Когда кончается небо

Глава 1

Название: Когда кончается небо
Автор: rane
Бета: пока не имею
Пейринг: ГП/ДУ
Жанр: Роман/Ангст
Саммари: "А я всё ещё врезаюсь в прохожих на улицах, а Гарри до сих пор открывает все окна. Наверное, он думает, что так становится ближе к небу."
Дисклаймер: ну, как обычно: всё не моё, я так, примазываюсь.


Я люблю его слишком болезненно. Отчаянно.
Я иду на работу и вглядываюсь в витрины, смотрю на своё отражение и врезаюсь в прохожих на улицах, потому что не вижу ничего вокруг.
Я боюсь за него слишком сильно. Остро.
Я покупаю все газеты, журналы, надеясь прочесть хоть где-то что-нибудь, последние новости, любые слова, упоминания его имени.
Я скучаю по нему чересчур часто. С обидой.
Я не понимаю, как можно было передать мне лишь короткую записку, записку, которая не говорила ничего. Почти.


Я помогала в годы войны Ордену Феникса всем, что было в моих силах. Я привыкла беспокоиться, отчаиваться, это состояние врезалось, въелось в кожу, я не ложусь спать, пока не выкурю сигарету, сидя на подоконнике. Послушайте, должна же в этом мире быть справедливость?
Ночи длиной в три-четыре часа сна. Крики, сумасшествие, убийства. Я практически не помню, я держу в руках чашку зелёного чая и говорю себе, что «Джинни, солнышко, ты же вцепилась в эту свою влюблённость в Гарри, как чёрт знает во что», а потом призываю себя же «Давай уже, остынь. Он – общенародная ценность».

Война закончилась. Во всяком случае, основная часть. Гарри победил Волдеморта; прекрасно. Небо снова синее, солнце опять светит ярко, все вспомнили, что значит просто жить. Кроме меня.


Рон и Гермиона пришли однажды в парк, мимо которого я обычно хожу на работу. Они молчали – он курил, она нервно теребила в руках серебряную цепочку. Я давно, очень давно ждала этого. Я прождала их почти пять лет. Я бесилась от бессилия, я спрашивала, почему мне было нельзя, я кричала, что лучше умру с ними.

Гермиона вздрогнула, когда я осторожно подошла к ним. В глазах Рона была вековая усталость.

- Я просплю две недели, - поделился он со мной своими соображениями по поводу дальнейших действий. – Мы победили, понимаешь?

- Да, - просто ответила я и удивилась, когда поняла, что плачу.

Гермиона улыбнулась краешком рта.
- Гарри сказал, что ему надо пока никого не видеть. Но он вернётся, правда.

- Он просил передать тебе записку.

«Постарайся понять»Чудесная записка. Я пытаюсь понять уже пять лет, пять пустых чертовых лет. Я выкурила, кажется, миллиард сигарет. Я выпила полужизненный запас зелёного чая. Я съела горы грейпфрутов. Я чуть не рехнулась. Я говорила с чайником. Я рассказывала ему, что всё это дерьмо – мой личный Азкабан. Он меня понимал, вроде бы.

- Да, - согласилась я.

- Гарри тоже скучал по тебе, - проницательно глядя на меня, заметила Гермиона.

- Да, - повторила я. – В штаб-квартиру?

- Мы там уже были, - Рон пожал плечами и достал ещё одну сигарету. Дурацкие у него сигареты были, кстати. – Теперь на отдых. Мы же предупреждали заранее, что вернёмся.

- Я знаю, - я тоже пожала плечами. – Тогда что сейчас?

- Всенародный праздник. – Мне только показалось, или Гермиона действительно сказала это с ненавистью? – Гарри поэтому и сбежал.

- Что, Тёмный Лорд был герою предпочтительнее обезумевших от радости волшебников? – зло прищурилась я.

- Да, - серьёзно ответил Рон. – Да, Джинни.

И я ему поверила. И опять заревела.


Я люблю его слишком отчаянно. Я привыкла любить его так. Я привыкла ждать его, беспокоиться о нём. Это единственное постоянство в моей жизни. Наверное, я и люблю Гарри именно за это.
Я хочу, чтобы он вернулся. Я работаю на автомате.

- Джинни! – громко говорит мне Фред. – Тебе ещё не надоело?

- Да, Фред прав. – Джордж улыбается. – Сколько можно уже?

- Пожизненно.

- Да ну тебя! – Они отмахиваются от меня одновременно. – Жизни надо радоваться, понимаешь? Ты помнишь, что значит радоваться?

- Наверное. – Я смотрю на глубокий шрам, перерезавший Фреду всю левую щеку. На левую руку Джорджа – на ней недостаёт двух пальцев. На выцветшие волосы. Только глаза такие же яркие. Это немного примиряет с действительностью, хотя и не спасает. Я вспоминаю могилу Чарли, улыбку Билла, когда ему разрешили переехать жить во Францию, седые волосы отца, заплаканное лицо матери – да, я хорошо знаю, что значит радоваться жизни.
Всё это кажется мне не таким страшным. Гарри не было уже два месяца. Я чувствовала себя так, будто меня раскрошили на мелкие кусочки. Я хотела выгрызть звёзды и сыграть ими в любимые шашки Рона. Мне хотелось заменить себе сердце.
Мне хотелось увидеть его.
Может быть, я бы поняла, что моё помешательство того не стоит.

- Наверное, - Фред фыркнул. – Надо тебя развлечь. Ммм… алкоголь?

- Ты что, - с напускным негодованием сказал Джордж, - она и так Клондайк вредных привычек. Эй, Джинни, ты куда?

- Пойду проткну себе голову пером. Может, от этого станет веселее?

- Не думаю, но попробовать можно, - бодро отозвался Фред.

- Удачи, - пожелал Джордж.


***

Я хотел написать ей.
Мерлин, да я и писал ей. Длинные тоскливые письма, а потом бросал их.
Я хотел увидеть её. Я запрещал себе это постоянно.
Рон и Гермиона смотрели на меня сочувственно; иногда я готов был их задушить. За то, например, что они почему-то всё же вместе.

Я выбрасывал из головы все посторонние мысли, я старался научиться жить и в войну нормально, а в результате – стал бодрствующим полутрупом.
Какой-нибудь из членов Ордена Феникса время от времени бросал мне, что в мои глаза нельзя больше смотреть. Пожалуйста, я не настаивал.

У меня было такое ощущение, будто небо и земля поменялись местами. Если назвать правильно – победа. Победа, и я – ну надо же! – жив. Странно, всегда казалось, что должен буду умереть.
Да, так тоже бывает. Главное, спроси меня кто-нибудь, а не страшно мне было бы умереть, скажем, завтра, я бы твёрдо ответил, что нет, нисколько. Они бы, наверное, не поверили.

Я убегал от реальности, я боялся её. Я написал Джинни короткую записку и четыре длинных письма. Письма я оставил себе, а потом потерял где-то.

Слишком много времени прошло с тех пор, как я видел ее. Слишком сильно я хотел удержать осознание, что всё – всё кончилось. В нашу – мою? – пользу.

Я уезжал с намерением вернуться.

Ремус грустно улыбался:

- А может, - негромко говорил он, - ты и прав. Это, наверное, сложно?

- Да нет, - я пожимал плечами, - просто быстро и неожиданно. Я, признаться, надеялся на немного другое окончание.

- Понимаю. – Он помолчал. – Но ты пиши.

- Обязательно.

Я не поклонник эпистолярного жанра. Сейчас – тем более. Я никогда не закрываю двери, потому что у меня вдруг началась клаустрофобия. Я всегда держу окна открытыми, потому что я отчего-то начинаю задыхаться.

Тонкс изнурённо улыбалась, махала мне рукой на прощание; я не хотел говорить ни с кем.
Я отчего-то боялся смотреть в глаза кому бы то ни было. «Странно, Ремус меньше всего похож на матёрого волка, - совершенно не к месту подумалось мне. – Человек вечного октября».

***

- Я думаю, всё проходит, - сообщила я сигарете. – Так мне сказала Гермиона. Она редко ошибается. – Я улыбнулась. – Она говорит, что им пришлось ещё хуже. Хотя нет, такую бестактность она бы не ляпнула, это сказал Рон, да. – Сигарета тлела. За окном кончалось небо. – Ерунда, - наконец сделала я вывод.

Я тихо умирала, потому что привыкла к этому.

***

Я жил в мире магглов, и это было прекрасно. Мне говорили, что иногда по ночам я вою на луну, мне казалось – от опустошённости. А однажды я вернулся.

***

… В тот самый парк. Когда я увидела Гарри, мне показалось, что мир несколько раз крутанулся по диагонали. Он курил, изредка досадливо стряхивая пепел. Теперь мне хотелось, что его не было: тогда я могла бы и дальше медленно сходить с ума, потому что это – моя привычка.

… Я не хотел знать ту тварь, что спалит это небо: она бы точно была мною. Я не копался в себе, потому что опять боялся. Боялся найти в себе ещё каких-нибудь тварей. В том, что они там присутствуют, я не сомневался. Мне хотелось одного – чтобы меня не трогали, чтобы мне позволили не думать, не разбираться, а просто существовать.
Мне так остро необходимо было всё, связанное с Джинни, что порой я пугался и этого. Не знаю, осталась ли там любовь, в конце концов, мне уже давно не шестнадцать лет. Я привык думать о ней, мечтать встретиться с ней. Она была такая живая - в отличие от меня. Закон притяжения.

… Да, я даже не успела посмотреть на него; я привыкла что всё, связанное с ним, обрывается многоточием. А тут – Гарри. Живой. Мой Гарри. Я только почувствовала, как он осторожно стирает слёзы с моих щёк и рывком берет за руки.
А ещё я помню, что мы напоминали зверей. Волков, одичавших от одиночества, от такого, когда понимаешь, что всем на тебя просто-напросто плевать. А самим было плевать друг на друга? Не знаю. Сила привычки, видимо.

… Я просто слишком остро желал частичку её живости, неумения сидеть на одном месте. Я вспоминал не саму Джинни, а её смех. Она часто иронично щурилась. Она почти всё время смеялась – откидывая назад голову.

***
- Теперь уже насовсем? – спрашивала я Гарри утром.

Он варил кофе и наблюдал, как я потягиваюсь.

- Да, наверное.

Мы одновременно достали сигареты и закурили.

- Джинни, пойми…

- Мерлин. Прости, но свои крылья я куда-то перевесила, а куда – забыла.

- О чём ты?

- О том, что надоело понимать, - резко сказала я. – Я – не ангел всепрощения и милосердия, ясно?

- Вполне, - Гарри пожал плечами. – Я не совсем адекватно воспринимаю происходящее сейчас. Может, когда-нибудь я смогу вновь начать жить нормально.

- Когда ты заканчивал шестой курс, небо было нашим.

- Небо кончилось. Сдохло, потому что мудрое.

- Трусливое, - поправила я.

- Я бы не испугался, если бы мне пришлось умереть завтра.

- А ты просто дурак.

- Должно быть, - он налил себе ещё кофе. Я пила зелёный чай и ненавидела невозмутимые глаза Гарри.

- Зачем ты тогда не разрешил мне идти с тобой?

- А почему ты послушалась? – Он поморщился от яркого солнечного света. – Проклятье, это солнце совершенно некстати… Неужели подумала, будто я был прав?

- Не знаю.

- Ты была маленькой дурочкой, - жёстко сообщил он, - ты вообразила, что у нас неземная любовь. Тебя бы убили, и кем мне бы пришлось жить потом?

- Да, я была дурочкой, но мы были счастливы. И умерли бы вместе.

- Да нет, у нас всё было бы наоборот. В другую сторону.

- А как сейчас? Неопределенно? Герой вернулся к верной подруге, все счастливы, все бьются в экстазе?

- Я не хочу даже думать, что с нами. Прости, конечно, но я просто не могу.

- Ясно. – Я резко встала. Он тоже поднялся и резко притянул меня к себе.

- Ничего тебе не ясно, - сквозь зубы произнес он. – Мы останемся вместе не от неземной любви, не от влюбленности, подевавшейся черт знает куда, но потому что по-другому не сможем. Бартер: ты – мне, я – тебе.

- Цинично, - я устало сняла с него очки. Глаза были ближе. Колючие. Как будто ему всё же больно.

- Правильно, - поправил он. – А когда-нибудь у нас будут дети.

- Ты думаешь, это любовь?

- Нет; это то, чего мы оба заслуживаем.

- Сейчас, да? Ты понял это только сейчас? Скажи ещё, что любишь и жить не сможешь, ведь это так?

- Всё так. Мы просто дали нашему небу кончиться, это ведь легко.

***

И мне все же кажется, что такой странный способ – единственное, что осталось у нас под не-нашим небом.
Я целую её, когда ухожу, когда возвращаюсь, а она всегда цепляется за мою ладонь своим пальцами, как будто боится, что я уйду и не вернусь.
Но я никогда не спрашиваю ее, почему каждое раннее утро, часа в четыре, она забирается на подоконник и смолит одну за другой сигареты, стряхивая пепел в раскрытое окно.
Она никогда не говорит мне ничего, когда я пишу длинные письма и сжигаю их, перечитав пару раз. Это – наша любовь, отчаянная попытка вернуться к нашему небу, каким оно было в наши бесшабашные шестнадцать.

***
А я всё ещё врезаюсь в прохожих на улицах, а Гарри до сих пор открывает все окна. Наверное, он думает, что так становится ближе к небу.