Глава 3. Ястреб начинает охотуКогда Вольфганг отправил тот самый рапорт, помянутый Фальке, ему действительно обещали прислать помощника. Однако ни имени, ни точного времени, когда это случится, не обозначили.
Комендант, впрочем, был достаточно опытным человеком, чтобы не ждать у моря погоды. По своим каналам он запросил информацию о том, кого ему пришлют, и, соответственно, всё, что можно было узнать об этом человеке.
Пока задерживался ответ, сам Фальке Вайссер уже успел свалиться как снег на голову и сходу навести шума, чем заставил Вольфганга сильно напрячься. Последний, причем, боялся торопиться с выводами и действиями, не обладая четкими сведениями относительно энергичного гауптштурмфюрера, так что пока приходилось ждать, наблюдать и не показывать берлинскому посланцу свое недовольство.
Наконец Джокем Ланг – адъютант Вольфганга – положил на стол начальству вожделенный конверт, который, судя по скорости своей поездки, вообразил себя старой больной черепахой.
Соображение про черепаху, собственно, Джокему и принадлежало и было им озвучено. Вольфганг засмеялся и предложил адьютанту задержаться – Джокему он доверял и во многих случаях с ним советовался.
Уже беглый взгляд на содержание досье Фальке заставил Вольфганга присвистнуть.
Официальные характеристика и биография фон Химмельштайна мало чем отличались от всех им подобных: родился в Берлине, происхождение безупречное, образование и подготовку к службе прошел положенные… Женат на Сенте Боден. Недавно родилась дочь.
Сента Боден. Имя показалось Вольфгангу знакомым, но в чем дело, он понял только когда прочитал, что к службе в гестапо Вайссер рекомендован рейхсфюрером СС.
- Смотри-ка, как интересно, - сказал Вольфганг и показал документ Джокему. - И не побоялся дядя Гиммлер отправить мужа любимой племянницы в такую дыру, почти на фронт…..
- Да, родственники у его жены хороши, - согласился адъютант. – Но если это всё, что представляет из себя этот Фальке…
- Не думаю, - покачал головой Вольфганг, который уже добрался до следующих страниц досье, где содержался впечатляющий список достижений и объявленных благодарностей гауптштурмфюреру фон Химмельштайну. Основная часть – за активное участие в этнических чистках, за преследование врагов Рейха, личная – от фюрера, за раскрытие заговора в рядах СС…. А следом шли краткие, сухие, но достаточно ясные разъяснения где, когда и как именно было сделано то, за что была присуждена каждая конкретная награда.
Это Вольфганг тоже показал адъютанту, и тот, ознакомившись, даже потянул воротник, внезапно показавшийся ему слишком узким.
- Пробирает? – мрачно осведомился комендант. – Знаешь, я всякого навидался, но от этого досье даже у меня мороз по коже.
- Не удивительно…. От него, я смотрю, не только евреям досталось, - Ланг бегло просмотрел очередную пачку описаний. - Имя у него говорящее.
- Тоже заметил? – Вольфганг поднял взгляд на адъютанта. – На всех смотрит, как голодный ястреб на добычу – свои, чужие, без разницы….. А я-то еще поначалу подумал, что мальчишка. Мальчишка-то мальчишка, да руки уже по локоть в крови, - коменданта передернуло от отвращения. – Что ж ему в Берлине-то не сиделось…. «Толковый, полезный, исполнительный..» Тьфу!
…Фальке не тешил себя надеждой, что отведенная ему на подготовку неделя окажется достаточным сроком, чтобы очистить Подледный от всех угроз, каковые могли проявить себя в момент прохождения колонны. С учетом, что пара дней у него улетела просто на то, чтобы разобраться в тонкостях обстановки - чтобы выстроить свою работу достаточно эффективно, и знакомство с подчиненными - чтобы составить хотя бы приблизительное представление о том, кто из них чего стоит – времени не стало совсем. В итоге Фальке остановился на «варианте минимум» - проверить наличие очевидных угроз, по возможности их обезвредить, ну а дальше держать ухо востро во время нахождения колонны в Подледном. И уже после этого браться за более глубокие расследования, если на то будет необходимость. А то и вовсе отписать рапорт о благополучном завершении миссии и возвращаться в Берлин, скорее всего, за следующим заданием – но хоть ненадолго успеть повидаться с Сентой и Катрин.
Но до этого в любом случае пока было далеко, а сейчас у Фальке были намечены вполне себе текущие срочные дела.
Найти общий язык с подчиненными-немцами ему не составило никакого труда. На очереди был отряд вспомогательной полиции, сформированный, откровенно говоря, из черт знает кого: эстонцев, украинцев, немногочисленных русских, не поделивших что-то с советским режимом….. Всей этой разношерстной кодле Фальке совершенно не доверял. Это недоверие крепло в нем по двум причинам. Во-первых, его не оставляло чувство, что если немцы сражаются за себя, то эти просто примкнули к более сильному. Во-вторых, ему поступила информация, что в одном из близлежащих районов подобный же отряд пытался устроить бунт и чуть ли в итоге не слился с тамошней партизанской группировкой. Поговорив с Марией и другими подчиненными, которые провели больше времени на оккупированной территории и лучше знали возникающие тут и там проблемы, а кроме того, дольше наблюдали за конкретным шуцманшафтом, Фальке пришел к неутешительному выводу, что ждать от инородцев можно всего чего угодно.
Тогда Вайссер вознамерился провести один небольшой эксперимент, который должен был заставить неблагонадежных выдать себя.
На утреннем смотре, куда на сей раз собрали «инородцев», он обратился к ним с небольшой, но весьма красочной речью о том, что если некий народ или его представители вознамерились сровняться с немцами, то этому никто не намерен препятствовать. Однако, к великому сожалению, всего лишь надев немецкие мундиры и позабыв обо всем остальном, что в самом деле способно обеспечить подобное равенство, можно разве что доказать, что все-таки каждой расе отведено вполне определенное место, и иное занимать она не может – и потому и не должна. И если вдруг такое случится, то каждый, кто «не дотянул», будет водворен на свое законное место со всеми вытекающими.
Произнося всё это, Фальке внимательно наблюдал за лицами слушателей. Многим этот разговор пришелся не по вкусу, были и те, кто испугался - гестаповец уловил этот страх, промелькнувший в некоторых встреченных им взглядах. Теперь следовало претворить в жизнь вторую часть плана: превентивно запугать зверя удалось, далее нужно было отрезать ему путь к другой кормушке. А заодно убить еще одного немаловажного зайца.
Объявив, что приказ, который сейчас последует, обладает особой важностью, и тщательное его исполнение добавит плюсов на пути к «единению с арийской расой», Фальке разделил людей на группы и каждой назначил свой участок Подледного.
- Мне стало известно, что в поселке проживает большое количество людей, не прошедших у нас регистрацию. Среди них могут оказаться как безобидные беженцы, так и наши главные враги – большевики и евреи. Ваша задача – прочесать отведенную вам территорию и проверить всех живущих на ней. Всех незарегистрированных – под арест. В случае неподчинения и попыток воспрепятствовать вашим действиям можете применять любые средства, вплоть до расстрела на месте. Места проживания арестованных должны быть тщательно осмотрены и обысканы. На всё это даю вам срок три дня. На сегодня задания я распределил, в последующие два дня буду корректировать состав групп в зависимости от того, кто будет действовать успешнее, и распределять оставшиеся участки соответственно.
… - Ни один немец в операции не задействован, - заметила Мария Гофман чуть позже, когда люди приступили к выполнению приказа. – Что вы задумали, Фальке?
- Я хочу обезопасить нас от удара в спину, - признался тот. – Вряд ли даже тихим подледненцам придутся по вкусу аресты и зачистки.
- То есть, вы не просто так упомянули о столкновениях, вы считаете, что они будут? – Мария пока не понимала, к чему он клонит.
- Я вполне допускаю, что будут. Именно поэтому я развязал руки отрядам.
- А если они перестараются?
- Тоже не худший вариант.
Брови Марии удивленно приподнялись:
- Это-то вам зачем нужно, Фальке?
Он улыбнулся слегка хищно:
- Дайте людям явного врага – и скрытого они перестанут замечать. Нет, я, конечно, не надеюсь, что у русских прибавится любви к нам. Но штуцманов после зачисток они будут ненавидеть сильнее. А те, в свою очередь, чем с большим размахом воспользуются предоставленными мной полномочиями, тем меньше оставят себе шансов договориться с противоположной стороной. Ну а в конце концов, за слишком откровенные зверства мы можем даже кого-нибудь наказать.
Мария засмеялась:
- Ловко. И кто же станет козлом отпущения?
- Кого-нибудь, кто особенно сильно сомневается в необходимости дальнейшего сотрудничества с нами, - просто ответил Фальке. - Вы спрашивали, почему не задействованы немцы. Задействованы. Но чуть иначе. Ну да ладно, к этой теме у нас еще будет возможность вернуться. А сейчас, Мария, собирайтесь – нам с вами надлежит прояснить кое-что относительно убитого связиста.
…Настя только-только начала приходить в себя после всего случившегося. Слишком многое успело смешаться за короткий срок: страх, известие о гибели Тимофея, боль из-за поступка бабушки, бессилие, потом появление этого немца и…. внезапное осознание, что ненависть, направленная на что-то безликое, приходит в замешательство, когда на ее пути оказывается кто-то, хотя бы внешне подобный обычному человеку.
Настя сметала с крыльца снег, ждала бабу Надю, которая отлучилась нанести обещанный визит Дарье Михайловне, а заодно подсунуть болтливой соседке кусочек немецкой «награды» - дабы оная Дарья Михайловна из благодарности попридержала в дальнейшем свой не в меру длинный язычок, и … снова и снова думала о Фальке.
Перед глазами сама собой возникала картина, которую Настя наблюдала уже который вечер подряд: растрепанный, слегка усталый Фальке, ласково улыбающийся сидящей у него на коленях Катеньке…..
«Немец как немец, - думала Настя, - а вот так посмотришь – вроде и ведет себя по-человечески…. Возится с ребенком – даже взгляд теплеет. Дочка у него дома, оказывается…. Боже, о чем я думаю, забыла, что они у нас творили? Этак я как баба Надя стану, начну повторять это ее «Сами виноваты»… Нет, ну с другой стороны – этот Фальке ведь не лично войну объявлял… но и те, что жгли и убивали – не лично. Если они люди – как люди могут делать то, что творили они? Нет, нет, враги они, враги, предатели и звери, и нечего бабу Надю слушать…. Вот только кое в чем она права. Потише мне надо быть. Что толку от меня-то, с двумя детьми. Не мне фрицев из страны гнать. Мне – смириться и ждать. В конце концов, не так уж и противно оказалось с немцем под одной крышей…. Всё, хватит. Немец – он и есть немец. А то как бабка буду – симпатичный, детишек приласкал – а я уже и растаяла».
Твёрдо решив больше не позволять себе подобной слабости, Настя отправилась внутрь дома проверять, чем заняты девочки.
Она застала их в тот момент, когда старшая, Иринка, уже практически отобрала у Катеньки какую-то блестящую штуку, от чего у малышки глаза мгновенно оказались на мокром месте, и она жалобно пролепетала:
- Отдай! Это мне дядя флиц дал! Не тебе!
- Что у вас тут за шум? – строго сказала Настя. – Ира, почему ты опять обижаешь Катюшу?
В этот момент женщина увидела, что именно дал Кате «дядя флиц». Это была кокарда с немецкой фуражки - раскинувший крылья орел, держащий в лапах знак свастики.
Первым порывом Насти было отобрать и выкинуть немецкий значок. Но ее остановила мысль о том, что Фальке может об этом узнать. Девочки опять принялись отбирать друг у друга «птичку», пришлось их разнимать.
- Прекратите возню! Играйте по очереди и не шумите, а то птичка улетит назад, к дяде фрицу, - пригрозила Настя, а про себя подумала – не менее негодующе – «Нет, ну ты подумай… Птичку он дал. Уже детей вербует! Тоже мне, гестапо…»
В этот момент скрипнула входная дверь. Настя обернулась, ожидая увидеть бабу Надю, или, на худой конец, заглянувшую в гости соседку – но вместо нее на пороге оказался Фальке собственной персоной. В душу Насти было закралось мерзкое, нехорошее предчувствие – но в этот момент Катенька, сорвавшись с места, кинулась прямиком к немцу – как оказалось, не много не мало за защитой:
- У меня Илка птичку отнимает!
Настя невольно улыбнулась – уж больно умилительной выглядела эта картина - ябедничающая гестапо Катя.
- Девочки ваш подарок поделить не могут, - сказала Настя вслух. – Прямо уж не знаю, как их помирить…
Из-за спины Фальке вышла высокая девица – тоже в нацистской форме. Она скептично оглядела избу и прошла к противоположной стене, где и остановилась, внимательно глядя на Настю. Та напряглась еще сильнее, а гестаповец тем временем обратился к девочкам:
- Ничьего. У менья еще есть птичка. Только она спрьяталас. Поищите её во дворье.
- Я обычно не пускаю их во двор в одиночестве… - попыталась возразить Настя, но взгляд Фальке был более чем красноречив:
- Ничьего с ними нье случится.
- Идите, - сдалась Настя. Она убрала руки под передник, чтобы немцы не увидели, как предательски они дрожат. «Узнал что-то или подозревает меня из-за моей холодности? – со страхом думала женщина. – Ох, баба Надя, была ты права, что же не послушала я твоих наставлений…»
Тем временем Фальке задвинул щеколду на двери и снова обернулся к Насте:
- У менья ест к вам серьезный разговор. И его исход завьисит только от вас. Чем честнее вы будете мне отвечат, тьем лучше будьет вам. Садьитес. Можьете сделать себье чаю, если хотите.
Настя с радостью ухватилась за это разрешение. «Ничего страшного не произошло. Это не допрос, это не допрос, это просто серьезный разговор», - попыталась она убедить саму себя.
Разливая чай на троих, она лихорадочно вспоминала всё, о чем договаривалась с Тимофеем. «Если вдруг меня раскроют, ты всё отрицай, - говорил он ей. – Ты ничего и никого не видела, ничего не знаешь. Спросят, где две недели скрывались – скажи, в старой землянке в лесу, где дети из деревни играли. Еду тебе я добывал. Ты и не знала, каким образом…»
- Мне известно, что Тимофей Кузньетсов появился в Подлиодном вместе с вамьи. Скажите, как это вышло и какие вас свьязывали с ним отношения? – начал допрос Фальке.
«Только не сбиться, только бы не сбиться…» - думала про себя Настя, отвечая на вопросы гестаповца. Тимофей был ее соседом. Дружил с ее младшим братом, ее саму знал не больше, чем все знают своих соседей. Когда пришли немцы, помог. Потом вместе прятались в лесах, мерзли, голодали, прятались от людей… Потом вспомнили про бабу Надю и пришли в Подледный. Всё. Больше почти не общались. Тимофей нелюдимым стал – не удивительно, ведь на том пепелище остались все его родные и близкие…
Фальке слушал всё это внимательно, периодически вставляя какие-то замечания на немецком, адресованные Марии. А Настю едва не трясло от страха, но каждый раз, когда сдерживаться становилось совсем сложно, она переходила к описанию самых тяжелых своих воспоминаний – надеясь, что эти темы сделают дрожь в голосе вполне оправданной. Главное было не помянуть ненароком Татьяну.
Татьяна, как и Настя, числилась при местном фельдшерском пункте медсестрой, но была вхожа в немецкую комендатуру – ее вызывали туда оказывать помощь не-немцам. Таким образом Татьяна могла находиться в самом осином гнезде, собирая информацию, затем передавать ее Тимофею, а иногда и напрямую – партизанам, с которыми была каким-то образом связана. Отчаянная, смелая, и при этом совсем еще девчонка, у которой только взгляд выдавал, сколько на самом деле довелось пережить его обладательнице – Настя уже успела переговорить с ней, предупредив, что за домом бабы Нади установлена слежка и появляться поблизости ни Татьяне, ни другим нельзя.
Тем временем Мария наклонилась к уху Насти и проговорила на ломаном русском:
- Ты нам должна всё говорит, всё честно говорит. Йесли будешь врат, я буду поливат твоих детей водой на снег. А ты будет смотрет на это, пока всье не расскажешь, как было.
Услышав эту угрозу, Настя похолодела от ужаса. Потом на смену ужасу пришел гнев.
- Господи, да что же за звери вы такие! – воскликнула Настя. – Вы же женщина, тоже матерью будете! Я всё сказала, больше я не знаю ничего!
- Я сейчас нье женщина, я офьицер. А когда будут мои детьи, я готова убьить сотни ваших ради нихь, - заявила Мария..
Фальке наблюдал за этим, не вмешиваясь. Затем сделал Марии знак остановиться и обратился к Насте:
- Я поверью вам сегодня. Но вы должны пообещат мне койе-что.
- Что же? – поспешно спросила Настя, у которой сердце сжималось от представления картины, описанной «не женщиной, а офицером».
- Йесли кто-нибудь будет интересоваться Тимофеем Кузнетсовым, вы должны сразу же рассказат мнье об этом, - закончил Фальке. – Ничьего сложного.
- Да, да, конечно. Я непременно расскажу, если что-то узнаю, - пообещала Настя, совершенно уверенная в том, что Тимофеем больше не поинтересуется никто и никогда.
Фальке не слишком поверил Насте. Он допускал мысль о том, что женщину могли и не посвятить в тайну – но ровно так же допускал и то, что она знала, кто такой Тимофей, с самого начала. Однако пока что счел, что на свободе Настя будет ему полезнее – невиновная, она ничем не мешала, а виноватую рано или поздно можно было выследить и накрыть тех, кто испугался приходить к дому, где повадилось бывать гестапо.
Поэтому Фальке закончил допрос, поднялся со своего места и направился к выходу. Мария последовала за ним, победоносно оглядываясь на Настю.
Настя же, которую совсем покинули силы, так и осталась сидеть за столом, сжимая в руках чашку уже остывшего чая. До ее слуха донесся голос Фальке, о чем-то переговаривающегося с детьми.
Через некоторое время Иринка с Катюшкой вбежали в избу, чуть только не светясь от радости. Фальке сдержал свое обещание - "птички" теперь были у обеих...
… В первый день проверок было арестовано около тридцати человек. Личность части из них установить не удалось вовсе, но кое-кого вычислили наверняка, к примеру, один вообще неосмотрительно хранил у себя документы, подтверждавшие его некогда весьма активную деятельность в интересах большевиков, а еще троих взяли с поличным, когда они пытались спрятать советские агитационные листовки, предназначенные для распространения в Подледном. В последующие дни число арестованных резко выросло – добрую их часть прихватили до кучи, по причинам, о которых будет сказано чуть позже.
К вечеру первого дня случился некий примечательный инцидент. Помимо жилых домов в списке подлежащих проверке мест значилось некое количество брошенных, обрушившихся и выгоревших помещений, где теоретически могли скрываться – или использовать их как перевалочные пункты – диверсанты.
Диверсантов выявлено не было, зато в одном из таких мест, в импровизированном тайнике – яме, сверху засыпанной всяким гнильем, проверяющие обнаружили огромные бутыли самогона, судя по всему, припрятанного местными жителями. Богатство было изъято, но об этом Фальке доложили только поздно вечером, когда отовсюду уже доносились счастливые вопли и песни отдыхающих от тяжелого трудового дня штуцманов.
Фальке лишь загадочно усмехнулся и поинтересовался у Марии, участвуют ли немцы в этом всеобщем веселье. Мария честно ответила, что поначалу «кладом» с ними не поделились, но теперь уже угощают чуть ли не всех желающих. К удивлению девушки, Фальке отреагировал на это сообщение весьма странно: он удовлетворенно кивнул, засобирался домой и посоветовал Марии последовать его примеру.
..На следующий день, когда вчерашние собутыльники еще мучились тяжелым похмельем, на стол Фальке легли отчеты о проделанной работе и список имен тех, с кем под действием алкоголя собственный язык сыграл злую шутку. Теперь можно было переходить к последней, самой рискованной части плана.
Из своих немецких подчиненных Фальке отобрал тех, кто сносно говорил по-русски. Таких оказалось немало – за два года жизни здесь им волей-неволей пришлось нахвататься хотя бы минимума полезных фраз, так что бедняга Отто, ставший жертвой бабы Нади, был скорее исключением. Из отобранных людей Фальке, в свою очередь, оставил самых надежных и сформировал несколько небольших групп по 3 – 4 человека. Этим импровизированным отрядам надлежало переодеться в русских, тайно распределиться по Подледному и занять несколько заранее подготовленных точек. А затем сымитировать якобы нападения русских на шуцманов, прочесывающих поселок. Точки были выбраны так, чтобы с них было удобно вести обстрел, а так же отступать – не рискуя попасть под пули противника самим – ибо меньше всего Фальке было нужно, чтобы его хитрость с переодеваниями раскусили, хотя он и заготовил план действий на этот случай. Отряды-жертвы тоже были выбраны не случайным образом – районы, в которых находились засады, Фальке назначил для проверки тем группам, в которые по возможности собрал людей из своего «пьяного списка», как это окрестила Мария.
Таким образом, гестаповец ждал, что шуцманы, столкнувшись с противодействием «русских», так или иначе озвереют – хотя бы испугавшись за собственные шкуры – и натворят тех самых бесчинств, которые потом можно будет свалить на оставшихся неблагонадежных, сделав заодно реверанс в сторону местного населения – мол, немцы строги, но справедливы, и отвечать перед ними будут только действительно виноватые.
А еще борющийся с «фашистскими прихвостнями» отряд мог вызвать сочувствие у местного населения, а в самом удачном случае – привлечь к себе внимание настоящего русского сопротивления. После чего Фальке осталось бы только арестовывать и допрашивать как сочувствующих, так и сопротивляющихся.
К вечеру четвертого дня Мария принесла Фальке пачку отчетов, которые тот взял за правило регулярно требовать с подчиненных.
- Благодарю, - Фальке забрал пачку и занялся «увлекательным» чтением. Цифры и списки арестованных в Подледном гауптштурмфюрера интересовали мало: информацию о них он уже получил и даже имел результаты допросов некоторых особо подозрительных лиц. Бывшие партийные, те, чья национальность не внушала доверия и, тем более, провокаторы попадали под расстрел по факту. Оставалась чистая формальность – отдать распоряжение и подписать нужные документы, что Фальке, разумеется, и сделал, исключив пока тех, кто, с его точки зрения, мог еще оказаться полезен.
Казни особенно не афишировали – осужденных вывозили за пределы поселка, в местечко под названием Клетвин овраг. В этом самом овраге убитых и оставляли, присыпав максимум снегом – земля слишком заледенела для того, чтобы тела можно было закопать. Фальке понимал, что шила в мешке не утаишь, и слухи по Подледному всё равно расползутся, ну, а сами аресты и так проводились более чем открыто, но надеялся успокоить население, устроив таки пару показательных расправ над шуцманами, превысившими свои полномочия после встреч с Вайсеровскими «партизанами».
Сводка происшествий, которая шла в отчетах следом и была основным, ради чего Фальке все это читал. Донесения шуцманов были одно другого краше – внезапные атаки неуловимых врагов с разных сторон поселка произвели впечатление. Например, один из шуцманов умудрился насчитать во время такой стычки «штук двадцать яростно отстреливающихся партизан», посчитал, что «поселок захвачен русским движением сопротивления», после чего арестовал всех жителей двух ближайших улиц – на всякий случай. Этот пассаж Фальке зачитал Марии вслух – похохотали вместе, правда, гауптштурмфюрер – от души, а девушка – слегка натянуто, так как посвятить ее в подноготную своих планов начальник так и не соизволил.
- Мария, проверьте этих арестованных и тех, кто чист, отпустите по домам, - сказал Фальке, отсмеявшись. – Автора опуса – под арест за ложь в рапорте и за разведение паники. Проведите разбирательство по всем случаям стычек с сопротивлением и по последующим действиям шуцманов. Если окажется, что лица из известного вам списка превысили свои полномочия – они так же должны быть арестованы.
- Я понимаю. Будет выполнено, - кивнула Мария.
- Прекрасно. Ну, на сегодня, пожалуй, всё. Можете идти отдыхать.
- Спасибо, - улыбнулась девушка и вышла, но уже через несколько минут вбежала обратно. Вид у нее был крайне взволнованный.
- В чем дело? – резко спросил Фальке, почувствовавший, что что-то случилось.
- Взяли двух партизан, - Мария только что не сияла. – Говорят, наши засекли их прямо в городе, когда те шли на задание….
- Прекрасно. Тогда начнем с них, - Фальке выловил из портсигара сигарету, готовясь к долгому и интересному разбирательству, в очередной раз забыв о том, что эта крайне вредная привычка недостойна истинного арийца...
Их было двое. Двое парней, возрастом, пожалуй, чуть помоложе Фальке. Внешность – самая обычная, только один был конопатый настолько, что на его лице не осталось места, не покрытого этими рыжими крапинками. Взъерошенные, в меру драные – но впрочем, это ни о чем не говорило, с ними не сильно церемонились, пока задерживали и волокли в участок. Словом, самые обычные парни, которые вполне сошли бы за местных жителей, если бы не наличие у них оружия и не его качество. И не то, насколько успешно они отстреливались, оказывая помощь «попавшим в беду русским».
Дело в том, что в плену ребята оказались совершенно неожиданным для себя образом. Один из фальковских «партизанских» отрядов, обстреляв назначенную цель, приготовился отступать. Но каким-то образом неподалеку оказался еще один отряд шуцманов – и прибежал на выстрелы.
После этого началась серьезная перестрелка, в процессе которой немцы серьезно рисковали – их было мало, и они потеряли свое преимущество в плане расположения. Но откуда ни возьмись объявились двое незнакомцев и обстреляли шуцманов со спины, сровняв силы сторон. После чего, собственно, отправились выяснять, кто такие эти русские, столкнувшиеся с фашистскими полицаями….. Пожалуй, ответ на свой вопрос они получили практически мгновенно – и так же быстро были обезоружены и скручены.
Вот теперь они сидели в помещении, отведенном под допросы, и переругивались между собой, пока Фальке якобы ждал переводчика и копался в каких-то бумагах, а на деле прислушивался к разговору русских – не скажут ли что-нибудь ценное.
Но пока всё ценное, что можно было выловить из этой перепалки, заключалось в том, что это именно конопатому пришла в голову мысль помочь «своим», и собственно он и полез на рожон – у второго же не осталось выхода только как поддержать слишком деятельного товарища.
- Я тебе говорил, не наше это дело, нам надо было посмотреть и уйти, - шипел на конопатого его подельник.
- Я что, знал, что это немцы переодетые окажутся?! – возмущался рыжий. – Я думал свои, а своих я бросать не приучен!
- Не приучен он…. И зачем я только согласился с тобой идти…. Надо было тебя там кинуть… Это ты вон теперь гестаповцам объяснять будешь, к чему ты приучен, к чему нет, и кто тебе, такому красивому, пистолет дал…
Фальке чуть повернул голову, чтобы незаметно взглянуть на пленников. Но тем все-таки хватило ума тему про пистолет не развивать, и они снова перешли к препираниям, следовало им помочь «своим» или пройти мимо.
Наконец, через условленное время вошли Мария с переводчиком. Фальке даром что прекрасно мог обойтись без последнего, совершенно не собирался облегчать русским жизнь, говоря с ними на их языке.
- Приступим, - Фальке кивнул стенографисту, тот в знак готовности поправил лист бумаги. – Назовите ваши имена, фамилии, место нынешнего проживания и род ваших занятий.
- Иван Иваныч Иванов, собиратель прошлогоднего снега, место нынешнего проживания – там в лесу под сугробом, потому что все нормальные дома ваша братия заняла! – мгновенно среагировал рыжий, с вызовом и легкой злой полуулыбкой на губах глядя на Фальке.
- Петр Петрович Петров, первый помощник по собиранию прошлогоднего снега, проживаю там же по той же причине, - поддержал конопатого второй арестант.
Фальке терпеливо выслушал повтор всего этого от переводчика. Когда тот перевел, Мария вспыхнула:
- Они шутить решили!
- Пусть посмеются, если им угодно, - ровно ответил Фальке, ни на йоту не изменившись в лице. – Хорошо, Иван и Петр, значит, Иван и Петр. Я даже готов поверить, что «прошлогодний снег» подлежит исключительно отстрелу. Но меня крайне интересует вопрос, откуда у вас армейское оружие.
- Какое-такое оружие, армейское, говоришь? Да не знаю, нашел в канаве эту штуку, нажал крючочек – она бабахает, ну думаю, буду теперь ходить и бабахать, а что за штука, я и понятия не имею, оружие, не оружие, я дурак, вон, Петька подтвердит, - духарился рыжий.
- Подтверждаю, - с предельно серьезной миной кивнул «Петр».
- Это очень печально, если вы дурак, и товарищ вам под стать, - заметил Фальке. – Это очень печально для вас. Потому что я хочу знать, кто и зачем послал вас в Подледный – и вы мне это расскажете в любом случае. Любой дурак должен понимать, что смерть – это не самое страшное в жизни. Она иногда может быть даже желанна, впрочем, не советую вам проверять на себе это мое сообщение. У вас есть шанс договориться со мной по-хорошему – рекомендую использовать его.
- Ах, ты рекомендуешь. Порекомендуй лучше себе, сволочь фашистская…. – рыжий разразился длинной тирадой, смысл которой Фальке понял, хотя едва ли мог разобрать значение отдельных слов.
Гауптштурмфюрер поднялся со своего места, приблизился к арестантам, а затем точным и сильным ударом под дых заставил рыжего согнуться пополам и захрипеть. Потом в его руке блеснул кастет.
- Шанс договориться по-хорошему только один, - медленно и четко проговорил Фальке. – Все прочие способы для вас будут одинаково плохи. Впрочем, если вы выбрали их – за мной дело не станет.
