Глава 1. Отметка на календареАвтор: Lessandra
Бета: Schmetterling
Пейринг: Гермиона/Драко
Рейтинг: PG-15
Жанр: Юмор, Romance, POV Гермионы, POV Драко, AU
Саммари: Когда Гермиона была маленькой девочкой, она хотела стать дантистом, как и её родители, потому что ей не нравился собственный рот – зубы, подбородок, прикус... Даже улыбка. Однажды ей встретился парень с идеальным ртом... Её идея-фикс.
Дисклеймер: Я не блондинка, я не британка и я определённо не богата. Поэтому за Дж. К. Ро меня принять можно с бааальшой натяжкой.
Также отказываюсь от претензий на авторство нескольких диалогов в 5й главе: они принадлежат Дэвиду Шору и его сценаристам.
Примечание: AU, игнорирующее 2 последних книги. Фик ориентирован на лёгкое времяпровождение. (“I need some goodness in my life right now” ©)
“Рот – это чаша любви и потир правды”.
Это не была типичная Гарри-встретил-Салли история.
Это предполагало бы ужасно сентиментальный, слащавый роман – идея, чересчур банальная для них, чтобы вынести.
Можно сказать, что, не перенося друг друга, в своё время они стали друзьями.
А потом, постепенно... уже нет.
Odi et amo. Quare id faciam fortasse requiris.
Nescio, sed fieri sentio, et excrucior.
Я ненавижу и люблю. Как это сталось, я не знаю.
Но это так, я сознаю, и мучусь этим и страдаю.
Глава 1. Отметка на календаре
С тем, кто свои заблужденья возвёл в правоту,
Лучше не спорь – нелегко исцелить слепоту.
Сердце такого подобно кривому зерцалу:
Всё исказит и в ничто превратит красоту.
(Саади)
Я внимательно посмотрела на свои губы. Потрескавшиеся и сухие, потому что я вечно кусаю их, когда думаю, (а думаю я всё время). Слишком растянутые. С такими улыбнёшься, и точно “к ушам разойдутся”... Я попробовала скукожить их, собрать бантиком или сердечком, но у меня лишь прошла лишняя трещина, которая тут же начала кровить. Удивительно... Они ведь такие бледные – даже не верится, что туда вообще кровь поступает. Я слизнула нитевидную алую полоску, щедро смазала шершавую кожицу гигиенической помадой и улыбнулась. Ох, как же мне хотелось, улыбаясь, видеть безукоризненно ровные ослепительные перламутровые зубы. Увы, мои, хоть и были здоровыми, всё же очень уступали в белизне воротнику рубашки, и не отличались ровной линией: нижние сидели слишком туго, между двумя передними верхними красовалась скромная, но всё же не незаметная щель.
Не то, чтобы я жаловалась. У меня не лошадиный прикус, и рот не лягушиный. Вот, у Джулии Робертс рот тоже не крохотный, но ведь считают же её Красоткой! Но когда твои родители дантисты, и, пока ты проводишь дни в их кабинете, потому что тебя не с кем оставить, мимо проносятся самые разные рты – упрямые и улыбчивые, капризные и усталые, чувственные и строгие, плутовские и скорбные, ленивые и порочные... И ты понимаешь свою неполноценность. Взгляд на ребёнка – улыбка, а в каждой улыбке – насмешка. Ну почему даже самая фальшивая и принуждённая улыбка пациента выглядит лучше моих несмелых, но идущих от сердца потуг?
Если бы этот рот хотя бы красовался на идеальном лице!.. Да, Мона Лиза из меня бы уже не вышла, но это бы не бросалось в глаза, как на таком подбородке – слабом, слишком узком по сравнению с линией скул.
Нет, я совсем не излишне самокритична. Свои достоинства, как и подобает рациональным личностям, я знаю. Знаю, что моё лицо не лишено приятности... Знаю, что у меня высокий открытый лоб, густые пушистые (пускай, порой, и неуправляемые) волосы, красивые большие глаза... Даже нос симпатичный. Но знаю я и то, что моему рту не стать моделью рекламного щита...
Поэтому я мало улыбаюсь. Практически никогда. Гарри и Рон, возможно, видели этот феномен раз или два, но... серьёзно, мы же говорим о Гарри и Роне. Скорее крот прозреет...
А за пределами компании своих друзей я не улыбаюсь.
Сдерживаюсь.
И инстинктивно, по привычке, которая, кажется, уже въелась в моё существо, я веду постоянный Поиск. Поиск человека с идеальным ртом. На первый взгляд такая мысль – просто ребячество. В какой-то мере так и есть: корнями моё странное хобби уходит в далёкое детство, когда я мечтала о своём Прекрасном Принце, единственном и неповторимом, который меня разглядит, поймёт и по достоинству оценит. Главным критерием в этом Принце у маленькой закомплексованной меня был рот. Давайте, смейтесь. С возрастом, когда голос рациональности также указал мне, что всё это – глупая и детская ерунда, я тоже посмеялась над детскими мечтами, но став старше поняла: рот на деле очень многое может сказать о человеке. Оставим подробности строения скелета и прочую физиогномику и низшую магию Трелони, Лаванде и иже с ними и обратимся к здравому смыслу.
Рот – это атлас по миру человека. Зубы, губы, улыбки, смех, речь (ведь и на это обращаешь внимание, если смотришь на рот) – всё это выдаёт личность с головой. Воспитание. Привычки. Характер. Привязанности. История болезни...
Вот Рон... Его рот за столом напоминает выгребную яму – полупрожёванная пища с пулемётной очередью слетает в желудок, как мусор по канализационной трубе. Никакого чувства меры, и главное – ни намёка на тонкость и дипломатичность: слова с его языка слетают так же легко, как падает обратно на тарелку еда из его ни на секунду не закрывающегося рта. Но свой обличительный словесный понос он при этом считает истиной в последней инстанции, которой охотно и с искренней радостью делится, не понимая, когда ляпнул лишнего... (как на словах, так и на брюки).
Или Гарри. С малых лет на нём ярлык Спасителя Человечества, но, несмотря на все тяжести и подножки судьбы, он улыбается с той же простотой, искренностью и охотой, что и раньше. Вечный оптимист, с неколебимой верой в будущее, которое рисует нам Дамблдор, без тени сомнения в его словах, хотя, видят боги, его скрытность дала не мало поводов сомневаться. И я никогда не слышала, чтобы Гарри говорил: “Боюсь, я не смогу этого сделать... Уж извините, так вышло, но я не готов... Не отложим ли мы это до моего совершеннолетия? Или, лучше, свалим на волшебников посильнее?” Даже с его непониманием того, как можно от него, малоопытного подростка, ждать избавления от могущественного тёмного волшебника, Гарри продолжает это делать, готовый, если что, взвалить на свои плечи ещё больше! И рот у него такой же – чётко очерченный, со смелой улыбкой, то сжатый в упрямую линию, то светло улыбающийся, и никогда уголки губ не смотрят вниз.
Поэтому именно рот стал для меня главным ориентиром в построении суждения о людях. А что касается оскорбительных замечаний о том, что я дала брачный обет библиотеке – так, скажу я вам, любой девушке будет приятно мужское внимание. Просто я не тороплюсь бросаться в руки каждого встречного-поперечного, чтобы бесцельно обжиматься по углам только ради демонстрации никому не нужного статуса “у-меня-есть-парень”. Мой выбор – только моего ума дело, и я собираюсь отнестись к нему со всей тщательностью. Как и ко всему в моей жизни.
День, когда мой Поиск закончится, я ожидала, будет, по меньшей мере, необыкновенным. Я ждала, что моя интуиция, никогда не подводившая меня ранее, просигналит мне приготовиться, раскрыть объятия в ожидании чего-то сверхординарного... Что это будет не в школе, а далеко-далеко от неё, в обстановке менее официозной и более расслабленной. Что осознание раздавит меня, накроет, как цунами, как нечто невообразимое...
Как оказалось, я ошиблась.
Вся та неделя выдалась вполне обыкновенной, и, спускаясь в гриффиндорскую гостиную, я не ожидала от грядущего дня ничего особенного. Ещё меньшего я ждала от предстоящей пары со слизеринцами. Не то, чтобы они вызывали у меня ту же аллергическую реакцию, что и у большинства моего факультета, но сам факт противостояния, выливающегося в словесные перепалки, кулачные бои и баталии на уроках, аукнулся обеим сторонам потерей не одной сотни баллов и счастливым игнорированием тем, преподаваемых на уроках. И, видят школьные основатели, аукнется ещё не раз.
Учитывая грядущие в мае ТРИТОНы, всё это представало в менее чем радужном свете, однако большинство моих бестолковых одноклассников воспринимало май, как нечто отдалённое и призрачное, маячащее в заоблачной дали. Те же Гарри и Рон – тут же прекратили говорить, стоило мне спуститься. Значит либо не готовы к предмету, либо планируют прогул или какое-то очередное нарушение правил... Я одарила их полным подозрения взглядом “я-знаю-что-вы-что-то-замышляете-и-категорически-не-одобряю-это”. Мальчишки. Имея в друзьях таких, как эти два раздолбая, иной раз задумаешься, а нужен ли мне вообще этот Поиск, и не лучше ли закончить свою жизнь старой девой в окружении книг, кошек и кактусов.
Как оказалось, отнекиваться было поздно. Знаменательный день был выбран, отмечен в календаре Небесной Канцелярии, и этим днём был сегодняшний. И началось всё – неожиданность из неожиданностей! – на злополучных сдвоенных Чарах, где наш факультет столкнулся со Слизерином.
После Зелий и Ухода за магическими существами, Чары были третьим в списке Слизерина предметом, на котором можно было практически безнаказанно измываться над другим факультетом, пользуясь врождённым добродушием Флитвика, никогда не снимавшего баллы. К тому же, стареющий профессор стал настолько с головой погружаться в лекцию, что подчас не замечал творившегося в классе безобразия, прекращавшегося лишь на те моменты, когда он просил учеников наглядно продемонстрировать достигнутые ими успехи.
И стоило нам войти в класс, как Гарри и Рон тут же решили, что слизеринцы что-то затевают. Как показало время, они были правы. Рон списывает это на выработавшееся у них за годы обучения
“седьмое чувство”, которое распознаёт слизеринские подставы. По-моему, дело просто в том, что Слизерин
всегда что-то против нас затевает...
Сегодня, однако, качество их работы заслужило десятки! Решили открыть сезон истребления гриффиндорцев в этом году с шиком. Постарались самые блестящие умы, что обошлось им в одного ученика, а нам – в двух, эвакуированных в лазарет (судя по разочарованию на лицах, слизеринцы надеялись, что ими будут Гарри и Рон, или хоть один из них, но кандидатура Дина и вечного козла отпущения Невилла, сгодилась тоже). И ни одного снятого балла: Флитвик так и не разобрался, кому вменяется вина за произошедший разгром.
А я то надеялась после мирного сентября, что очередной учебный год будет спокойнее.
~*~*~*~
Очередной учебный год. Ура... Кажется, что мир мало-помалу замирает, словно каждый новый круг вокруг Солнца отнимает всё больше энергии. Так почему бы не отметить, что мир, с хрипом и свистом, как старик, страдающий одышкой, но продолжающий участвовать в пляжных марафонах, сделал очередной круг?
Да потому что всё это – самообман простого циника. А уж каким-каким, а простым Драко Малфой не был, особенно в цинизме. Тем более что вокруг столько достойных поводов полировать её. Чего, признаться, я не делал очень давно. Такой апатичной слабины я и сам от себя не ожидал, однако мне всё сложнее и сложнее интересоваться происходящим вокруг. И гораздо легче считать, что Земля летит сквозь пространство по прямой, а не по кругу, снова и снова возвращаясь к исходному. Почему бы и нет? Я встречал у людей иллюзии и похуже. У каждого свои способы мириться с жизнью. И я не единственный, недовольный законами физики.
А жизнь... Она проходит полный круг только благодаря календарю. Уберите его, и будет просто череда обыкновенных дней, сквозь которые мы с трудом пробиваемся. Люди вообще придают большое значение кругам, потому что им нравиться иллюзия, что у вещей нет конца. Это позволяет думать, что не нужно будет сталкиваться с переменами. По той же причине люди
всегда совершают одни и те же ошибки – они боятся тех, которых ещё не делали (Правило Малфоя № 14, “О предсказуемости людей”). Круги есть везде, видимо потому, что их явная аккуратность внушает природе чувство лицемерного самоудовлетворения. Так что геометрия машет нам белым флагом, а эрудированные историки, навечно запертые на второразрядных университетских работёнках, продолжают молоть ерунду о том, что история обречена повторять себя, пока другие решительно отметают тот факт, что листья на деревьях опадают каждый раз в одно и то же время года.
Да пускай! Пускай листья на деревьях опадают! Пускай в конце каждого учебного курса Поттер влипает в какую-нибудь передрягу. Пускай Рождество, Пасха, Хэллоуин и летние каникулы наступают через одинаковый промежуток времени. Пускай! Это ничего не значит... Какова длина дорожки ипподрома? Логика говорит, что нужно отметить место, откуда ты начинаешь, отмерить круг, и получишь ответ. Но в жизни – всё это чушь. Отметка случайна. Начала нет. Круг бесконечен, поэтому нет смысла ставить на лошадей.
Что до повторения в истории – забавное понятие. Люди так серьёзно его рассматривают, пытаясь, находясь в здравом уме, провести параллель между провалами планов Волдеморта и Гриндевальда в захвате Британии, или доказать, что Римская Империя возрождается в Соединённых Штатах Америки. Но всё это на самом деле лишь доказывает то же самое:
люди не учатся на своих ошибках. И мне не нужно оглядываться назад и брать из прошлых веков примеры завоевателей или могучих империй, чтобы доказать эту точку зрения. Достаточно указать на людей вокруг.
А вокруг меня – скрытые ухмылки в толпе, которые словно говорят: “Поздравляем! Ты выдержал целый год попрания твоего достоинства! Осталось вытянуть ещё один!” Да, стоило моему отцу оказаться в Азкабане, как все тут же сделали из меня шаблонный пример “Неверного Выбора” начали тыкать пальцам в меня, говоря: “Вот, есть в жизни справедливость. Такие, как они, не могут хорошо закончить”
Только вот мне всё равно. И пускай из-за этого липкого безразличия факультет чурается меня, словно паршивой овцы. Пускай Панси пытается меня растрясти, уходя, когда я прошу оставить меня в покое, но всегда возвращаясь, в попытках подбодрить. Пускай Блейз придумал целую кампанию по “Восстановлению малфоевской чести вкупе с коварными планами возмездия на головы тех, кто осмелился унижать его в прошлом”, раздосадованный моим равнодушием и нежеланием отпускать никакие гадливые проказы. В итоге, по-моему, он сам дорвался.
Блейз вообще относится к тому сорту людей, которые не поддаются никакому внушению: костьми ляжет, но сделает по-своему. На том злополучном уроке Чар он, с ребячеством, достойным первокурсника, только что выучившего
Инсендио, поджигал всё воспламеняющееся, что мог найти. У гриффиндорцов то и дело загорались пергаменты, паре девчонок он поджёг волосы, кому-то – рукав мантии. Также подожжёнными оказались: несколько перьев, одна свечка, вспыхнувшая и расползшаяся по столу жирным белёсым пятном талого воска, Гангатичная Асистасия, безобидно росшая на подоконнике, и непонятно зачем оказавшееся в классе Чар чучело саблезубой белки с орехом времён ледникового периода. Когда, за отсутствием других предметов, приставучая зараза поджёг мне галстук, я выхватил собственную палочку и показал ему, как надо заниматься поджигательством.
Результат превзошёл все мои ожидания.
Стыдно признаться, но я не помню, что именно произнёс. Палочку я мстительно направил на Блейза, но я рад, что он отвёл мою руку наверх, иначе я скоро повстречался бы с отцом за жестокое убийство в состоянии аффекта. Луч ударил в центральную лампу класса – величественное сооружение из замысловатого переплетения золотых лент, с мириадами свечей. Она завибрировала, и золото, медленно раскалившись добела, словно засияло внутренним светом. Жар почувствовали все в комнате, и несколько догадливых однокурсников с подозрением обернулись к Блейзу. Мы с ним опасливо наблюдали, как несколько капель плавящегося металла шлёпнулись на парты и подожгли чей-то пергамент. Браун взвизгнула, когда капля опустилась ей на ладонь, и тут же стёрла её, но на руке уже образовывался пузырящийся ожог. Свечи не просто оплавились – они начали взрываться. Ученики бросились врассыпную, даже не сообразив, что происходит. Грязнокровка Грейнджер единственная догадалась использовать хотя бы
Протего, но и она не сразу сообразила посмотреть наверх. Тугой на ухо Флитвик, не слышащий со спины ровным счётом ничего (ничего подозрительного, по крайней мере), продолжал скакать у доски, выписывая теорию сегодняшнего урока, и не видел, что творилось в классе...
Тем временем, от люстры прошли трещины по потолку. Вниз в несколько тонких струй лились золочёные капли, горячие, как вулканическая лава. Кафедра под ними уже загорелась, и кто-то безуспешно пытался её потушить. Струи превратились в водопад, и неуклюжий Лонгботтом, пятясь назад, умудрился опрокинуть на себя стеллаж и, кажется, что-то себе сломал. Верные витязи Поттер и Уизли пытались помочь грязнокровке, но большей частью мешались. У Блейза уже начиналась истерика... У него вообще странные приоритеты, и поэтому ситуация всеобщего бедлама казалась ему до жути смешной.
А потом кусок потолка вместе с люстрой рухнул вниз, как раз перед носом Флитвика, в этот момент повернувшегося к классу. Обжигающие капли дождём осыпались на учеников. Я и ещё несколько
не заторможенных личностей успели защитить себя
Протего, но несколько неудачников (в основном грязнокровых, у которых реакция выпалить заклинание не впитана молоком, как у нас, чистокровных магов) оказались мишенью раскалённого золота. Особенно не повезло Томасу, которому капли попали прямо в лицо, и бедняге Блейзу: когда кусок потолка, как могильная плита, рухнул посреди класса, и столы начали рассыпаться от ударной волны, как домино, думаю, он сломал себе сустав запястья. Но даже тогда он не прекратил ржать... У некоторых это просто не лечится.
Мановением палочки Флитвик остановил пожар, хотя люстра уже была безвозвратно утеряна. Из-за кого случился инцидент, он разбираться не стал, и баллы не потерял никто – думаю, он был слишком обеспокоен состоянием учеников. Томаса, Лонгботтома и Блейза отправили в Лазарет, а нас отпустили в гостиную до следующего урока.
– Редкостная степень идиотизма, – раздался сзади меня голос Пэнси. – Иной раз мне кажется, что ты тупее Блейза.
Я неприятно осклабился, собирая вещи в сумку.
– Приятно сознавать, что даже в этом я его превосхожу.
– Ну да, – фыркнула девушка, цитируя: – Правило Малфоя № 2: “Малфои должны быть первыми во всём!”
~*~*~*~
Будучи Старостой Девочек, на своём факультете мне приходилось быть первой во всём. И конечно я не могла не навестить Дина и Невилла, когда остальные уроки на этот день были закончены.
Невилл – человек, обладающий феноменальной способностью всегда попадать в передряги, и даже посреди пожара, избежав ожогов, что было бы естественней, он умудрился вывихнуть ногу в колене
и лодыжке и разбить себе нос.
А Дину, с его ожогами, повезло, что колдомедицина не оставляет шрамов, иначе его лицо бы очень сильно пострадало. Брови, правда, ему придётся отращивать самому, и он пока размышлял, чем стоит их нарисовать, потому что его выпускали сегодня же, как и всех, кто позже пришёл жаловаться на ожоги. Благо, страшнее везикулы ни с кем ничего не произошло.
– Как вы? – сочувственно поинтересовалась я у обоих, присаживаясь на край койки Дина.
Тот разглядывал себя в зеркало с недовольной миной и кривлялся, как дошкольник.
– Узнаю, кто из них это сделал, размажу по стенке, а брови пинцетом выщиплю! – посулил он. – И волосы в носу тоже, – поразмыслив, добавил он.
Лежащий через несколько коек за ширмой во избежание продолжения межфакультетских склок, Забини зафыркал от смеха.
– А ты не вякай, морда слизеринская, – крикнул ему Дин.
– Пять баллов с Гриффиндора за моральное оскорбление ученика, – раздался с той стороны неторопливый голос Малфоя, о присутствии которого мы не догадывались, – и ещё пять – за то, что в присутствии Префекта.
Дин побагровел, и я успокаивающе положила ладонь ему на плечо, прежде чем подняться и подойти к ширме, приняв самую сердитую и угрожающую позу из арсенала Главной Старосты.
Забини развалился на койке с вальяжностью августейшей особы и лениво поедал виноград, стреляя косточками в потолок.
– Префект Грейнджер, – приветственно взмахнул он виноградной гроздью. – Чем обязан?
– Малфой, это переходит все границы, – не ответив, обратилась я к нарочито игнорирующему меня слизеринцу. – Как Староста, ты обязан штрафовать за такое поведение. Я не требую, чтобы твой факультет вдруг прекратил свои милые маленькие подлости – это было бы, по меньшей мере, смешно. Но сегодняшний инцидент переходит все границы. Кто-то мог серьёзно пострадать. А если бы кто-то заработал язву? Некроз? Инфекцию?
Малфой посмотрел на меня, как на муху в тарелке супа, и имел наглость заявить:
– С чего ты взяла, грязнокровка, что это сделал кто-то с моего факультета?
– Не иначе, как хвалёная гриффиндорская добродетель, – насмешливо подсказал ему Забини, разглядывая меня.
Я поджала губы:
– Мы оба знаем, Малфой, что ни один ученик на моём факультете не способен на такое заклинание. Вряд ли хоть кто-то из них вообще осведомлён о нём. Поэтому не будем кривляться – это был кто-то со Слизерина.
Он склонил голову к плечу, смотря на меня, как на экземпляр чего-то особо отвратительного и непонятного на уроке по Уходу за Магическими Существами. Я упрямо повторила:
– Кто-то мог серьёзно пострадать.
– Грязнокровка... – со снисходительным смешком произнёс он. – Ты же не можешь быть
настолько глупа, чтобы думать, будто это меня беспокоит? Да я был бы только рад, если бы каждый из вашего факультета грязнокровок и отступников сгорел синим пламнем.
– Содом и Гоморра, – мечтательно протянул Забини. – Дождь из серы на головы нечестивцев.
– Содом и Гоморра? – повторила я с мстительным желанием подколоть высокомерного придурка. – Ты так называешь любой пожарчик?
– Мы обрушили с потолка жидкий огонь! Чуешь разницу? – оскорблено ответил Забини.
– Конечно, конечно... – пропела я, кивая ему, как нашкодившему пятилетнему ребёнку, и, указав на него, сказала Малфою, прежде чем уйти: – Он – тоже получил ожог. И нам повезло, что только три ученика оказались сегодня здесь. Тебе наплевать на мой факультет? Прекрасно. О своём подумай. Это мог быть не только Забини. Так что следи за своей шпаной, чтобы они впредь не жгли на уроках пергамент.
– Да катись ты к праотцам, Грейнджер! – крикнул Забини мне в спину. – Любой первокурсник, знающий
Инсендио, устроит пожар! Да что там, любой сквиб с коробком спичек его устроит. А раскалить металл до такой степени, что он польётся жидким золотом – это, извините, не каждый сможет. Овца... – пробормотал он себе под нос, но я услышала и ласково отозвалась:
– Пять баллов со Слизерина за моральное оскорбление ученика, и ещё пять – за то, что Префекта.
Малфой вышел из лазарета почти сразу за мной.
– Эй, грязнокровка! – окликнул меня.
Я, конечно, даже не подумала откликаться.
– Грязнокровка! – повторил он с нажимом, и, сдавшись, выплюнул мою фамилию, словно рыбью кость, попавшуюся ему в дорогом филе. Я повернулась.
– Чего тебе, Малфой? – холодно бросила я.
– Читай по губам, – презрительно отозвался он.
Я опустила взгляд на его губы почти машинально, скорее из многолетней привычки, и меня словно поразило молнией в темечко десять раз подряд. Я не слушала, что он говорит – вряд ли это было чем-то новым. Кажется, из области “держать себя в узде”, “не распускаться” и так далее.
Все мои мысли были прикованы к его губам, которые в тот момент для меня существовали отдельно от человека. Их форма, цвет, пропорции, их гордая сдержанность, от которой любая выраженная ими эмоция, выверенная с алхимической точностью и не проявляющаяся ни на миллиметр экспрессивней, проступала ярче обычного... Эти губы были безукоризненно
совершенны.
Я стояла с видом, по меньшей мере, обескураженным и, могу представить, выглядела совершенно по-идиотски, но ничего не могла с собой поделать. Меня поразила несправедливость Матери-Природы, наделившей такого морально прогнившего субъекта таким божественным ртом. Малфой никоим образом не вписывался в мою арифмантическую паутину. Он был исключением из правил, иксом, не входящим в область определения функции, корнем, который невозможно извлечь... Драко Малфой никак не мог быть решением моего уравнения. Я знала его. Я презирала его. Наверное, я даже ненавидела его, если допустить, что я могу испытывать эмоцию такой силы.
Потому что Драко Малфой был засранцем без примесей. Он был гордецом, считавшим всех остальных тупиковыми ветвями развития. Он был эгоистичен и капризен, как любой, выросший в роскоши и заботе ребёнок, привыкший к исполнению малейшей прихоти. Он был глуп, и я говорю не о багаже знаний, которым он мог похвастаться, но о полнейшей неприспособленности жить в материальном мире. Он был предвзят и консервативен, полон предубеждений против магглов и магов с примесью маггловской крови. Он был жесток и безнравственен и грозился стать копией своего не менее безнравственного отца. Он был ребёнком, в конце концов, напрочь лишённым зрелости и сдержанности...
На этом я резко оборвала нить своих рассуждений, поняв, что в ней имеются явные прорехи. Во-первых, ребёнком Малфой уже не был. После того, как Люциуса упекли в Азкабан, прошёл год с хвостиком, за который его сын заматерел и научился не ждать подмоги со стороны влиятельного отца, а добиваться всего самостоятельно. Он стал хладнокровней и... да, он стал взрослее. Что, впрочем, не отменяло его фантастической эгоцентричности, высокомерия и закостенелой предубеждённости.
Но эти изменения заставили меня задуматься, в чём
ещё мог измениться Малфой. Может быть, как ни абсурдна такая мысль, даже к лучшему?.. И, посмотрим, возможно даже окажется, что он – тоже человек.
~*~*~*~
Я – обыкновенный человек, как все. Ну, положим, не как все (Правило Малфоя № 2: “Малфои должны быть первыми во всём!”), но меня по-человечески бесит, когда нарушают моё личное пространство. Самоубийцей, посмевшим потревожить меня, нависнув надо мной и моей книгой, оказался Блейз с перебинтованной рукой, и я обречённо вздохнул. Помимо прочих недостатков, из которых состоял этот человек, одним из главных в нём является то, что он обожает доставать людей и не может остановиться, даже когда ситуация накаляется до предела, но делает это
так умело, что всегда выходит сухим из воды (и каждый раз ошалевает от собственной слизеринской изворотливости).
– Что дальше? – спросил он. Я моргнул – иногда Блейз забывал, что не все его мысли были написаны у него на лбу, и что не все следовали его сумасшедшей логики.
– Прошу прощенья?
– Я говорю, что дальше? – повторил он.
– Я слышал. И был бы очень признателен, если бы ты изъяснялся более развёрнутыми предложениями.
Блейз закатил глаза:
– Каким будет наш следующий шаг в кампании по изведению и сживанию со света гриффиндорцев.
– Я не заинтересован, – я вернулся к книге.
– Как ты можешь быть не заинтересован?! – воскликнул Блейз, выхватывая мою книгу и отбрасывая в сторону на диван. – Это первый раз, когда я от тебя за последний месяц добился хоть какой-то нормальной реакции! Так что не говори мне, что ничего не почувствовал! – он плюхнулся рядом со мной.
Я фыркнул и перегнулся через него, доставая свою книгу.
– Я почувствовал глубочайшее удовлетворение от того, что тебе по справедливости воздалось по заслугам.
– Эй! Между прочим, это ты расплавил люстру, а воздалось мне! Это справедливость? – нарочито оскорблено воскликнул он.
– Это бонус, – отозвался я, демонстративно возвращаясь к книге.
Через мгновение книгу вырвало у меня из пальцев возмущённым
Акцио! Я поглядел на довольного Блейза.
– Общаясь с тобой, я всё больше и больше убеждаюсь, что маглловская кровь очень влияет на состояние мозга... – сообщил я ему, доставая палочку.
– Моё
Акцио сильнее твоего! – предупредил он.
Я помедлил – замечание было резонным, учитывая его каждодневную практику, когда он утягивал у меня занимающие меня предметы, чтобы привлечь моё внимание.
– Блейз, я говорил серьёзно. Мне нет дела до твоих кретинических замашек по изничтожению грязнокровок, полукровок и вероотступников. Я оставляю это Тёмному Лорду и Святой Инквизиции.
– Но... – Блейз разом как-то сник. – Ты же вернёшься к своему сомнамбулическому образу жизни! – пожаловался он.
– Нет. У меня другие планы... – я вырвал книгу у него вручную и поднялся в спальню.
У меня и правда были планы. И впадать в летаргию я не собирался. Равно как и не собирался растрачивать время на его кретиническое баловство. Мне нужно было подготовиться к зиме. Потому что на Рождество я приму Знак Мрака. И к этому времени я собирался хорошенько изучить Тёмные Искусства. Я собирался заработать моему отцу свободу.
И пойти на компромисс с природой. Пусть сегодняшний день будет отметкой. И, кто знает, может, и вправду окажется, что в году только триста шестьдесят пять дней...
