Глава 3В третий раз Том приснился ему, уже когда начались летние каникулы. За прошедшее время он снова повзрослел – теперь ему было не меньше тридцати. Он больше не пытался болтать ногами, сидя на стуле, но в остальном изменился мало – разве что стал выше, бледнее, а голодный огонь в его темных глазах горел, не угасая.
– Здравствуй, Гарри, – сказал он невозмутимо, как будто зашел на чай.
– Привет, – настороженно ответил Поттер. – Тебе что-то нужно?
Том рассмеялся. Теперь у него был холодный, резкий смех, в котором было мало веселья.
– Я решил, что ты заскучал.
– Ничуть, – решительно возразил Гарри, невольно подстраиваясь под тон собеседника. Он действительно не скучал и не мог пожаловаться на жизнь. После того, что случилось с Верноном и его сестрицей, тетя Петуния почти перестала обращать на него внимание, что, впрочем, вполне его устраивало. Гарри не знал, догадывается она о чем-то, или просто поглощена своей утратой, но иногда он ловил на себе ее настороженный взгляд. От Петунии воняло страхом – в последнее время Гарри хорошо научился определять эмоции окружающих людей. Петуния боялась – боялась его, и ему нравилось это. Страх – это власть, так сказал Том. Власть ему тоже нравилась.
– Ты все еще спишь в чулане, – заметил Том.
Гарри пожал плечами.
– Я привык. Я тут чувствую себя Монстром-из-Чулана. Правда, здесь полно пауков, но они мне не мешают.
Том прищелкнул языком.
– Похвальная скромность, – сказал он саркастически. – Но ты можешь получить больше.
– Для этого надо кого-нибудь убить? – спросил Гарри, испытующе глядя на него. – Так?
– У твоего кузена, – продолжил Том, внимательно наблюдая за его реакцией, – целых две спальни. Он, конечно, жирный, но не настолько, чтобы спать на двух кроватях.
– Дадли урод, это да, – сказал Гарри, – но убивать его я не хочу. Да и тетю жалко. Она его любит, как-никак.
– Как скажешь, – легко согласился Том. – Ну, хороших тебе каникул.
Каникулы и впрямь были хороши – настолько, насколько хороши они могут быть, когда тебе десять лет. Несмотря на жару, установившуюся с конца мая, от которой плавился асфальт на запыленных улицах, Гарри вовсю наслаждался неожиданной свободой. Большую часть времени он проводил вне дома, бесцельно шатаясь по Литтл Уингингу, или лежа в тени древних дубов, что росли в глубине парка, и непременно стараясь держаться подальше от двоюродного брата. Смерть отца повлияла на Дадли не лучшим образом. Из обычного избалованного идиота он стремительно превращался в озлобленного хулигана. Уже не раз матери детей, которых он избил или ограбил, приходили жаловаться Петунии, но та, сломленная и уставшая, не могла сделать ничего, чтобы приструнить сына. Дадли грубил ей в ответ на все увещевания и угрозы. «Ты попадешь в тюрьму!» – кричала ему этим утром Петуния. – «Что сказал бы твой отец?!» «Мой отец умер», – ответил ей Дадли и, громко хлопнув дверью, вновь вышел на улицу. Гарри, притаившись в кустах жимолости, растущих под окнами, слышал эту перепалку, и слышал также, как после ухода сына тетя разразилась горькими рыданиями. Ему действительно было жаль эту иссохшую женщину с мертвыми глазами, но он никогда не осмелился бы предложить ей свое сочувствие. Не после того, что он сделал.
С такими невеселыми мыслями Гарри покинул свое убежище в кустах и направился к центру города. Он шел, не глядя по сторонам, и поэтому не заметил, что его ждут, пока не споткнулся о выставленную Пирсом Полкиссом подножку и не растянулся на земле, больно ударившись подбородком.
– Ух ты, кто тут у нас, – пропел Пирс, мерзко скалясь. – Мелкий уродец. Гони монету.
– У меня нет денег, – честно сказал Гарри, поднимаясь на колени. – Ты и сам знаешь.
В его поле зрения появилась громоздкая туша – такая здоровая, что застила весь свет. В голубых глазах Дадли читалась злоба – та самая беспричинная злоба, которую обычно называют животной, но которая на деле свойственная лишь людям.
– Эй, Дад… – начал Поттер, но договорить не успел: кузен с размаху пнул его по ребрам. Гарри вновь распластался на земле под дружный гогот Дадли и его приятелей. Дыхание перехватило, и он подумал что, наверное, у него внутри что-нибудь сломалось. Надо бежать. Против трех здоровенных идиотов у него нет шансов.
– Что, урод? – прошипел Дадли. Он тоже похож на пса, понял Гарри. На бойцового пса. Еще щенок, конечно, но… Уродливая морда и бешеная злость. Из тех, кто не гавкает, а сразу вцепляется в глотку. – Нравится?
– Что тебе нужно? – спросил Гарри. Ему наконец-то удалось встать. Теперь выждать удачный момент, и…
– Что мне нужно? – на тупой физиономии Дадли изобразилось нечто вроде задумчивости. – Да ничего. Только это.
Он замахнулся для удара, но на этот раз Гарри был готов. Он увернулся, оттолкнул не ожидавшего нападения Пирса и побежал по улице так, что только ветер в ушах свистел. Дадли ржал и улюлюкал за его спиной. Он не пытался преследовать его – зачем, ведь вечером кузен сам придет домой. Несмотря на это, Гарри пробежал еще несколько кварталов, прежде чем остановился. Он задрал футболку и ощупал свои ушибленные ребра. На боку уже расплывался огромный синяк, но, кажется, кости были целы.
Не убоюсь зла, напомнил себе Гарри. Дадли еще не знает, с кем связался. Думает, что если он здоровый, как боров, то ему все можно. Безмозглый маггл.
Слово всплыло откуда-то из глубин памяти, и Гарри сам удивился тому, каким привычным оно ему показалось, хотя он был уверен, что прежде никогда его не слышал. Маггл. Не слово – плевок.
Гарри показалось, что он слышит холодный смех Тома. Он обернулся. Неподалеку три маленькие девочки играли в куклы на лужайке. Миссис Фигг ковыляла куда-то со своей вечной клетчатой кошелкой в руке. Тома не было. Ну конечно, дубина, мысленно обругал себя Гарри. Том появляется только во сне. Хотя он готов был поклясться, что минуту назад слышал этот смех…
– Сегодня днем Дадли со своими дружками хотели меня поколотить, – сказал Гарри. Он специально пораньше вернулся домой и сразу же лег спать для того, чтобы встретиться со своим странным другом. Том стал еще старше, в его темных волосах уже показалась седина, а в глазах зажглись злые алые огоньки, впрочем, Гарри это уже не удивляло.
– Я знаю, – ответил тот. – И ты решил, что довольно терпел своего мерзкого братца.
– Откуда ты знаешь?..
– Не забывай, малыш – я живу в твоей голове, – сухо сказал Том и ухмыльнулся. – Я знаю все, что знаешь ты, и многое из того, что ты не знаешь, а также то, о чем ты предпочел бы не знать вовсе.
– Почему ты вселился именно в мою голову?! – воскликнул Гарри. – Может, я не хочу ее с кем-то делить!
– Этого я пока не знаю, – серьезно ответил Том. – Я вспомнил многое, но пока не все. Когда-то я был волшебником… очень могущественным волшебником. Я замыслил великие дела, но боялся, что смерть может нарушить мои планы. Тогда я сделал кое-что… кое-что, что позволит мне вернуться даже с того света.
– Ты все-таки умер, – догадался Гарри. – И теперь пытаешься вернуться?
Том снова улыбнулся – печально и высокомерно.
– Когда ты вырастешь окончательно, ты уйдешь из моей головы? – допытывался Гарри.
– А тебе бы этого хотелось?
– Ты странный, – честно признался Поттер. – Иногда жуткий. Но у меня никогда не было друзей… пока не появился ты.
Том посмотрел на него взглядом, исполненным снисходительного презрения. Гарри подумал, что десятилетним он нравился ему больше.
– Почему ты выбрал именно меня? – вновь задал Гарри тот же вопрос. Том нагнулся к нему и заглянул ему в лицо.
– Может быть, потому, – сказал он тихо, – что ты нуждался во мне?
У Дадли Дурсля была дурная привычка – проснувшись среди ночи, он любил пойти на кухню и сожрать все, что найдется в холодильнике, кроме разве что сырого мяса. Тетя Петуния всегда говорила ему, что много есть на ночь опасно – могут присниться кошмарные сны, но Дадли ее нотации в одно ухо влетали, из другого вылетали. Когда дело доходило до еды, он терял последний разум.
Гарри сидел на верхней площадке лестницы, прячась за дверью в кладовку. Если смотреть из коридора, он был совершенно незаметен – человек бы увидел лишь, что дверь кладовки немного приоткрыта. Том стоял на площадке, облокотившись на перила, и лунный свет серебрил его волосы. Гарри немного завидовал – ему-то можно было не прятаться по темным углам. Все равно никто не сможет увидеть чужое сновидение.
– Может, все же не надо этого делать, – тихо прошептал Гарри. Том даже не обернулся.
– Ты мужчина или трусливый щенок? – процедил он сквозь зубы.
– Я мужчина, – возмутился Гарри. – Но я вовсе не уверен, что надо убивать…
– Если твоему брату повезет, он всего лишь сломает позвоночник, – оскалился Том.
– Но…
– Если бы Дадли мог убить или изувечить тебя… если бы он был уверен, что ему ничего за это не будет – неужели ты думаешь, что он бы этого не сделал?
Гарри понурился.
– Не убоюсь зла, – сказал он себе.
Хлопнула дверь, ведущая в спальню Дадли, и в коридоре раздались его грузные шаги.
– Господь – Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться, Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего.
Гарри не знал, кто сейчас произносит эти слова – то ли Том, то ли он сам, то ли они просто звучат в его мозгу.
Дадли занес ногу над верхней ступенькой и сделал шаг.
– Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня, – громко сказал Гарри и протянул руку, коснувшись мягкой, теплой спины кузена. Тот слегка повернул голову, и Гарри успел разглядеть, как изумленно расширились его поросячьи глазки. Я не буду этого делать, вдруг решил он. Я не хочу. Не убоюсь зла – это же не про Дурслей. Да, Дурсли – глупые и противные, но настоящее зло – это Том. Настоящее зло – это и он, Гарри.
Гарри убрал руку и отступил на шаг.
Что-то толкнуло Дадли в спину.
– Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих, умастил елеем голову мою; чаша моя преисполнена, – пробормотал Том, и добавил:
– Есть на ночь – вредно.
Дадли смешно всплеснул руками, потерял равновесие и с тихим писком повалился вниз, пересчитывая головой ступеньки.
Гарри стоял на верхней площадке лестницы и смотрел на тело своего кузена, распластавшееся в луже лунного света, как выпотрошенный плюшевый медвежонок. Потом он спустился вниз.
– Что случилось? – раздался дрожащий голос Петунии.
– Не знаю, тетя, – сказал Гарри.
– Я услышал шум и проснулся, – пояснил Том.
– О, Дадли! – всхлипнула Петуния и сбежала вниз по ступенькам, путаясь в полах своего халата. – Дадли! Дадли! Сыночек!
– Он умер, – сказал Гарри.
– Мне очень жаль, тетя, – добавил Том. Он улыбался.
Петуния рухнула на колени рядом с телом сына и подняла к лунному свету ослепшие от горя глаза.
– Не смей улыбаться, мальчишка, – прошептала она сорванным голосом. – Не смей говорить, что тебе жаль. Уходи. Оставь меня. Оставь меня!
– Как скажешь, – тихо ответил Гарри.
– Спокойной ночи, тетя, – сказал Том и рассмеялся.
На похороны Дадли Том не поехал. Он видел немало похорон в своей жизни, и маггловских, и волшебных, и пришел к выводу, что в них нет ничего интересного. Вместо этого он сидел на заднем дворе дома номер четыре, где под кустами жимолости была закопана жестяная коробочка из-под печенья, в которой Гарри хранил свои трофеи. Булавка для галстука, черная пластмассовая пуговица да сломанный игрушечный солдатик в форме королевских гвардейцев. Смехотворно. Но, несмотря на все свое убожество, эти вещицы знаменовали собой начало новой жизни. В буквальном смысле этих слов.
Где-то глубоко в его сознании еще жил Гарри, и порой он начинал биться о стенки его разума, как муха о стекло.
– Бедное дитя, – мысленно сказал ему Том.
– Ты обманул меня! – задыхался Гарри. – Ты меня обманул! Ты сказал, что уйдешь из моей головы, когда окончательно вырастешь!
– Неужели? – Том скривил губы в презрительной гримасе. – Ты сам себя в этом убедил. Я не говорил ничего подобного.
– Ты хочешь получить мое тело, – обессиленно прошептал Поттер. – И как я не догадался сразу…
– Когда-то я был могущественным волшебником, – сказал Том мечтательно. – Я разделил свою душу на несколько частей, чтобы смерть не смогла заполучить меня, и спрятал эти части в разных уголках страны. Но однажды одна предсказательница сделала пророчество. Тот, кто способен победить Темного Лорда, сказала она, родится на исходе седьмого месяца в семье тех, кто трижды бросал ему вызов. Я понял, что это ты, Гарри. Я долго искал тебя, но потом нашел. Я убил твоих родителей… ты ведь не знал об этом? Ты думал, они погибли в автокатастрофе, – Том фыркнул. – Я хотел убить и тебя, но собственное мое заклятие отскочило от твоего лба и попало в меня. Я не умер, нет… я превратился в нечто, меньшее, чем призрак, меньшее, чем воспоминание… одна ошибка лишила меня всего… всего. Но в тот день, когда я не смог убить тебя, одна часть моей души откололась и вселилась в тебя. Так я смог вернуться.
Повисло молчание. Гарри сглотнул.
– Ты убил моих родителей.
– Да.
– Ты никогда, никогда не получишь мое тело! – яростно прошипел Гарри. – Я скорее прыгну с моста, чем позволю тебе…
Том рассмеялся своим высоким, леденящим душу смехом.
– Бедное дитя, ты так ничего и не понял. Чем больше ты ненавидишь меня, тем сильнее я становлюсь.
– Нет! Ты не получишь мое тело!
– Мне нужно не только твое тело, – прошептал Том, ухмыляясь. – Мне нужна твоя душа.
Гарри замер.
Не убоюсь зла, отчаянно подумал он.
Том смеялся.
– Гарри, где ты? – раздался дребезжащий голос миссис Фигг. – Где ты, мальчик? Твоя тетя просила присмотреть за тобой.
– Я здесь! – крикнул Гарри. – Я здесь! Помогите!
– Здравствуйте, миссис Фигг, – вежливо сказал Том, выходя из кустов.
– Как ты, Гарри? – сочувственно спросила старушка.
– Помогите!
– Все в порядке. Спасибо, что спросили.
– Бедная твоя тетя, – миссис Фигг сокрушенно покачала головой. – Потерять и мужа, и сына... Бедная Петуния. Береги ее, Гарри.
– Конечно, – ответил Том и улыбнулся. – Конечно.
Петуния Дурсль вошла в ванную, заткнула слив пробкой и пустила воду. Пока ванна наполнялась с громким журчанием, Петуния заколола волосы и быстро разделась, стараясь не смотреть в зеркало, чтобы не видеть своего неподвижного землистого лица. Потом она взяла с полки новый, еще не распакованный комплект бритв «жиллетт» и положила их на угол ванной так, чтобы можно было в любую минуту их достать. Перед тем, как лечь в горячую воду, она протянула руку к дверной ручке. Дверь была закрыта – она всегда запиралась, когда мылась – это необходимо, когда у тебя в семье одни мужчины. Но на этот раз Петуния отперла замок. Она не знала, зачем. Она знала, зачем.
Она завернула краны и медленно опустилась в ванну, вытянув ноги и запрокинув голову. Горячая вода приятно гладила ее кожу. Потом она взяла упаковку бритв и достала одно маленькое острое лезвие.
– Тебе помочь, тетя? – раздался у нее над ухом мальчишеский голос. Петуния вздрогнула и уронила бритву в воду.
– Что ты здесь делаешь, мальчишка? – гневно прошипела она, прикрывая руками обнаженную грудь. – Вон!
Гарри склонил голову набок и посмотрел на нее холодным насмешливым взглядом.
– Могу задать тебе тот же вопрос, тетя, – сказал он спокойно. – Мне почему-то кажется, что ты достала бритвы не для того, чтобы побрить ноги.
Петуния сгорбилась в ванне, подтянув колени к груди.
– А даже если и так?
– Я лишь спросил, – терпеливо повторил мальчишка, – не могу ли я чем-нибудь помочь? Резать саму себя… это не так-то просто.
– Ты чудовище.
– Да. Давай руку. Не стесняйся, тетя. Меня не интересуют твои сморщенные прелести. Представь, что я доктор.
– Ты убил всех, кто был мне дорог, – хрипло сказала Петуния. Левой рукой она нашарила на дне ванной упавшее лезвие и сжала его в пальцах.
– Да. Твоя жизнь теперь бессмысленна. Давай руку.
Петуния резко подалась вперед, целя бритвой прямо в горло проклятого уродца. Гарри отшатнулся, и бритва лишь прочертила длинный неглубокий порез на его плече. Он схватил Петунию за запястье и резко вывернул его.
– Это бесполезно, – прошипел он, нагнувшись к ней так близко, что она отчетливо видела в его зрачках свое отражение – бледную перепуганную женщину с трясущимися губами. Глаза Гарри горели красным, и это ужаснуло ее больше всего. Петуния попыталась вырваться, но он продолжал выкручивать ей руку, пока ее пальцы не разжались, и бритва не упала на пол.
– Так-то лучше, – сказал мальчишка, отпуская ее руку и оглядывая залитую водой ванную. – Смотри, ты все здесь забрызгала, тетя.
– Ты убил моего сына, – сказала она.
– Теперь ты совсем одна, – пропел он. – Совсем. Совсем одна.
Гарри достал из упаковки новое лезвие и попробовал его пальцем.
– Сначала я буду резать поперек, – сказал он, и провел бритвой над собственным запястьем, не касаясь кожи. – Вот так, смотри. Потом вдоль. Буквой «Т». Я постараюсь сделать все быстро.
Петуния протянула ему руку.
«Мистеру Гарри Дж. Поттеру».
Гляди-ка, это нам, говорит Том. Ты ведь знаешь, что это за письмо?
Знаю, отвечает Том. Знаю, знаю.
Открывай-ка его скорее, Том. Открывай его, Гарри. Мы прочитаем это письмо, пока наша тетя плавает в ванной. Белая ванна наполнена до краев черной водой. Венозная кровь так темна, что кажется черной.
«Мистеру Гарри Дж. Поттеру».
Нам письмо. Нам письмо из Хогвартса.
Мы поедем в школу?
Нет, ухмыляется Гарри. Что нам делать в школе?
Ты прав, соглашается Гарри. Мы купим волшебную палочку и будем творить колдовство, страшное и великое. Мы спустились в долину смертной тени и не убоялись зла.
В доме есть немного наличных. Хватит на билет до Лондона. Поезд отправляется завтра в шесть утра, синий экспресс с белой полосой на железном боку. Раньше поезда были не такими. Они дымили, как черти, и если сидеть у окна, дым задувало в купе. Ты ведь помнишь, Гарри, как бегал смотреть на поезда, когда был мальчишкой? Тогда шла война, ты помнишь, как ревели сирены воздушной тревоги?
Том достает рюкзак и аккуратно складывает туда несколько смен одежды, потом Гарри делает сэндвичи в дорогу. Нам пора, пора. Скоро поезд с белой полосой на боку отвезет нас в Лондон, и мы будем есть сэндвичи, пока наша тетя плавает в ванне, наполненной кровью и дерьмом. Когда человек умирает, сфинктеры прямой кишки расслабляются.
А потом мы пойдем в Косой переулок и купим себе волшебную палочку.
С рассветом мальчик выходит из дома номер четыре по Тисовой улице и вприпрыжку бежит к автобусной остановке. Он запрокидывает голову к небу и поет. Как он мог забыть – псалмы же нужно петь.
Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла.
Потому что Ты со мной.
Со мной.
Рюкзак подпрыгивает на его спине в такт шагам.
