраза пропала зря.
- Ментор Эбернети, сэр! – в комнату впорхнул безусый солдатик, вытянулся и откозырял. Хеймитч подавился вдохом - черт подери, кому он нужен в такую рань?
- Какого...? - пряча удивление, хмуро поинтересовался он.
- Вас желает видеть сенатор Хэвенсби!
Теперь он уже открыто выпучил глаза. Твою мать, Плутарх… кто-то уже настучал?!
- Какого? – набычившись, повторил он.
- Не могу знать, - виновато улыбнувшись, солдатик пожал плечами. - Велено было привезти без промедления… еще вчера, - он смутился и, спрятав глаза, густо покраснел. – Дайте я сам, - он отобрал у ментора швабру, - у меня получится быстрее. – Мальчишка, привыкший в Тринадцатом к любому труду, сноровисто приступил к ликвидации грязной воды, растекшейся уже по всей комнате.
- Расскажи-ка, что ты тут видел… еще вчера, - потребовал ментор.
- Я дважды заходил, - солдатик покраснел еще гуще, хотя было уже некуда. – Сначала видел двух дам… они…кхм...
- Выпивали? – подсказал Хеймитч.
- Нет… они дрались... в одних трусах… то есть трусы вообще одни были… больше ничего… - Несмотря на жгучий стыд, мальчишке очень хотелось поделиться – такого в родном Тринадцатом ему даже на картинках не показывали. – А выпивали они уже во второй мой приход… с двумя офицерами... и не только выпивали… - ему не хватило слов описать увиденное, и он беспомощно уткнул глаза в ведро.
Ментор не сдержался и прыснул, глядя на пылающие уши солдатика. М-да, быстро же эти две сучки спелись… страшно даже представить, что они могли учудить в его отсутствие... а офицеры-то каковы! Неудивительно – в Тринадцатом они слаще морковки ничего не ели…
- Не лети, а то меня укачивает, - предупредил он мальчишку, шагнув в распахнутую заднюю дверцу присланного за ним пятнистого «хаммера».
Солдатик снова козырнул и поспешно запрыгнул на водительское место. Когда машина рванула вперед, Хеймитч сдавленно выругался. Улицы, еще недавно ровные, как стол, теперь состояли сплошь из ям и завалов - автомобиль трясло так, будто под ним была не дорога, а сплошная полоса препятствий. Однако безусый водила так лихо выкручивал руль, умудряясь никуда не врезаться и не провалиться, что Хеймитч вынужден был взять свои ругательства обратно. И тут же матюги снова хлынули потоком: на одной из стен он увидел еще один траурный портрет Альмы Койн - облитый красной краской и с черными дырами вместо глаз. Ладно еще в развалинах возле госпиталя, но в самом центре города, на глазах у новой власти?
Поначалу Хеймитч решил, что его везут в президентский дворец - и потому очень удивился, когда “хаммер” вдруг свернул к Сенату. Надо же, Плутарха замучила ностальгия по прежнему рабочему кабинету - неужто этого прохвоста не греют лавры “исполняющего обязанности”? Пост президента Панема, пусть даже временный - не это ли было заветной сенаторской мечтой? Ах да, вспомнил ментор, во дворце ремонт – именно с него решено начать строительство светлого будущего для народа.
Плутарх Хэвенсби, переодевшийся из серой военной формы в серый же дорогой костюм, важно кивнул вошедшему ментору и молча указал глазами на кресло напротив - куда подевался прежний смешливый толстяк? Хеймитч бухнулся в кресло и откинулся на спинку - выражение лица Плутарха обещало долгий и обстоятельный разговор.
- Что это ты принес? – покосился Плутарх на тыкву, которую Хеймитч не рискнул оставить у себя в номере.
- Это для Китнисс, - пояснил ментор, - передали только что. – И добавил на всякий случай: - Еще остались люди, которые желают ей добра.
Плутарх слегка поморщился, потом благосклонно кивнул и перешел к делу:
- Догадываешься, зачем ты здесь?
Мысленно помянув анатомию сенаторской матери, Хеймитч издевательски усмехнулся.
- Понятия не имею. Казнят в другом месте, награждают вроде тоже.
- Ты пока не заслужил ни того, ни другого… - ментор деланно-облегченно выдохнул, - но имеешь все шансы заслужить хотя бы награду.
Хеймитч уже открыл рот, чтобы достойно съязвить на тему “почему хотя бы”, но внутренний голос благоразумно посоветовал придержать язык.
- Ты ведь представляешь, какая на нас свалилась прорва дел? - Ментор снова кивнул – город в руинах, а что творится в дистриктах? - Надеюсь, ты не думаешь, что твой вклад в строительство светлого будущего ограничится всего лишь … кхм-кхм… опекой мисс Эвердин?
Внутренний голос возмущенно встрепенулся, но Хеймитч лишь стиснул зубы, переплавляя очередную колкость в издевательски-вежливую улыбку. Так-так-так… давно ли Огненная Китнисс, Сойка-пересмешница, символ свободы и единения дистриктов, стала просто “мисс Эвердин”?
- Но поскольку я понимаю, что толку от тебя обычно мало, - снисходительно продолжал Плутарх, вызывая у ментора тихий зубовный скрежет, - то поручу тебе самое простое задание. Тренировочный центр пустует, тогда как сотни капитолийцев остались без крыши над головой. Раз уж ты теперь там… хм… за старшего, тебе и карты в руки.
- Извините...? - оторвавшись от мысленного расчленения сенатора на благотворительные суповые наборы, вскинулся Хеймитч. - Какое еще, мать вашу… виноват!... какое Тренировочный имеет отношение к бездомным капитолийцам? - Плутарх выразительно поднял брови. - Не хотите же вы сказать…? - сенатор покивал, окончательно сбивая его с мыслей. - Но там же Китнисс… там вроде как тюрьма…
- Именно - вроде бы! - оживленно поддакнул Плутарх. - Никто не собирается посягать на пентхаус, он так и останется за Сойкой - но еще одиннадцать пустых этажей! Представь себе, сколько народа мы можем там устроить! Почему бы не превратить Тренировочный в отель - тем более, что он почти не пострадал?
- Если уж во что он и превратится, то в пороховой погреб! - не сдерживаясь, взревел Хеймитч. - Вы хотите, чтобы сотни капитолийцев, мечтающие разорвать Китнисс Эвердин на сувениры, жили с ней по соседству? А как прикажете удерживать их, если они перейдут к делу? Усилить охрану - да сколько ж ее нужно против озверевшей толпы! Там уже десяток солдат и два офицера, а понадобится еще столько же – вы мне их дадите?!
Он понял, что зарвался, когда сенатор медленно поднялся из кресла и угрожающе навис над столом.
- Не забывайся, Эбернети, - голос Плутарха был обманчиво спокоен. - Если на то пошло, у временного правительства есть и другие, - он выделил это слово, - варианты содержания под стражей мисс Эвердин. Но, принимая во внимание безусловные заслуги перед Панемом и делом революции, мы не станем беспокоить ее сейчас… пока не станем, - добавил он, выразительно глядя на ментора. - Однако это не может длиться вечно - ты ведь понимаешь?
Конечно, он понимал… еще как понимал: Плутарх Хавенсби открытым текстом говорил сейчас о скором суде над его девочкой. Выходит, Хоторн был прав - если они собирались спасти ее шею от петли, времени оставалось в обрез...
Хрен тебе, а не Китнисс Эвердин, молча выплюнул Хеймитч во властное сенаторское лицо.
- Времени тебе до вечера, - Плутарх поглядел на часы – те самые, с сойкой на циферблате. – Я хочу увидеть свет во всех окнах Тренировочного. Ах, да, - спохватился он, - вот тебе коммуникатор – надеюсь, до вечера не пропьешь. – На его столе мелодично зазвонил телефон. - Я тебя больше не задерживаю.
Ментор стоял в коридоре, сжимая в руках тыкву, как собственную тяжелую голову. Браслет коммуникатора стальной хваткой стискивал запястье. Именно сейчас со всей ясностью Хеймитч понял, что остался один, совсем один. Как в те проклятые годы, когда его трибуты падали, как трава под косой – как правило, в первый же день Голодных Игр - а ему оставалось только надираться в одиночку от горя, стыда и бессилия. Ни союзника, ни помощника, ни советчика – никого рядом... неужели все повторяется? Неужели на этот раз судьба не сжалилась и не отменила гибель его ребят, а просто отложила на время – как отложила гибель Прим? Черт, как же не вовремя уехал Хоторн - небось уже летит. Даже Эффи он сейчас обрадовался бы, как родной – кстати, не поискать ли ее, вместе бы что-нибудь и придумали...
- Доброе утро, - послышался за его спиной низкий женский голос. Он, оказывается, так задумался, что не услышал шагов позади – а ослаблять бдительность не стоило бы.
- Доброе, - буркнул Хеймитч и повернулся. Где-то он уже видел эту даму в военной форме… кажется, капитан – ментор разбирался в воинских званиях гораздо хуже, чем в сортах виски. - С кем имею честь?
- Капитан Пейлор, - представилась женщина и уточнила, как будто это имело особое значение: - Из Восьмого. А вы Хеймитч Эбернети. – Она пригляделась к нему повнимательней: - С вами все в порядке? Могу я чем-нибудь помочь?
- Можете, - выдохнул Хеймитч, не веря своему везению. – Еще как можете.
Его трезвая голова сама, без указки, вытаскивала из архива нужные воспоминания. Самый первый агитролик… Восьмой дистрикт… Китнисс и этот, мать его, Хоторн, наплевав на всех разом и на него лично, суются в самое пекло… убил бы гаденыша, Пит бы в жизни так не поступил… Китнисс ранена, ментор кричит в ее радионаушник, пытаясь остановить, но и ей, и паршивцу Хоторну по-прежнему плевать, они лезут на крышу склада, к пулеметчикам… а там вот эта самая тетка, командующая повстанцами Восьмого, лупит по капитолийским бомбардировщикам – и его девочка с ней плечом к плечу… какая она тебе тетка, старый хрен, осадил он сам себя, ей же едва за тридцать, просто старше по званию, да и по жизни… Первый сбитый планолет… второй… горящий госпиталь… госпиталь!
- Капитан, вы не уделите мне немного времени? – твердым голосом обратился он к Пейлор.
Через несколько минут они сидели в ее кабинете и пили кофе с твердокаменными галетами. Пока галеты размокали, ментор излагал свое дело. Пейлор изредка кивала и делала пометки в своем полевом блокноте. Между ними на столе лежала тыква, выполняя роль независимого третьего лица.
- Вы, по-моему, и сами неплохо управитесь, - выслушав ментора, сказала Пейлор, - идея замечательная, вам пойдут навстречу.
- Пойдут навстречу тому, чье слово весит больше моего, - возразил Хеймитч, - к тому же, честно говоря, моя репутация некоторым образом… хм… подмочена… - Он не стал рассказывать, как доктор Синтия Роджерс выводила в Тринадцатом его, новоприбывшего, из запоя – ему было больно об этом вспоминать.
На этот раз их вез по раскуроченной улице не могучий «хаммер», а чуть живой музейный драндулет, водитель которого по дороге вспоминал всех чертей и их ближайших родственников. Но ментор, воодушевленный предстоящими делами, не замечал ни ям, ни ухабов – а может, просто уже привык.
Когда они вошли в кабинет Большой Мамочки, ее черное лицо от усталости уже приобрело графитовый оттенок.
- Эбернети, снова ты? – не отрывая взгляда от монитора, она потянула носом воздух. – Какого дьявола?
- Капитан Роджерс, - торжественно объявил Хеймитч, - я хочу представить вам члена временного революционного правительства капитана Пейлор.
Мамочка наконец-то заметила в своем кабинете еще одного человека. Капитан Пейлор шагнула к ее столу, капитан Роджерс поднялась и вышла ей навстречу. Две ладони – черная и белая – встретились в рукопожатии.
- У нас есть место, где вы можете разместить раненых, - сообщила Пейлор без предисловий. – Правда, оно не оборудовано – это бывшая… хм… гостиница.
- Зато есть свет и вода, - вставил слово Хеймитч, - и туалеты работают.
- Предлагаю выпить кофе, - Мамочка ткнула пальцем кофеварку, та засветилась красивым синим огнем, сменяющимся на оранжевый, потом на красный, - а теперь рассказывайте.
После настоящего кофе из сенатских закромов снова переходить на госпитальную бурду было не очень здорово, зато, во-первых, бурда была горячей, а во-вторых, и в-главных, к ней прилагались бутерброды с консервированной ветчиной - от такого в военное время не отказываются. К тому же и госпитальную кашу, и твердокаменные галеты организм голодного ментора уже расщепил на молекулы, и в голодном брюхе начиналось второе отделение концерта.
Хеймитч умудрялся жевать, при этом внятно излагая все, что ему было известно о Тренировочном – а он действительно знал все его ходы и выходы. Большая Мамочка сосредоточенно записывала, не перебивая, и только один раз, услышав, что нижние этажи – спортивный комплекс, кухня и больница с уникальным оборудованием – затоплены, она, не сдержавшись, выругалась и нанесла столешнице страшный удар черным гранитным кулаком. Доктор Роджерс могла не только вылечить, но и покалечить.
- Поехали, - скомандовала она, как только с едой было покончено.
Драндулет они отпустили, к великой радости водителя, а в Центр поехали на госпитальной машине. За рулем восседала лично Большая Мамочка, которой, как и ее автомобилю, все ухабы и ямы были нипочем. Хеймитч едва успевал показывать дорогу, изо всех сил стараясь не вывалиться на поворотах.
На этот раз никто не посмел их остановить – наоборот, едва завидев Большую Мамочку, солдаты построились и вытянулись в струнку. В глазах у каждого читалось искреннее желание оказаться как можно дальше от Тренировочного центра.
- Капитан Роджерс, - отдал честь старший караула, - разрешите доложить: лифт работает, но только с третьего по одиннадцатый этаж. – Мамочка благосклонно кивнула, скомандовала: «Вольно», и под облегченные вздохи солдат все трое пошли вверх по лестнице.
- Первые два отремонтируем, с нижних сегодня же начнем откачивать воду, - на ходу планировала Мамочка, - а что у нас с двенадцатым?
- Двенадцатый… занят, - опередила ментора Пейлор.
- Я сделаю все, чтобы он поскорее освободился, - пообещал ментор. – Большего пока не могу сказать.
- Ладно, он нам погоды не сделает, - прогудела Мамочка, – к тому же при таком хлипком напряжении на верхних этажах обязательно будут перебои с водой. Придется установить резервный насос, а то и два. Пока лифт на ходу, начнем с одиннадцатого.
И пошла работа. Мамочка обходила помещения, заглядывая во все углы. Пейлор от нее не отставала, изредка отвечая на звонки. И тут на руке самого Хеймитча взревел коммуникатор, про который он уже успел забыть.
- Надеюсь, ты еще на ногах? – раздался ироничный голос Плутарха. – Если да, то как идет работа? Когда можно будет заселять первую партию?
- Превосходно, - как можно бодрее начал рапортовать Хеймитч, - сейчас мы как раз совершаем обход здания…
- Кто это «мы»? – насторожился Плутарх.
- Компетентная комиссия, - выкрутился Хеймитч, - один бы я возился целую неделю. Прежде чем селить людей, нужно оценить состояние здания… - Видимо, Плутарха отвлекли более важные дела – связь прервалась.
- Ты что, тоже член правительства, Эбернети? – выпучила глаза Большая Мамочка. – И кого это сюда собираются заселять?
- Какой я член… правительства, - потупился Хеймитч, - скорее его задница. – Пейлор сдержанно улыбнулась, а Мамочка громко расхохоталась.
- Господин Хэвенсби хочет заселить Центр капитолийцами, оставшимися без домов, - пояснила Пэйлор, - их тысячи. На каждом этаже два трибутских номера, два менторских, столовая и помещение для персонала. Даже если набить в каждую комнату по десять человек, это капля в море – зато можно отчитаться, что помощь пострадавшим оказана.
- На этом бы она и закончилась, - язвительно громыхнула Мамочка, - зато в президентском дворце уже идет ремонт. А дворец весьма немаленький…
- Настолько немаленький, что там можно устроить в несколько раз больше бездомных, чем в этом здании, - поняла ее Пейлор с полуслова. – И я знаю, как это сделать.
- А Плутарх не будет против? – попытался ментор вернуть на землю двух слишком деятельных капитанов. Ему уже давно было не по себе: если эти тетки со своей неуемной энергией подведут его под монастырь, он ничем уже не сможет помочь ни Питу, ни тем более Китнисс.
- Куда он денется, - рассмеялась Пейлор, - он как будущий президент сейчас должен набирать очки, да поскорее и побольше!
- Не ссы, Эбернети, - Мамочка хлопнула ментора по плечу так, что тот присел, - вот увидишь, тебе еще и орден повесят!
В самом деле, приободрился Хеймитч, хорош был бы будущий президент, если бы начал с притеснения бездомных и раненых.
Уже на девятом этаже оба капитана принялись отдавать телефонные распоряжения – Мамочка звонила на склад, Пейлор в гараж – и к Центру один за другим начали подъезжать грузовики, из которых солдаты пачками выносили армейские складные кровати, надувные матрасы и мешки с постельным бельем. Хеймитч диву давался, глядя, как у этих двух теток все слаженно работает. Через полчаса они уже были друг для друга Джин и Синтия – не иначе ментор стоял у истоков прекрасной дружбы. Поддавшись общему настрою, он и сам помогал расставлять кровати, накачивать матрасы, вставлять выбитые стекла… вот чего тебе не хватало все эти годы, Хеймитч Эбернети – простого физического труда.
- Это здесь ты живешь? – принюхалась Мамочка, когда они спустились на четвертый этаж, – спиртным так и разит... Да тут весело, как я погляжу! - откуда-то и в самом деле доносился пьяный хохот.
Армия победителей, мать их, сплюнул Хеймитч. Стыд и срам. Пустили козлов в огород… Никто не предвидел такой беды: армия, вкусившая запретных плодов Капитолия, разлагалась на глазах. Пьянство и мародерство уже не карались так строго, потому что начались вещи куда хуже. Все чаще приходилось признавать, что солдаты в сером обходятся с мирными капитолийцами не лучше, чем солдаты в белом обходились с населением дистриктов. Ох, не зря Хоторн так рвался на передовую!
Капитан Синтия Роджерс двинулась вперед по коридору, на всякий случай сняв пистолет с предохранителя.
- Всем привет. – Она распахнула дверь трибутского номера, открывая взору весьма непотребную картину. За столом, уставленным бутылками – где только добыли - расселись Энобария и два офицера. Третий валялся на диване, а на нем верхом сидела Джоанна Мейсон, и на ее лице было чистейшее удовольствие, как у ребенка, летающего вверх-вниз на качелях. Парень вяло шевелился в ответ. Хеймитч отвернулся, чувствуя, что заливается краской, хотя за двадцать пять лет повидал в Капитолии и не такое.
- Кто тут у нас? – загремела Мамочка, пинком переворачивая стол. Офицеры вскочили, трезвея на глазах. - Что, лейтенанты, в штаны наложили? – Хеймитч еле сдержал смех: именно так лейтенанты и выглядели. – Быстро вынимайте товарища из-под девицы, - она брезгливо показала на диван, - приводите себя в порядок, и на выход! – Лейтенантики тотчас кинулись выполнять. – На выход – это для всех! – рявкнула Мамочка, обращаясь к Энобарии.
- Чего это вдруг? – ощерила та уцелевший клык. – Это наше место! Мы – Победители!
- Это они победители, - показала Мамочка в окно, где во двор уже въезжали машины с ранеными, - а вы обе… - и она сказала, кто, присовокупив парочку сочных прилагательных.
- Ты что-то промычала, черная корова? – пошла на нее взбешенная пьяная Энобария. – Да я таких, как ты…
Удар ногой с разворота мог нокаутировать кого угодно, только не капитана Синтию Роджерс. Отклонившись всего на полградуса, она с удовольствием помогла нападающей протаранить зеркальную стену, сообщив совсем небольшое дополнительное ускорение.
- Корова – животное рогатое и опасное, - объясняла Большая Мамочка оглушенной Энобарии, выбирающейся из-под осколков. Но та не слушала - ошарашенно глядя по сторонам, она что-то выплевывала в ладонь.
- Дай угадаю… неужели клык? – Мамочка сокрушенно покачала головой. – Ай-яй-яй, что я теперь скажу сержанту Хоторну?
- Ты что, с ними, Эбернети? – окликнула ментора нервно одевающаяся Джоанна. – Надо полагать, тебя отсюда не выкидывают?
- Представь себе, не выкидывают, - прогремела Большая Мамочка. – Мистер Эбернети назначается… кем мы его назначаем, Джин?
- Комендантом здания, - тотчас ответила Пейлор, – и предоставляем жилье… - она переглянулась с ментором, - на двенадцатом этаже.
- А нам-то жилье предоставят? – с тихой ненавистью спросила Джоанна, никак не попадающая в пуговичные петли. – Или на улицу выкинут?
- Ты солдат, Мэйсон? – прочитала Мамочка фамилию на ее форме. – Вот и иди в казарму. Только не в мужскую, а в женскую!
- Мы в другое место пойдем, - злобно прошепелявила Энобария, выводя в коридор кое-как одевшуюся Джоанну, – и кое-кто о многом пожалеет…
- Чего застыли? – гаркнула Мамочка на окаменевших лейтенантиков, пропуская угрозу мимо ушей. – Если хотите, чтобы я забыла ваш позор, идите работайте! Сначала уберите за собой, а потом во двор! Там раненых таскать – не перетаскать! – Лейтенантики тут же исчезли.
- Это что, всегда так, – Мамочка озадаченно взглянула на Хеймитча, - что ни Победитель, то пьяница?
- Еще и хуже есть, - угрюмо заверил ее тот, - если бы вы знали, что с ними потом происходит… - Он посторонился, пропуская лейтенантика с тряпкой и солдат с кроватями. – Наконец-то с этим покончено навсегда.
И тут же как будто ледяная глыба упала ему на голову. Какое к черту навсегда, вопили стены сотнями потусторонних голосов, когда ты сам, старый идиот, вчера проголосовал за новые Голодные Игры? Как теперь будешь выкручиваться? Хоторн трижды прав – теперь любая сволочь может воспользоваться результатом этого гребаного голосования! Хотя… есть человек, с которым он мог бы об этом поговорить. Да, есть! Человек, который из любого пожара и потопа выйдет на своих сумасшедших каблучищах, поправит невредимый парик и возвестит, перекрикивая все выстрелы и взрывы: «Конец света отменяется – завтра у нас важный-преважный день!» Боже, как он ее недооценивал, как плохо он ее знал! И Хеймитч, почти не надеясь, набрал на коммуникаторе номер, за много лет затверженный, как алфавит.
- Слушаю вас, - по-капитолийски растягивая гласные, пропел знакомый голос.
- Эффи… - выдохнул ментор ее имя, еле сдерживаясь, чтоб не выкрикнуть его во все горло, - надо поговорить.
- Я знаю, - просто ответила она, - когда тебе удобно?
Хеймитч призадумался. За окном уже смеркалось… черт, до комендантского часа они точно не управятся.
- Давай завтра, - предложил он, - в любое время. Где встретимся?
- Где же сейчас можно встретиться, - горестно вздохнула она в трубку, – разве что на старом месте, в Тренировочном…
- Тогда милости просим! – обрадовался Хеймитч. - Я теперь в нем живу! И не только… - он собрался похвастаться мисс Бряк новой ответственной должностью, но его прервал окрик Большой Мамочки:
- Эбернети, прекращай треп, срочно сюда!
- До завтра, - тихо попрощался ментор и, услышав ответное «пока», бегом побежал к двум капитанам, которые невесть что могли натворить в его отсутствие.
- Самое трудное позади, теперь предстоит самое интересное, - открыла собрание Большая Мамочка, когда они вышли на балкон. - Дорогие члены правительства, давайте подумаем, на каком блюде подать Хэвенсби все, что мы тут наготовили. Джин, ты сказала, что ему нужно срочно понравиться людям - и нашим, и капитолийцам? – Три взгляда одновременно упали на огромный уличный телеэкран, который бригада гражданских вовсю монтировала напротив Центра, стараясь успеть до темноты, и в три головы пришло одно и то же решение.
- Зовем телевидение, - огласил его ментор. – Джин, у вас есть номер Крессиды Эндрюс? Вы должны ее помнить по Восьмому…
Он не успел договорить, а Пейлор уже нажимала на кнопки коммуникатора:
- Привет, Кресси, бери ребят и езжай к Тренировочному, есть срочное дело. Можно сказать, государственное…
- Теперь надо срочно сочинить, мать ее, благодарственную речь, - недовольно хмыкнула Мамочка, - разрисовать Хэвенсби цветной глазурью и утыкать этими… как их… цукатами. Сюда бы твоего парня, Эбернети - уж он бы справился!
У него и язык неплохо подвешен, хотел сказать ментор, но тут его коммуникатор снова издал протяжный вой.
- Все лучше, чем мы думали, - опережая Плутарха, затараторил Хеймитч, не давая тому вставить ни словечка. – Здание практически не пострадало. Нижние этажи затоплены, но завтра начнется откачка воды. Наладили энергоснабжение, поставили два резервных насоса… - он обстоятельно пересказывал содержимое Мамочкиного блокнота, который та держала перед его носом.
- Не заговаривай мне зубы! - прорвался раздраженный голос Плутарха сквозь менторский словесный поток. – Пока ты тянешь резину, бездомные так и стоят у Сената! Они не собираются расходиться, пока им не обеспечат крышу над головой! Делай что хочешь, но чтоб через час их там не было!
Черт… Хеймитч совсем забыл о бездомных капитолийцах.
- Джин, вы что-то говорили про президентский дворец, – напомнил он.
- Людей можно хоть сейчас разместить в левом крыле, - живо откликнулась Пейлор, - тем более от дворца до Сената всего один квартал, - она хитро улыбнулась, - но сначала, конечно, дождемся телевидения.... о, вот и оно! - во двор въехала машина, а из нее вышли живая и здоровая Крессида и два незнакомых оператора.
Хеймитч уже успел отвыкнуть от напора и бесстрашия этой потрясающей женщины, поэтому только диву давался, глядя, как съемочная бригада приступает к работе, едва покинув автомобиль. За каких-то полчаса они успели обойти девять этажей Центра, заснять установку медицинского оборудования, генератора и резервных насосов, разговорить раненых, врачей и солдат - и, конечно, придумать благодарственную речь в адрес временного революционного правительства и его главы лично, которую с большим чувством произнесла в микрофон капитан Синтия Роджерс. Правда, когда микрофон отключили, она с еще большим чувством выругалась.
- А теперь по машинам – и к Сенату, - скомандовала Пейлор. – Кресси, успеешь к вечернему выпуску?
- Не вопрос, - отозвалась та, на ходу скачивая запись с обеих камер на свой планшет, - не успеем доехать, как все будет на столе у редактора!
До Сената добрались неожиданно скоро: коротким путем через развалины. Автомобиль Мамочки шел впереди, как таран, за ним по колее следовала машина со взводом вооруженных солдат: мало ли что могло их ожидать на месте.
Нет, никто не стрелял, все было тихо и мирно, но такого Хеймитч не видел даже в худшие времена Двенадцатого. Завернувшись в ковры, портьеры и одеяла, люди теснились у костров из поломанной мебели. Ментор невольно усмехнулся – да, вот какова новая капитолийская мода на обувь: куски автомобильных покрышек, привязанные к обмотанным чем попало ногам. Кончилось капитолийское вечное лето…
- На кой дьявол нужно было штурмовать Капитолий и терять столько людей – ворчала Большая Мамочка, выходя из машины, - достаточно было взять электростанцию! Посидели бы без воды и тепла, да без своего климат-контроля - и Сноу нам бы на блюдечке вынесли! – Солдаты высыпались на снег и застыли в ожидании приказа. – Кто за старшего? – из толпы вышли трое - высокий старик, парень и девушка. – Слушай мою команду – стройте людей и ведите к президентскому дворцу! - гремела Мамочка громче любого мегафона. - Там тепло, светло и места хватит всем! – Она оглядела бездомных, собравшихся вокруг нее: люди явно не завтракали и не обедали. – Да еще и накормят! - Старик и молодые, косясь на нее с опаской, торопливо кивнули и отошли выполнять. – Парни, грузите в машину всех неходячих! – Солдаты разбежались по периметру. Крессида и ее ребята сновали в толпе, делая свое дело и умудряясь никому при этом не мешать. То тут, то там вспыхивали синие огоньки их телекамер.
Тем временем Пейлор звонила и договаривалась – похоже, у нее было все схвачено: людей нужно было разместить, накормить и оказать медицинскую помощь всем, кто в ней нуждался. И, конечно, возблагодарить за все это Плутарха Хэвенсби - она позвонила в типографию и заказала сто портретов главы правительства со слоганом: «Люди – это главное!» Хеймитч едва удержался, чтоб не попросить выполнить надпись жирными коричневыми буквами, как на изгаженном портрете Альмы Койн.
И вот караван во главе с машиной Большой Мамочки побрел через развалины к президентскому дворцу, растянувшись на весь квартал. У Сената оставили троих солдат – раскидать костры и навести порядок. До вечернего выпуска новостей оставалось меньше получаса.
Смяв по пути небольшое препятствие в виде дворцовой охраны, капитаны Синтия Роджерс и Джин Пейлор торжественно ввели в левое дворцовое крыло измученных бездомных, едва ковыляющих на своих покрышках, солдат с носилками, медицинскую бригаду, две полевые кухни и непобедимых телевизионщиков.
- Большая просьба не выражаться, – попросила Крессида, - сейчас начнем прямой эфир!
- Очень своевременное предупреждение, - буркнула под нос Большая Мамочка, - особенно если мне снова придется петь дифирамбы этому Хэвенсби…
- Капитан, я вас больше не побеспокою, - понимающе улыбнулась Крессида, - говорить будет народ, а вы только послушаете, - она показала на огромный настенный телеэкран и исчезла.
Ментор нажал на кнопку – уже вовсю шли вечерние новости. Он ни капли не удивился, когда его коммуникатор взвыл, как аварийная сирена.
- Ты… ты… это как понимать? – клокотал негодующий сенаторский голос. – Я тебе что сказал?
- Тихо, - ментор почувствовал на своем плече успокаивающую тяжесть Мамочкиной руки, - не пререкайся – сейчас мой выход. – В самом деле, именно в этот момент на экране военный комендант Центрального госпиталя капитан Синтия Роджерс возносила цветистые благодарности Плутарху Хэвенсби за заботу о раненых.
- Ну и кретинский же у меня вид… - качала головой Мамочка.
- У Хэвенсби он сейчас куда хлеще, - заверил ее ментор, - да и слова у него, похоже, кончились… - На экране шел прямой репортаж о заселении президентского дворца: дети, перемазанные солдатской кашей, молодая беременная женщина, университетский профессор с пачкой обгорелых книг, девочка с котенком – все на разные лады благодарили за заботу новое правительство.
– Я сейчас расплачусь, - фыркнула Большая Мамочка и отвернулась от экрана. – Однако неплохо бы и самим поужинать. В кухнях наверняка ни черта уже нет, так что едем ко мне в госпиталь.
- Лучше ко мне, - галантно пригласил Хеймитч, - я теперь тоже комендант. И телевидение прихватим...
- Спасибо за приглашение, но у тебя пока еще не на что сесть и нечего съесть, - напомнила Мамочка. - Да, кстати, ты у меня в машине тыкву оставил, смотри не забудь. - Хеймитч понял, что она знает, для кого эта тыква. - Сам понимаешь, я к девчонке теплых чувств не испытываю, но ты все делаешь правильно.
- Спасибо, доктор, - у ментора гора с плеч свалилась. Он не представлял, что ему скажет - или сделает - Большая Мамочка, узнав, что на самом деле он просто-напросто старался обеспечить безопасность убийце Альмы Койн.
- Не за что, - сурово ответила Мамочка. - Предположим, сегодняшний бой ты выиграл. Осталось выиграть войну.
